. Тотальные превентивные депортации советских немцев, финнов и греков в 1941–1942 гг.

То, что ее начало фактически совпало с одной из ставших рутинными операций по депортации граждан в отдаленные районы великого отечества, — в высшей степени примечательно. Чекистов, в отличие от пограничников, война врасплох не застала, и со своими задачами они справлялись довольно успешно и почти без потерь.

Уже в Указе ПВС “О военном положении”, выпущенном 22 июня, военным властям в местностях, где было объявлено военное положение, предоставлялось право выселять из них в административном порядке всех лиц, признанных социально опасными. Соответствующую директиву НКВД Берия разослал 4 июля 1941 года: в ней, правда, было сказано, что при выселении указанных лиц следует проявлять осторожность, проверять имеющиеся данные и не выселять нетрудоспособных в возрасте старше 60 лет (1). Тем не менее заложенная в указе идея — убрать подальше всех, кого побаиваемся или кому не доверяем, — оказалась в годы военного лихолетья весьма востребованной и результативной.

Приказом Военного Совета Западного фронта № 017 от 12 августа 1941 года была установлена 5-километровая полоса боевых действий (впоследствии расширенная до 25 км), с территории которой все гражданское население подлежало выселению (2).

17 ноября 1941 года — за подписями И. Сталина и Б. Шапошникова, начальника Генштаба, — вышел Приказ № 0428. Цитирую:

“1. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 20–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог. <...> При вынужденном отходе наших частей на том или другом участке уводить с собой советское население и обязательно уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать” (3).

Годы Великой Отечественной войны для СССР ознаменовались не только беспримерным напряжением всех государственных и народных сил в смертельной, но победительной схватке с бесчеловечным и могучим агрессором, но и целой серией актов несправедливости, дискриминации и репрессий по отношению к части собственного населения.

Классическим примером этого являются так называемые “наказанные народы”. Официальной версией применения к отдельным народам тотальных депортаций являлось или возмездие за совершенное ими “предательство”, или избавление их от соблазна его совершения. Собственно говоря, превентивные депортации — это наказание даже не за потенциальное предательство, а за “...принадлежность к национальности, с зарубежными соплеменниками которой ведется или может вестись война” (4). В этом и заключается принципиальное отличие ситуации Второй мировой войны от Первой, когда депортации угрожали исключительно “враждебно-подданным”, то есть гражданам государств, с которыми шла война. На этот раз удары пришлись по собственным гражданам, национальность которых совпадала с титульной нацией врага, причем это относится не только к СССР, но и к США (5).

Однако известно, что как героизм и самоотверженность, так и малодушие и предательство в той или иной степени проявили представители всех народов СССР — и те, кого превентивно или задним числом депортировали, и те, кого “не тронули”. Так, в первые же месяцы войны были мобилизованы более 17 тыс. чеченцев и ингушей (6), на фронт ушли 40 тыс. турок-месхетинцев (почти все взрослое население), из них 26 тыс. Погибли (7). Из 137 тыс. крымских татар, мобилизованных в армию, к 1944 году на войне погибли 57 тыс. (8). Среди Героев Советского Союза — десять чеченцев и ингушей (9), девять немцев (10), восемь калмыков (11), один балкарец (12) и т. д.

Поэтому обвинения в “предательстве” были не только несправедливы, но и лицемерны, поскольку общее число граждан СССР, оказавшихся под оккупацией и уже в силу этого обстоятельства так или иначе вынужденных контактировать с оккупационными властями, составляло не менее 60–65 млн. чел. По меньшей мере более миллиона из них делали это весьма активно (а многие и просто с энтузиазмом), запятнав себя невымышленной изменой и кровью соотечественников: каждый из них по отдельности заслуживал обвинения в предательстве и пособничестве врагу, судебного разбирательства и, после выяснения всех обстоятельств, сурового наказания. Несомненно, что среди таких граждан были и представители позднее “наказанных народов”, но подавляющее большинство среди них составляли украинцы и русские, за что эти народы в целом, как известно, тотального наказания тем не менее не понесли.

