О подлинных и воображаемых ужасах

Недавнее решение о дополнительных ограничениях на продажу травматических пистолетов вызвало новые дискуссии о преступности — надо ли позволить гражданам приобретать оружие и защищаться самим? Сторонники гражданского оружия критикуют МВД за неспособность обеспечить нашу безопасность и требуют, чтобы им предоставили возможность защищаться самим; представители МВД, со своей стороны, приводят многочисленные примеры того, как травматическим оружием пользовались преступники, или просто люди, в минуту раздражения утратившие над собой контроль — что приводило к трагедиям и смертям.

Но проблема преступности связана не только с эффективностью правоохранительных органов или положением дел с гражданским оружием. Криминальная статистика по России производит шокирующее впечатление — поколичеству умышленных убийств на душу населения мы находимся между Эквадором и Свазилендом, по соседству с самыми неблагополучными странами третьего мира, в три раза превышая по этому показателю напичканные оружием Соединенные Штаты, в два раза — Украину, и более чем в десять раз — Польшу.

Есть страны значительно более бедные и отсталые, в которых правоохранительные органы едва ли находятся в намного лучшем состоянии — и где, тем не менее, люди убивают друг друга значительно меньше. Это не вопрос состояния экономики или законодательства — это вопрос состояния нравов. Реформы законодательства или правоохранительных органов могут быть назревшими и необходимыми — но они ничего не смогут поделать с корнями проблемы, с порчей, глубоко проникшей в саму ткань общественного организма.

Другой статистический показатель, по которому Россия находится среди первых — количество самоубийств. И убийства, и самоубийства связаны с еще одним национальным бедствием — массовым алкоголизмом.

Есть ли лекарства для этих общественных язв? Мы все были воспитаны в диалектическом материализме — бытие определяет сознание, надо что-то менять в материальном положении людей, принимать те или иные законы. Людям бывает трудно выйти за пределы чисто материалистического подхода к общественным проблемам, каким бы очевидно провальным этот подход не был. Ценности и идеалы для наших современников — что-то, не имеющее отношения к реальной жизни с ее реальными проблемами, вера — в лучшем случае хобби, в худшем — возмутительное покушение на "светскость". Беда — более того, катастрофа — нашего общества в том, что у нас привыкли рассматривать то, что является необходимым фундаментом, в качестве необязательного, да и не особо желательного дополнения. Десятилетия атеистической диктатуры разрушили историческую и культурную преемственность, подорвали христианские, православные основания нашей цивилизации; тот фундамент, который пытались утвердить на их месте, оказался нежизнеспособным. После миллионов смертей и неисчислимых страданий царство научного атеизма рухнуло, и общество осталось болтаться в пустоте, лишенное духовных основ для своей жизни.

Поведение людей определяется тем, во что они верят, теми ценностями, которых они придерживаются, теми святынями, которым они поклоняются. Если в обществе глубоко подорвано представление о ценностях и святынях, странно ожидать от людей нравственного поведения.

Есть ли врачество для такой язвы? Есть. Мы знаем, что бывают случаи, и их немало, когда преступники делаются честными и законопослушными гражданами, блудники — верными отцами семейств, пьяницы и наркоманы избавляются от своего пристрастия. Это происходит потому, что они обретают веру, обретают прочные духовные основания для своей жизни.

Все, что мы можем сделать для исцеления нашего общества — это вернуться к исторической преемственности, вспомнить о наших корнях, вспомнить, что мы не дикое племя в диком поле, но народ с древней историей и культурой, достойный член европейской — а значит христианской — семьи народов.

Этот, казалось бы, очевидный вывод часто вызывает бурное неприятие — некоторые люди ведут себя так, будто все бедствия ХХ века были принесены не атеизмом, а Православием, и теперь они боятся повторения всех этих ужасов. Вот-вот страшные и ужасные клерикалы учинят православный ГУЛАГ и православный Бутовский Полигон, и повлекут кротких атеистов на мучения, требуя от них отречься от веры в науку и прогресс.

Отметим, однако, что все ужасы клерикализма — и религиозное образование, и религиозные кафедры в ВУЗах, и капелланы в армии — давно уже присутствуют в жизни других европейских стран, а в ряде стран (Италия, Испания, Германия, Норвегия и другие) существует и прямое финансирование Церкви из средств налогоплательщиков. Никаких бедствий, которые постоянно предрекают нам антицерковные журналисты и общественные деятели, в этих странах нет; где бедствия есть — так это у нас, в самой секуляризированной (не считая Албании) европейской стране.

Сложно бороться с фобией при помощи разумных доводов; я сильно подозреваю, что сами антиклерикалы предпочли бы ехать в одном купе с компанией семинаристов, а не с компанией гопников, однако они почему-то больше всего боятся, как бы гопники, оставив прежние привычки, не сделались семинаристами.

Люди ответственные и разумные, однако, не должны руководствоваться фобиями; они должны руководствоваться интересами общества. И в этих интересах — чтобы люди обрели прочные духовные основания для нравственной жизни. Замечу еще раз, что, хотя неверующий и может быть хорошим гражданином, неверие не может предложить никаких средств исправления нравов. В чисто светском восприятии нет ни греха, ни покаяния, ни благодатной помощи для исправления жизни.

Что здесь может сделать государство? В задачи государства не входит обращение людей к покаянию и вере — да оно и не могло бы этого сделать. Проповедь Евангелия, наставление в христианской жизни — миссия Церкви. Но государство может помочь преодолению того зла, которое нашей стране причинила атеистическая тирания, вернув Церкви то, что у нее было отобрано. Как совершенно справедливо заметил Святейший Патриарх Кирилл, "в Церквях должны быть Церкви, а в монастырях — монастыри". Это не переменит нашу бедственную ситуацию волшебным образом — но станет важным шагом в направлении исцеления нашего общества. Потому что нельзя изменить нравы, не изменив ценности; а никакого другого средства такого изменения, кроме покаяние и веры, не существует.