Избранный народ

Сколько же сил было потрачено в середине 1980-х годов на то, чтобы изменить имидж «русских»! «Русскими» мир тогда называл всех, кто жил на территории СССР.

В те времена, на излете первой холодной войны, мнение о «русских» на Западе было не ахти. Их нередко считали людьми опасными: безбожниками, террористами, гебистами. Но вот случилась перестройка, и все изменилось. Помните, как за рубежом стали встречать Горбачева?

В начале 90-х на русских, свергнувших советскую власть, смотрели как на героев. В Париже в моде были шапки-ушанки и ватники. Ватники! Все хотели нам помогать. Мир, еще недавно стоявший на грани глобальной катастрофы, вздохнул с облегчением и не жалел средств. И помощь оказывали не только на государственном уровне: самые обычные люди отправляли в Россию деньги, посылки с продуктами и медикаментами. И, что удивительно, на первых порах эти безвозмездные дары доходили до адресатов! И нам, русским, верили, нам хотели верить, с нами хотели дружить. Не потому, что мы богатые и сильные, и не потому, что нас продолжали бояться, а потому, что в традициях многих народов мира — вы не поверите! — помогать встающим с колен, а не валить слабых. Думаете, пырнуть нас в бок в 1992-м было трудно?

Расцветом бандитизма 90-е были в основном в глазах спецслужб, которые имели дело с бандитами ежедневно, отчего у них и возник образ тех лет как преимущественно гангстерских разборок и перестрелок. Но не все же вокруг гангстеры. В глазах обычных людей это были вообще очень трудные годы. Трудные, но все еще полные надежд на новую жизнь, на коренное изменение общества, отношений между людьми. Создавались независимые СМИ, издательства и независимые политические и экономические организации, казалось, навсегда ломавшие монополию партии и государства практически на все на свете.

Если уж на то пошло, мы вставали с колен именно тогда, в 90-е. Мы даже как будто избавились от мании величия. К нам вернулось самоуважение, мы начали осознавать себя как народ, самостоятельно освободившийся от идейного маразма, психологии осажденной крепости и удавки милитаризма, накинутой на шею еле дышавшей экономики.

Именно тогда страна отказалась от пустых трат на поддержку режимов, охотно изображавших из себя лучших друзей и союзников в борьбе с западным капиталистическим злом. Именно тогда она избавилась от культурной самоизоляции, вернула себе право быть уважаемым членом мирового сообщества, а не безумным изгоем, с которым лучше не ссориться и которого лучше не раздражать.

Возникла и завоевывала все больше сторонников идея многополярного мира, но не за счет создания новых центров силы и эскалации конфликтов, а через снижение международной напряженности и всеобщее разоружение, прежде всего ядерное. Сегодня эта идея похоронена общими усилиями мировых производителей оружия и интернационала безбашенных вояк: верх, по-видимому, берет идея многополярной войны. А ведь тогда, в конце 80-х — начале 90-х, идея всеобщего мира, свободного от оружия, и насилия, и доминирования, иначе говоря, многополярного мира, не выглядела такой уж недостижимой.

В 90-е казалось, что можно удержать демократический вектор развития. Но победила паранойя. И мы вновь как дети радуемся танкам и ракетам и готовы все отдать ради никому неизвестной цели и никому неведомого, но глубоко верного «плана». Нас опять поставили на колени, но уверяют, что мы — цари планеты всей. И опять, как и прежде, в мозги впихивают представление о любви к Родине, согласно которому свобода не соответствует национальному характеру и национальным интересам. А те, кто еще недавно поддерживал, помогал и, пусть с долей снисхождения, называл нас партнерами, по старой памяти спешат наречь опасными и безнадежными варварами.

Что же мы за избранный народ такой? Для постоянного битья, что ли? Причем всеми кому не лень. И по большей части — своими же. На обиженных, как известно, воду возят. Но все равно ведь обидно.