Но несправедливость не в этом, а в самом прецеденте “наказания народа”, подменившем судебные разбирательства против конкретных лиц. Независимо от всякой статистики приписывание коллективной вины и применение коллективного наказания по признаку этнической принадлежности является серьезным и бесспорным преступлением против человечности, наравне со взятием и расстрелом заложников и т. п.

Рассмотрим же последовательность принудительных миграций в СССР периода Великой Отечественной войны.

Самый первый депортационный удар пришелся по советским немцам, отнесенным к потенциальным “коллаборантам” исключительно в силу своей этнической принадлежности к нации, с титульным государством которой шла война. Подвергнуть перемещению пришлось около 1,2 млн. из примерно 1,5 млн. советских немцев. В СССР, по данным переписи 1939 года, насчитывалось 1 427 222 немцев, из них в городах проживало всего лишь около 1/5. Расселены по стране они были достаточно широко, тем не менее особенно крупные немецкие колонии (тыс. чел.) сложились в России (862,5), на Украине (392,7), в Казахстане (92,7), в Азербайджане (23,1) и Грузии (20,5). Внутри РСФСР они концентрировались в АССР Немцев Поволжья (366,7), в Омской обл. (59,8), в Крыму (51,3), в Орджоникидзевском (45,7) и Краснодарском (34,3) краях. За Уралом крупные немецкие колонии, как видим, были только в Казахстане, в Омской обл. и на Алтае.

Вопрос о высылке немцев, по всей видимости, возник не заблаговременно, а по ходу войны. Иначе трудно объяснить такой, например, факт, как приговор к шести годам лишения свободы, вынесенный 31 июня 1941 года Верховным Судом АССР НП заведующему овцетоварной фермой колхоза им. Куйбышева Старо-Полтавского кантона И. Белоусову с формулировкой: “за шовинистический выпад против немцев, проживающих в СССР”. Между 13 июля и 15 августа в республике, как и повсюду, формировались отряды народного ополчения: в них записалось 11 193 чел., в том числе 2635 женщин. Обком ВКП(б) повсеместно проводил митинги, на которых принимались обращения к немецкому народу; еженедельно в Москву отсылались отчеты “о фактах патриотического и трудового подъема трудящихся АССР НП” (13), а 3 августа был создан республиканский фонд обороны страны, куда поступали пожертвования граждан. Не исключено, что некоторая “задержка” с депортацией немцев была связана с общими контрпропагандистскими иллюзиями советского командования по разложению вермахта, хотя такого рода нередко звучащих подозрений в избыточной наивности и доверчивости (“не знал”, “не мог себе представить” и т. п.) ни лично Верховный главнокомандующий, ни его испытанные политорганы не заслуживают.

Более рациональным объяснением задержки с депортацией представляется экономическое, а именно “виды на урожай”: сама АССР НП была весьма развитым аграрным районом, и ее плановое задание по хлебосдаче на 1941 год было определено только 27 июня 1941 года. Будь наступление вермахта менее стремительным, вряд ли Сталин стал бы оставлять в Поволжье неубранный хлеб.

Но темпы наступления не согласовывались с Москвой. В тот же самый день, когда в Энгельсе был создан фонд обороны (3 августа), Сталин получил от командования Южного Фронта шифрограмму, где, в частности, сообщалось: “1. Военные действия на Днестре показали, что немецкое население стреляло из окон и огородов по отходящим нашим войскам. Установлено также, что вступающие немецко-фашистские войска в немецкой деревне 1.8.1941 встречались хлебом-солью. На территории фронта имеется масса населенных пунктов с немецким населением. 2. Просим дать указания местным органам власти о немедленном выселении неблагонадежных элементов. Тюленев, Запорожец, Романов”.

Реакция Сталина была мгновенной и не оставляющей разночтений: “Товарищу Берия. Надо выселить с треском” (14). Тов. Берия подхватил образ и несколько расширил сферу действия “треска”. Однако не исключено, что само по себе принципиальное решение о ликвидации немецкой автономии и о депортации всех немцев было принято еще в конце июля, в ходе негласного визита в республику Берии и Молотова (15). После этого якобы НКВД был устроен провокационный “десант” парашютистов в немецкой форме, а в республике начали сворачиваться или закрываться газеты и журналы.

