В День святого Патрика все хотят быть ирландцами

У этой неполиткорректной шутки печальная предыстория. В эпоху британского расизма ирландцем быть не хотел никто. Имперские заведения тогда украшали таблички: «Вход собакам, ирландцам и неграм запрещён». Вместе с чернокожими рабами ирландские невольники гнули спины на первых американских поселенцев. В век ещё не пуганого большевиками капитализма ирландским иммигрантам случалось насмерть биться с неграми за рабочие места.

Сегодня мало кто вспоминает те суровые времена. Нынче популярна другая табличка: «17 марта каждый — ирландец!»

Зелёный Санта

Легко понять, почему День святого Патрика отмечают в странах, чьи территории входили когда-то в состав Британской империи. На протяжении нескольких столетий они принимали с Изумрудного острова сначала заключённых, потом иммигрантов.

Подобно древним римлянам, современные люди с исключительной готовностью заимствуют чужие, неорганичные для них праздники. Списки памятных дней разрастаются год от года: кто ж откажется похрустеть мацой на Песах, нарядиться в зелёное на День святого Патрика, одарить любимую сердечком в День святого Валентина и веточкой мимозы на 8 Марта, отведать баранины на Курбан-байрам или на худой конец индейки в День благодарения? Однако дело тут не столько в последствиях глобализации и культурной унификации и уж тем более не в «потребности разнообразить жизненные впечатления», о которой так любят потолковать психотерапевты и туроператоры. Праздник сегодня — редкий шанс вырваться за пределы сероватых будней и, благодаря тому или иному ритуалу, прикоснуться к подлинному, реликтовому чуду. Чуду, которое, пользуясь выражением Г.К. Честертона, от многократного повторения становится лишь чудеснее.

Время оно

Но День святого Патрика уже давно перерос границы национального религиозного праздника. Вырядиться 17 марта в зелёный костюм, украсить себя листочком клевера и принять участие в жизнерадостном торжестве могут все желающие, независимо от вероисповедания и расы. Не знает границ и праздничное веселье — в Чикаго изумрудной становится даже река. В такой атмосфере нет места нудным историческим реминисценциям. Ни к чему вспоминать ушедший в прошлое антагонизм с неграми. И тем более — совсем уж мелкие казусы вроде батальона святого Патрика из ирландских католиков-дезертиров, перешедших на сторону врага в американо-мексиканской войне 1846—1848 годов. Добрейший, как и его коллега Клаус, святой давно уже всех примирил.

Популярность московского парада в честь крестителя Ирландии (40 тысяч участников в прошлом году) тоже объяснить несложно. Ирландцы ведь нам почти родные. Вспомним их кинообразы. Это весёлые, удалые парняги из «Святых Бундока», умеющие и гульнуть по-нашему, от души, и жестоко отстоять справедливость. Это и загадочный как Штирлиц мафиозо Том Рейган из «Перекрёстка Миллера», алкоголик с бездонною русскою тоскою во взоре. Ну и, конечно, милые, как Чебурашка, герои «Страны фей».

Сложнее понять другое. Почему мы столь же весело и ярко не празднуем день своего святого, крестившего нашу отчизну — князя Владимира Святославовича? Почему в сибирских городках есть бары «Дублин», «Святой Патрик» и даже Shamrock, а простые забегаловки называются в лучшем случае «Самовар», а не «Красно Солнышко»? И пусть в доморощенных провинциальных «дублинах» не найти настоящего эля, легендарной медовухи в «самоварах» тоже не нальют. Неужели Владимир, защитник исконно русского питейного веселия, не достоин всенародного почитания хотя бы через алкогольные традиции?

Конечно, Владимир Святославович был прежде всего князем, олицетворял государственное насилие. Рядом с ним Патрик выглядит ласковым Гэндальфом. Память нашего народа хранит неприглядные эпизоды христианизации Руси. Мы знаем, что уничтожались не только языческие истуканы. Доставалось и волхвам, и всем, кто им открыто симпатизировал.

Деятельность же святого Патрика почти полностью мифологизирована. Между ним и Владимиром — 500 лет. Что знают о Патрике далёкие от истории люди? То, что он изгнал из Ирландии пресмыкающихся и мирно, с божьей помощью обратил весь остров в истинную веру. Когда Патрика преследовали убийцы-язычники, он не стал изгонять их с острова как ползучих гадин. В смертельной опасности он предпочёл притвориться оленем.

Но дело не только в том, что Патрик был полумифическим священником, а Владимир — грозным монархом. И не в том, что католические агиографы могли вымарать тёмные стороны деятельности Патрика, превратив жизнеописание святого в сплошную сказку.

Есть все основания полагать, что христианизация Ирландии действительно проходила по особенному пути.

