Почему Россия никогда не станет союзницей Америки

Интересно, в кремлевском лексиконе есть какие-нибудь слова, кроме «нет»? Похоже, это единственное, что слышат американские чиновники, ведущие с Россией переговоры о санкциях против Ирана, планах размещения объектов ПРО в Восточной Европе (пусть и не затрагивающих интересы России) и сокращении ядерных вооружений, пишет «Newsweek» (США).

А ведь было время, когда стороны договаривались в духе искреннего сотрудничества. Например, после распада СССР, во времена Бориса Ельцина Россия открыла американским оперативникам доступ в регион, чтобы те помогли с вывозом ядерных боеголовок с Украины и из Казахстана — сейчас Москва бы сочла нечто подобное недопустимым нарушением суверенитета. Сегодня ставить палки в колеса США — основной метод российской дипломатии; и нетрудно понять почему. Москва больше не распоряжается многочисленными странами-сателлитами, ее конкуренты в Евразии (особенно Китай) набирают силу, а российская экономика охвачена рецессией. По мере того, как влияние Кремля слабеет, он пытается удержать свои позиции единственным известным ему способом  — играя роль «возмутителя спокойствия».

Чтобы сохранить значение на международной арене, Россия должна демонстрировать свою способность ставить препятствия другим. «У российского руководства полностью отсутствует стратегическое мировоззрение, — поясняет Никита Загладин, аналитик из московского Института мировой экономики и международных отношений. — У него выработался настоящий невроз по поводу того, что Россию игнорируют, считают «бывшей сверхдержавой»». Именно поэтому, тщетно пытаясь сохранить международное влияние, Москва создает союзы с режимами-париями вроде венесуэльского, сирийского и даже иранского. (В результате без России изоляцию этих «изгоев» не обеспечить). Одновременно она подчеркнуто блокирует любые американские инициативы в сфере европейской безопасности.

Самым наглядным свидетельством здесь может служить обструкция, которую устроила Россия американским планам в области противоракетной обороны. Первый вариант — предусматривавший размещение объектов ПРО для перехвата иранских ракет в Польше и Чешской Республике — вызывал бесконечные жалобы Москвы. О причинах можно лишь догадываться: ведь траектории полета российских ракет, развернутых в северных районах страны и нацеленных на США, проходят через Северный полюс, а отнюдь не Восточную Европу. Более того, планировавшаяся система была еще даже не доведена до рабочего состояния.

Тем не менее, Москва не только проливает крокодиловы слезы, но и превращает все другие вопросы двусторонних отношений в «заложников» спора вокруг ПРО. В результате в прошлом году президент Барак Обама сделал жест доброй воли: учтя возражения Кремля, он отказался от размещения противоракетных объектов в восточноевропейских странах, которые Россия прежде числила в своей сфере влияния. На прошлой неделе Вашингтон озвучил более «безобидный» альтернативный вариант: ракеты-перехватчики морского базирования SM-3 предусматривается развернуть на Черном море, в территориальных водах Румынии и Болгарии — т.е. в 400 милях от России. В прошлом году на переговорах с Хиллари Клинтон (Hillary Clinton) само российское руководство предлагало подобное решение  — но теперь вдруг выяснилось: это «все равно что шило на мыло поменять», как выразился вице-премьер Сергей Иванов.

На самом деле ни одно американское предложение не устроит Москву — и дело здесь не в самом противоракетном «щите» (радиус действия SM-3 составляет всего 300 миль, и чтобы сбить современную баллистическую ракету, таких перехватчиков надо выпустить с десяток). Подлинная причина в другом: постоянная «оппозиция» — это универсальный дипломатический рычаг, позволяющий выторговывать то, что России нужно.  Наиболее важная для Кремля цель — это, пожалуй, ограничение влияния НАТО в российском «палисаднике».

Впрочем, сохранение места в «президиуме» великих держав тоже имеет для Москвы немалое значение — по соображениям престижа. И ставить другим палки в колеса — вполне действенный, пусть и не самый конструктивный способ заставить мир воспринимать вас всерьез.

Поэтому всякий раз, когда кто-то из бывших российских сателлитов решает ориентироваться на Запад (избрав лидером реформатора, к примеру), следует «карательная акция» Кремля. «Газовые войны» с Украиной и реальная война с Грузией — лишь самые радикальные меры из этой серии. Помимо этого, Москва исподволь пытается сорвать мирное соглашение между Молдовой и самопровозглашенной Приднестровской республикой — в основном потому, что наличие российских миротворцев в регионе снижает шансы на дальнейшее сближение Молдовы со своей соседкой Румынией, входящей в ЕС. (Теперь проблемой стала и ориентация на Восток: богатые энергоносителями страны бывшего СССР вроде Казахстана и Туркменистана — прежде экспортировавшие их исключительно через Россию — начали напрямую поставлять нефть и газ в Китай).

Параноидальное отношение российского руководства к ослаблению своего влияния порождает между Москвой и Вашингтоном такое взаимное недоверие, — несмотря на все усилия Обамы по «перезагрузке» двусторонних отношений — что стороны пока не могут договориться даже о сокращении ядерных арсеналов. Эта цель однозначно соответствует интересам обоих государств — если, как предусматривается проектом соглашения, у каждой из них будет на 1000 ядерных боеголовок меньше, соответственно сократятся и расходы на стратегические силы сдерживания: экономия может составить до 500 миллионов долларов в год. Для России, чей ВВП в результате кризиса снизился на 7%, это не мелочь. Тем не менее премьер-министр Владимир Путин затягивает переговоры, выражая беспокойство из-за того, что «наши американские партнеры строят систему противоракетной обороны, а мы — нет».

«Поза несогласного» характеризует и подход России к иранской проблеме. Западные державы все отчаяннее добиваются санкций против Тегерана, пока тот еще не создал ядерную бомбу, но Россия разыгрывает свое право вето в Совете безопасности как козырную карту. Речь идет старой советской тактике «конфронтационных игр», доведенной до логического предела: если США чего-то хотят, будем выступать против, и добьемся в обмен на наше согласие максимальных уступок. И неважно, что не только США, но и Россия заинтересована в том, чтобы Иран не стал ядерной державой (это не раз признавала и сама Москва). Более того, несмотря на кажущуюся неуступчивость, в конечном итоге Россия прекращала обструкцию: она уже проголосовала за три раунда санкций против Ирана. Таким образом, Москва, до последнего момента играя в дипломатический покер, неизменно получала максимально возможную «плату» за решение, которое она вероятно и без того бы приняла.

Наконец, в этой игре замешаны и внутриполитические соображения. Кремлю выгодно создание воображаемых угроз — «всемогущей» американской ПРО или «двойных стандартов» Вашингтона в ядерной сфере: это создает Путину имидж «крутого парня», не желающего гнуть спину перед янки. На деле это, конечно, признак слабости, а не силы. Но сегодня у Кремля в колоде куда меньше козырей, чем раньше. Из-за экономического кризиса спрос на газ в Европе — прежде служивший одним из ключевых элементов «мягкого влияния» Кремля — сократился, а с ним и потребность в новых трубопроводах. Нынешняя российская армия — лишь бледная тень советских вооруженных сил. Хотя она и задала трепку крошечной Грузии в 2008 году, тогда же стало очевидно, что эта небольшая операция — максимум, на что способна Россия в плане «жесткого влияния». Таким образом, обструкция — один из немногих инструментов, что остались в дипломатическом арсенале Москвы. Поэтому, вопреки надеждам Обамы, она никогда не станет союзником Америки.