Непосредственная подготовка к депортации началась только после принятия 12 августа 1941 года совместного постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) о расселении немцев Поволжья в Казахстане. Но и тут произошла заминка, связанная, как мы думаем, с необходимостью хотя бы частично убрать урожай.

Но факт остается фактом: практические распоряжения по “операции” были отданы только 26–27 августа. Всю операцию Л. Берия приказал провести между 3 и 20 сентября и создал оперативный штаб во главе со своим заместителем И. А. Серовым. АССР НП была объединена с Саратовской и Сталинградской обл. в единый с точки зрения депортации немцев район, в который был направлен особый отряд в 13 100 бойцов под началом комбрига Кривенко, состоявший из сотрудников НКВД (около 1,5 тыс. чел.), милиции и красноармейцев. Все три области в тот же день были извещены, и назавтра Бюро обкома ВКП(б) приняло решение центра о депортации к неуклонному исполнению.

28 августа 1941 года в составе центрального аппарата НКВД был образован Отдел спецпоселений, создававшийся исключительно для приема и размещения перемещаемых немцев (16). И в тот же день (28 августа) вышел известный Указ ПВС “О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья”: он был, собственно говоря, не более чем формальной данью “парламентской процедуре”, как бы легитимизирующей и закрепляющей решения, уже принятые на Лубянке и в Кремле.

Этот Указ было бы чрезвычайно любопытно сравнить с высказываниями безвинно осужденного И. Белоусова, бывшего заведующего овцетоварной фермой бывшего колхоза им. Куйбышева бывшего Старо-Полтавского кантона. Во всяком случае он примечателен серьезным новаторством в области аргументации государственных решений: то, что раньше было применимо к отдельной личности — недоносительство, например, — впервые было отнесено к целому народу.

“…По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются десятки и тысячи диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населенных немцами Поволжья.

О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал, — следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов Советского Народа и Советской Власти.

В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указке из Германии немецкими диверсантами и шпионами в республике немцев Поволжья или в прилегающих районах, и случится кровопролитие, Советское Правительство по всем законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья.

Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий ПВС СССР признал необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы с тем, чтобы переселяемые были наделены землей и им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах.

Для расселения выделены изобилующие пахотной землей районы Новосибирской и Омской областей, Алтайского края, Казахстана и другие соседние местности.

В связи с этим ГКО предписано срочно произвести переселение всех немцев Поволжья и наделить переселяемых немцев Поволжья землей и угодьями в новых районах”.

30 августа, по распоряжению И. Серова, указ напечатали республиканские газеты “Большевик” (на русском языке) и “Nachrichten” (на немецком). Эта публикация позволила 1-му секретарю Обкома С. Малову (русскому по национальности) обратиться к Сталину с докладной запиской, где открыто говорилось о критическом отношении значительной части немецкого населения к указу, особенно к той его части, где утверждалось сокрытие в немецкой среде врагов советской власти. 5 сентября высшие должностные лица немецкой национальности в АССР НП — председатель СНК республики А. Гекман, председатель ВС К. Гофман и 3-й секретарь Обкома ВКП(б) Г. Корбмахер — были сняты с занимаемых постов (17), а 6-7 сентября была ликвидирована сама немецкая автономия на Волге (интересно, что при этом официально она так и не была упразднена!). Территория бывшей АССР НП была распределена между Саратовской (г. Энгельс и 15 кантонов) и Сталинградской (7 кантонов) обл. (переименования кантонов и населенных пунктов с немецкими названиями последовали 19 мая 1942 года).

К этому времени войска НКВД уже давно (с 29 августа) заняли исходные, согласно дислокации, позиции. Организационная схема осуществляемой ими депортации была следующей (раскроем ее в деталях, поскольку она, в общем и целом, выдерживалась и при других операциях).

В регионах комплектовались оперативные тройки, утверждаемые приказами НКВД СССР (в составе начальника местного НКВД, начальника милиции и секретаря комитета партии). Они, в свою очередь, комплектовали участковые оперативные тройки, составляли графики подачи вагонов, организовывали прием и посадку переселенцев.