Чудо-остров

Историкам неизвестно, хотел ли кто-то быть ирландцем в IV веке. В детстве я бредил индейцами, но если б знал про ирландцев IV века, отдал предпочтение им. Эти не возились со скальпом поверженного врага, а просто забирали в качестве трофея всю голову. Настоящие мужики, круче викингов. Денежная единица древних ирландцев — кумал — переводится как «рабыня». Это вам не меховая шкурка лесного грызуна и не перламутровая ракушка.

За тысячу лет до святого Патрика все кельты были такими же первозданными, как ирландцы IV века. Но тесные контакты со средиземноморскими античными государствами разложили галлов, обитавших на территории современной Франции. Покорив их в I веке до н.э., римляне переправились через Ла-Манш и взялись за бриттов, населявших нынешнюю Англию. Брутальные альбионцы поначалу ожесточённо сопротивлялись, но романизировались на удивление быстро. Они прельстились бытовыми удобствами римской цивилизации.

А вот ирландским кельтам — гэлам — её влияния удалось избежать. План покорения Хибернии (античное название Ирландии) всего одним легионом так и остался в голове полководца Гнея Юлия Агриколы. Когда в процветающую римскую провинцию Британию пришло христианство, её западные соседи всё ещё пребывали в железном веке и коллекционировали черепа.

Гэлы не знали ни городов, ни даже крупных деревень. Они жили в небольших хуторах, занимались скотоводством и управлялись жречеством и военно-племенной аристократией. Вожди кланов платили дань правителям своих регионов. Те формально подчинялись «королю», чья резиденция находилась в священной столице гэлов — Таре. Этот населённый пункт представлял собой лишь укреплённое крупное поместье. Ни о какой централизации в таком «королевстве» говорить не приходится.

Вряд ли бы кто из нас захотел побыть древнеирландским вождём. Во-первых, и без того ограниченная власть вождя сопровождалась многочисленными табу. Во-вторых, инаугурационная церемония требовала совокупиться с белой кобылицей, символизирующей плодородие.

После такой информации об Ирландии IV века наличие в ней христиан кажется величайшим из чудес. Но археологические данные подтверждают это чудо.

Благодать в тени небес

Правда, христианские захоронения конца IV века принадлежат в основном отшельникам, римским купцам, романо-британским пленникам и их потомкам. Как бы то ни было, новая вера всё же обосновалась на земле диких кельтов. Ведь в 431 году римский папа Целестин назначил галло-римлянина Палладия первым епископом «для ирландцев, верящих во Христа». Палладий должен был пресечь распространение среди них популярной ереси Пелагия, отрицавшего власть Церкви. Ни о каком крещении всего острова одним священником речи не шло. Такая миссия в специфических условиях Ирландии была попросту невыполнима.

Невозможность насильственной христианизации Хибернии по сценарию Киевской Руси тоже очевидна. Исторические условия для этого отсутствовали начисто. Да и появись среди гэльских вождей своё Красно Солнышко, максимум, чего бы он добился — это сплошной кровавой бани, религиозной войны на истребление.

Гораздо интересней другое: почему у Ирландии нет своих святых мучеников? Почему не лилась кровь и с этой стороны? Ответ парадоксален: как раз потому, что Ирландия существенно отставала в историческом развитии.

То, что гэлы IV века жили чуть ли не в свинарниках, украшали интерьер отрубленными головами и ритуально сношали кобыл, не говорит об отсутствии у них культуры. В определённом смысле она была очень развита. За неё отвечали три социальных прослойки.

Духовную элиту представляли знаменитые друиды — таинственное кельтское жречество. То немногое, что знают о друидах историки, заставляет считать их верхушкой кельтского общества. Жречество сильно ограничивало власть военных вождей и контролировало едва ли не все аспекты жизни соплеменников. Именно благодаря друидам кельты по степени суеверности, приверженности магическому мышлению лидировали среди других цивилизаций античности. Ближайший исторический аналог друидов — индийские брахманы, каста священнослужителей.

Второй прослойкой кельтской интеллигенции были филиды — провидцы, хранители сакральной и исторической традиции. Поэты низшего ранга звались бардами. Они не имели права исполнять священные тексты.

Самые первые христиане смогли выжить на ирландской земле по нескольким причинам.

Во-первых, они представляли собой не столько миссионеров, сколько отшельников. Сразу же лезть со своим уставом в чужой монастырь было бы для них самоубийством.

Во-вторых, их суровый, аскетичный образ жизни вызывал у гэлов искреннее уважение. Это очень важный момент. Кельты железного века чтили героев, с презрением относящихся к собственным страданиям.

В-третьих, аскетизм первых христиан напоминал зависимость вождей от множества иррациональных табу, навязываемых друидами. Кельтское магическое мышление «по аналогии» проецировало на христиан высокий социальный статус.

В-четвёртых, первые христиане очень походили на друидов. Они тоже носили некрашеные робы, имели при себе «магические амулеты», а молитвы христиан воспринимались как заклинания.

