Когда пришло время Горбачева

10 марта 1985 года скончался советский лидер Константин Черненко; менее чем через сутки ЦК КПСС избрал новым Генеральным секретарем Михаила Горбачева. Мало кто тогда понимал, что это станет прологом к серьезным преобразованиям. Более того - никто, включая самого Горбачева, не мог себе представить, как далеко зайдут эти реформы - получившие название «перестройки» - и каковы будут их последствия.

Тем не менее тот факт, что четверть века назад выбор пал именно на Горбачева, имеет историческое значение. Сегодня нам известны взгляды тех, кто входил в Политбюро при Черненко, - из мемуаров, интервью и архивных документов - и можно с уверенностью сказать: никто из них не предпринял бы радикальной реформы коммунистического строя и не изменил бы советский внешнеполитический курс так, как это сделал Горбачев.

Тогда, в 1985 году, очень многие эксперты с ходу заявляли: поскольку в СССР реформатор по определению не может добраться до вершины властной пирамиды, максимум, чего можно ожидать от Горбачева - это косметические преобразования. Специалисты по международным отношениям, в том числе и ряд бывших министров иностранных дел, в один голос уверяли: поскольку за внешнюю политику СССР по-прежнему отвечает Андрей Громыко, в этой сфере на перемены рассчитывать тоже не приходится.

Горбачева выбрали преемником Черненко, конечно, не из-за его реформаторских взглядов. Собственно, если не считать одного важного выступления в декабре 1984 года, он не давал понять коллегам по Политбюро, насколько далеко готов зайти в процессе преобразований. Наиболее радикальными из своих идей он делился лишь с узким кругом единомышленников.

В их число входил, в частности, Александр Яковлев, занимавший в то время примерно пятисотое место в официальной советской иерархии. Горбачев обеспечил ему невероятный карьерный «взлет»: к июню 1987 года Яковлев уже входил в пятерку высших руководителей партии и государства. Все эти годы он был одним из главных союзников Горбачева в процессе радикализации программы реформ. Впрочем, еще большее значение - учитывая его властные полномочия - имели идеи самого Горбачева. После того как он занял высший пост в стране, взгляды Генерального секретаря претерпели дальнейшую - и весьма динамичную - эволюцию.

Кандидатура Горбачева была выдвинута Политбюро и поддержана Центральным комитетом по трем главным причинам. Во-первых, ситуация, когда советские лидеры умирали один за другим - все эти ежегодные похоронные процессии - стали уже своего рода конфузом. Даже в рядах престарелой олигархии кое-кто осознавал, что стране необходим более молодой и динамичный лидер. Горбачев же, всего за неделю до назначения отметивший свой пятьдесят четвертый день рождения, буквально излучал физическую и психологическую энергию.

Во-вторых, хотя в высшем партийном руководстве у Горбачева хватало недоброжелателей, у них не было достойного альтернативного кандидата, да и сам он уже занимал пост второго секретаря ЦК и потому имел все возможности, чтобы перехватить инициативу. Позднее Горбачева часто обвиняли в нерешительности, но в день смерти Черненко он действовал без колебаний. В тот же вечер он созвал заседание Политбюро, председательствовал на нем и был назначен главой комиссии по организации похорон. После смерти Леонида Брежнева и Юрия Андропова эту комиссию возглавляли будущие генсеки. Таким образом, Горбачева фактически выбрали лидером партии через считанные часы после кончины его предшественника.

Последовавшие перемены в советской внешней политике носили поистине драматический характер. Уже через четыре месяца после прихода Горбачева к власти ее главный архитектор Громыко - бессменный глава МИДа с 1957 года - был переведен на другую должность, а министром иностранных дел стал «человек со стороны»: прежде непричастный к международным отношениям Эдуард Шеварднадзе. В течение года Горбачев сменил всю руководящую внешнеполитическую команду и приступил к реализации своей концепции «нового мышления». Ее основными пунктами были признание того факта, что подлинная безопасность не может быть односторонней, что мир взаимозависим, а также договоренности по сокращению вооружений, вывод советских войск из Афганистана (эту цель Горбачев ставил перед собой с самого начала, но добиться ее смог лишь в начале 1989 года) и конструктивный диалог с Западом. Рональд Рейган, не встречавшийся лично ни с кем из предшественников нового Генерального секретаря, с Горбачевым в ходе своего второго президентского срока проводил саммиты каждый год.

Впрочем, самым радикальным изменением во внешней политике СССР стал отказ от «доктрины Брежнева», в рамках которой Москва присвоила себе право открыто вмешиваться во внутренние дела любой страны Варшавского договора, если там возникала «угроза социалистическому строю». Летом 1988 года, а затем в декабре, выступая в ООН, Горбачев заявил: народы всех стран вправе самостоятельно решать, при каком строе они хотят жить. Далекоидущие последствия этого тезиса для развития событий в Восточной Европе, а также готовность Горбачева подкрепить слова делом, в полной мере проявились в следующем, 1989 году.

Внутри страны расширение свободы слова и печати сопровождалось институциональными реформами. На первом направлении наиболее наглядным примером стала публикация в 1989 году солженицынского «Архипелага ГУЛаг» в одном из самых популярных советских «толстых» журналов. В плане политических реформ наибольшую роль сыграло принятое в 1988 году решение провести состязательные выборы в законодательное собрание с реальными властными полномочиями. Выборы в этот орган - Съезд народных депутатов - состоялись в марте 1989 года. Хотя их нельзя было назвать полностью свободными, это был качественный скачок по сравнению с прежней системой. Десятки миллионов советских граждан смотрели телетрансляции работы Съезда в прямом эфире - в том числе и выступления депутатов с резкой критикой в адрес КГБ и партийного руководства.

Однако эти выборы также знаменовали собой начало нового этапа «перестройки», когда она из «революции сверху» превратилась в движение масс, которое ни Горбачев, ни его все более обеспокоенные оппоненты-консерваторы в руководстве КПСС были не в состоянии контролировать. Впрочем, именно новообретенная толерантность власти, радикальные реформы и изменившаяся международная обстановка породили у людей завышенные ожидания.

Если бы в марте 1985 года главой партии стал другой член Политбюро, этой политизации и активизации советского общества не произошло бы. Крайне авторитарный режим, если он готов применить все рычаги принуждения, которыми он владеет, способен удержаться у власти и без либеральных реформ.