Для составления списков депортируемых участковые оперативные группы выезжали в колхозы, поселки и города и заполняли учетные карточки на каждую выселяемую семью, с перечислением всех ее членов. Не подлежали депортации немки, бывшие замужем за представителями других народов (18). В том случае, если отдельные члены семьи временно отсутствовали, органы НКВД брали их на учет для последующего направления к новому месту жительства семьи. Главу семьи предупреждали, что он несет ответственность за всех переселяемых членов его семьи: в случае перехода кого-нибудь из них на нелегальное положение, он и остальные члены семьи будут репрессированы в уголовном порядке. На основании данных, полученных от участковых троек, областные тройки составляли графики подачи вагонов с таким расчетом, чтобы исключить простой подвижного состава.

Помимо оперативных троек, повсеместно создавались Комиссии по приемке имущества переселяемых колхозов и оценке личного имущества немцев (19). В них включались председатель райисполкома, заведующий районным земельным отделом, уполномоченный Наркомата заготовок, представители конторы “Заготскот”, районного финансового отдела или конторы Госбанка (им в помощь в каждом районе мобилизовали в порядке трудовой повинности не менее 50 счетных работников). Имущество переселяемых колхозов и МТС принималось по актам: колхозные постройки; сельскохозяйственные машины; рабочий и продуктивный скот; сельскохозяйственная продукция, как в убранном виде, так и на корню; подсобные предприятия с имеющимся оборудованием, готовой продукцией, сырьем; денежные средства колхозов и т. д. (20) Кроме того, уполномоченные Наркомата мясомолочной промышленности СССР осуществляли приемку от колхоза и колхозников в счет выполнения “мясообязательств” по поставкам 1941 года, взыскания недоимок по мясу прошлых лет и замены мясом поставок других видов сельскохозяйственной продукции (21).

Для усиления охраны имущества колхозов на время проведения операции в помощь оперативным группам создавали группы работников из партийно-советского и комсомольского актива, а для последующей охраны имущества, ухода за скотом, посевами до вселения и создания новых колхозов выделялись группы колхозников, мобилизованных в порядке трудовой повинности из соседних областей или из лиц, прибывших по эвакуации из прифронтовой полосы.

Оценка личного имущества переселяемых немцев производилась особой Оценочной комиссией в составе уполномоченного НКЗема СССР, председателя колхоза и представителя банка с участием переселяемого колхозника. Сдавшие имущество получали акт с указанием суммы, которая должна была возмещаться на месте нового поселения путем построек или материалов на постройку (22).

Переселяемым немцам разрешалось брать с собой личное имущество, мелкий сельскохозяйственный и бытовой инвентарь, продовольствие на один месяц — всего весом до одной тонны на семью. Сроки на сборы были крайне сжатые, и перед отправкой успевали подготовить минимальный запас продуктов (забивали скот, делали колбасы, выпекали хлеб).

Несмотря на отдельные сбои, операция по выселению осуществлялась в целом по плану, в намеченные сроки, то есть между 3 и 20 сентября. Всего было выселено 438,7 тыс. чел., в том числе из АССР НП — 365,8, из Саратовской обл. — 46,7 и из Сталинградской обл. — 26,2 тыс. чел. Вывозили их, главным образом, в Казахстан, а также в Красноярский и Алтайский края, в Новосибирскую и Омскую обл.: плановые показатели составляли, соответственно (но без Казахстана), 21,5, 27,2, 28,6 и 24,3 тыс. семей. Расселяли, как правило, в сельской местности, независимо от места предыдущего проживания, но известны и отдельные исключения (например, Томск, входивший тогда в состав Новосибирской обл.) (23).

По всей видимости, первыми физически депортированными советскими немцами стали все же не поволжские, а крымские. Их уже в конце августа в спешке вывозили из Крыма в Ростовскую обл. и в Орджоникидзевский край (24). Чисто юридически эта депортация, вероятно, имела видимость эвакуации, но несколько необычной эвакуации — по этническому признаку. Позднее — уже из Ставропольского края — их депортировали еще раз.