Однако всё это не объясняет медленной, но неуклонной христианизации Ирландии. Ведь уже через 100 лет после скромной миссии Палладия в Ирландии имелись монастыри, чьи обитатели вовсю проповедовали среди гэлов. Такое могло произойти лишь по одной причине — у христиан появилась весомая социальная база.

Её составили прежде всего низы военной аристократии — так называемые фении, и, что более важно, филиды. То, что монахи смогли найти общий язык с хранителями кельтских традиций и получили поддержку у «силовиков», определило дальнейшее развитие уникального ирландского христианства.

Проще говоря, монахи пошли навстречу языческому менталитету гэлов, и те ответили взаимностью. Христианство в Ирландии не насаждалось, оно заботливо взращивалось на кельтской культуре. Об этом наглядно свидетельствуют языческие каменные изваяния с вырезанными на них крестами. Зачем пафосно опрокидывать старое, когда его можно просто усовершенствовать.

Именно благодаря такому отношению мы знаем о культуре древних ирландцев больше, чем о культуре древних славян. Сотрудничество монахов с филидами сохранило внушительный мифологический, исторический и фольклорный материал. Причём неизбежные искажения в пользу новой религии оказались не такими уж и существенными.

День святого Патрика никогда не будет настолько же массовым и одновременно настолько же чуждым и навязанным, как, например, День святого Валентина. Этот день может стать неофициальным днём творческой радости — от песни, танца, услышанных и отозвавшихся внутри, от хорошего весеннего настроения. Днём приобщения к живой традиции.

Не только пиво, парады и Riverdance

Удачный союз кельтской культуры и христианства привёл к стремительному развитию Ирландской церкви. Отсталость гэльского общества наложила на неё отпечаток только в плане организации. Роль европейских городских епископов в Ирландии играли настоятели монастырей, а последние представляли собой что-то вроде религиозных кланов. Фактически ирландская церковь была независима от папского Рима, сама формировала свою иерархию.

И это лишь поспособствовало культурным достижениям. О многом говорит тот факт, что уже в VI веке хорошо образованные ирландские миссионеры Колумба и Колумбан отправились проповедовать в Шотландию и континентальную Европу.

Можно привести в пример и шедевральную Келлскую книгу, но лично мне самым ярким свидетельством триумфа раннесредневековой ирландской культуры видится вот этот маленький стишок:

Раз я в ограде лесной;

за листвой свищет дрозд;

над тетрадкой моей

шум ветвей и гомон гнёзд.

И кукушка за кустом

распевает на весь лес;

Боже, что за благодать

здесь писать в тени небес!

/пер. Г. Кружкова/

Эти жизнерадостные строки обнаружены на полях латинской грамматики. Они написаны монахом на гэльском языке и относятся к VIII веку. Лишь через пять столетий поэты европейских стран осмелятся писать на родном языке. К тому времени ирландская церковь уже утратит свою независимость, сломленная набегами викингов и экспансией англичан.

Возвращение героя

А что же святой Патрик? Почему в своём нескладном рассказе о христианизации Ирландии я ни разу его не упомянул? Дело в том, что Патрик был всего лишь одним из рядовых христианских проповедников.

В начале V века его, 16-летнего сына романо-британского землевладельца, захватили в рабство гэльские пираты. Через несколько лет подневольного пастушества Патрик с божьей помощью бежал. Затем Господь приказал ему обучиться на миссионера, вернуться в Ирландию и проповедовать. Патрик крестил кого смог. Крести он Ирландию целиком, сразу бы прогремел на всю Европу. Но в течение полутора столетий после его смерти никто из хронистов не сказал о Патрике ни слова.

Он оставил нам всего два небольших сочинения — гневное послание к британскому князьку Коротику, покусившемуся на христиан, и биографическую «Исповедь». Каким-то чудом эти тексты сохранились до расцвета ирландского христианства и послужили основой для мифологизации Патрика.

В самой «Исповеди» ничего не говорится о совершённых чудесах. Зато есть интересные детали. В частности, Патрик оправдывается, почему он принимал от паствы дорогие подношения. Не личное стяжательство было тому причиной, объясняет Патрик. Просто приходилось покупать у вождей право на безопасное передвижение, а также платить их воинам за охранные услуги.

Ещё интересная деталь в текстах Патрика — безыскусная речь и скверная латынь. Сам будущий святой признаёт, что плохо образован и приносит за это извинения.

Конечно, образ реального Патрика нуждался в значительной доработке.

По церковной версии IX века креститель Ирландии начал свою борьбу с язычеством довольно сурово. Когда друид стал поносить его веру, Патрик попросил Бога убить негодяя. Господь приподнял несдержанного жреца над землёй и резко отпустил. Упав, тот расколол себе череп о камень, и мозг разлетелся в разные стороны.

Трудно не заметить в этом эпизоде отголосок жестокого древнеирландского фольклора. Но влияние новой религии преобладает — разбитая голова осталась с друидом.