Практически сразу же вслед за Указом от 28 августа власти приступили к аналогичным репрессиям против немцев в других регионах страны. Первой в этой “региональной” серии стала операция по немедленному переселению немцев и финнов из Ленинградской обл. Подавляющее большинство тут составляли финны (89 из 96 тыс. чел. (25)). Переселили их из Ленинградской обл. — в Красноярский край и Новосибирскую обл. (по 24 тыс. чел.), Омскую обл. (21), Казахстан (15) и Алтайский край (12 тыс. чел.). Соответствующее донесение Сталину было датировано 29 августа (26), а приказ по НКВД — 30 августа, после чего вал антинемецких операций покатился дальше.

В сентябре было еще три постановления ГКО: первое (от 6 сентября) было посвящено переселению немцев из Москвы и Московской обл. (8617 чел.) и Ростовской обл. (21 400 чел.) в Казахстан (27), причем городских жителей расселяли в городах, но не выше райцентра. Эта операция осуществлялась практически синхронно с выселением из Поволжья — между 10 и 20 сентября (28).

Постановление от 21 сентября касалось немцев Северного Кавказа и Тульской обл. Выселению — в срок с 25 сентября по 10 октября — подлежали: в Орджоникидзевском крае — 95.489 (в Красноярский край), в Краснодарском — 34 287 (в Новосибирскую обл.), в КБ АССР — 5327, в СО АССР — 2929, в Тульской обл. — 3208 чел. (29)

Постановление от 22 сентября было по Запорожской обл. (63 000 чел.), Сталинской (41 000) и Ворошиловградской (5487): всех выселяли в Казахстан, первыми — между 25 сентября и 2 октября — из Запорожской в Актюбинскую обл. (по пути их оставили в Астраханской обл. для строительства дороги), остальных — между 25 сентября и 10 октября — в Кустанайскую обл. (30) Добавим, что 8 сентября 1941 года Сталин распорядился и об “изъятии” военнослужащих немецкой национальности из действующей армии.

Еще три постановления ГКО вышли в октябре, из них два — датированы 8 октября. Первое посвящено немцам, высылаемым между 15 и 22 октября из Воронежской обл. в Новосибирскую и Омскую (5.125 чел.), второе — немцам, высылаемым между 15 и 30 октября из Закавказья в Казахстан и Новосибирскую обл. (в том числе из Грузии — 23 580, Азербайджана — 22 741 и из Армении — 212 чел.). Отдельного постановления — от 22 октября 1941 года — удостоились Дагестан и Чечено-Ингушетия: соответственно, 4000 и 574 немцев оттуда выселялись между 25 и 30 октября в Казахстан (31).

Еще два распоряжения СНК аналогичного содержания вышли в ноябре — о переселении немцев из Калмыцкой АССР (2 ноября 1941 года) и Куйбышевской обл. (21.11.1941) в Казахстан и из пограничных районов в тыловые в пределах Читинской обл. (21.11.1941) (32). В марте 1942 года выселения немцев производились в Харьковской, Крымской, Одесской, Днепропетровской, а также в Калининской обл. (33)

Таким образом, немцев в СССР депортировали практически отовсюду, откуда это было возможно по обстоятельствам войны. Все немецкое население, кроме доставшегося врагу, было вынуждено сконцентрироваться к востоку от Урала. К 25 октября 1941 года из 873 578 немцев, подлежавших выселению “по государственному заданию”, действительно депортировано было 856 168, или 98%. К началу 1942 года на спецпоселении числилось 1031,3 тыс. немцев, из них 800 тыс. составляли те, кого депортировали из Европейской части СССР (почти поровну поделились они между Казахстаном и Сибирью), а 231, 3 тыс. — “местные” немцы (те, кого депортации подвергать не стали) (34): переведя в спецконтингент, их физически не трогали, оставляли на месте. Всего же за 1941–1942 гг. было взято на учет 1 209 430 чел., из них 856 340 — переселенные “по государственному заданию”, 48 001 — мобилизованные и 203 796 репатриированные (представляется, однако, что это скорее всего “местные”) (35). Около 36,7% (444 005) разместилось в Казахстане, из них “по государственному заданию” — 333 775 чел. (36) (главным образом, в казахских, реже в русских или украинских колхозах). Таким образом, огрубленная оценка численности собственно депортированных немцев составила около 905 тыс. чел.

Существенным вопросом стало трудоиспользование немцев в местах нового расселения. Одним из способов его “рационального решения” стала трудовая мобилизация немцев и формирование на время войны так называемой Трудовой армии (37), “бойцы” которой направлялись для трудоиспользования в районы, как правило, удаленные от мест учета их семей на спецпоселении. Трудармейцы организовывались в рабочие батальоны с лагерным режимом и продовольственными нормами ГУЛАГа, что с самого начала до чрезвычайности напоминало позднейшую организацию трудоиспользования совершенно других немцев, а именно: военнопленных, а также интернированных. Смертность среди трудармейцев была выше, чем просто на спецпоселении, хотя и оставленным без них немцам-старикам и детям приходилось очень тяжело в полуголодных колхозах военного времени (38).

К формированию трудармии приступили еще в сентябре 1941 года, когда строительные батальоны НКВД были реорганизованы в рабочие колонны с казарменным проживанием и лагерным распорядком. За этими формированиями неофициально закрепился термин, ныне бытующий уже вполне официально: “трудармия”. Первыми “мобилизованными” в нее немцами стали отозванные из действующей армии немцы-красноармейцы. Их сначала зачисляли в спецпоселенцы, но не демобилизовывали, а направляли в “трудармию”, сочетавшую в себе элементы военных формирований, трудовой деятельности и лагерного режима содержания (39).

К началу 1942 года трудармия насчитывала уже 20,8 тыс. немцев. Специальные постановления ГКО о мобилизации выселенного немецкого населения в трудовую армию от 10 января, 14 февраля и 7 октября 1942 года (а также от 26 апреля, 2 и 19 августа 1943 года) (40) придали этому совершенно новое измерение и означали практически сплошную “мобилизацию” трудоспособных немецких спецпоселенцев в трудармию. При этом если в первых двух случаях речь шла только о мужчинах от 17 до 50 (в первом случае — о депортированных, во втором — о “местных”), то в третьем — о мужчинах уже от 15 до 55 лет, а также о женщинах от 16 до 45 лет, кроме беременных и имеющих малолетних (до 3-х лет) детей. За неявку по мобилизации, отказ от работы или саботаж карали сурово, вплоть до расстрела.

Для многих это означало фактически вторую за короткий промежуток депортацию.

Первая мобилизационная “волна” (проводилась с 10 по 30 января) рассчитывалась на 120 тыс. чел. (из них 45 тыс. — для использования на лесозаготовках, 40 тыс. — на строительстве железных дорог и 35 тыс. — на строительстве Бакальского и Богословского заводов), вторая — на 40–45 тыс. чел., а третья — принесла 123,5 тыс. чел. в том числе 52,7 тыс. — женщин: немок направляли по разверстке Наркомнефти, а немцев (среди них преобладали, естественно, подростки 15–16 и мужчины 51–55 лет) — на предприятия трестов “Челябуголь” и “Карагандауголь” (41). Четвертая волна (с мая по сентябрь 1943 года) “нацедила” всего-навсего 5,3 тыс. мужчин и 9,8 тыс. женщин, причем под горячую руку забирали и беременных, и малолеток 14 лет, и стариков.

К началу 1944 года в рабочих колоннах НКВД числилось около 222 тыс. немцев-трудармейцев, из них 101 тыс. чел. трудились на стройках НКВД, а труд остальных использовался другими наркоматами. Ко времени ликвидации рабочих колонн (и, соответственно, лагерного режима) в январе 1946 года (42) через них прошло в общей сложности 316,6 тыс. советских немцев. Исходя из допущения, что по крайней мере треть из них принадлежала к контингентам демобилизованных из Красной Армии или “местных” и, следовательно, до этого не была затронута принудительными миграциями, мы получаем приблизительную суммарную оценку депортированных советских немцев, равную 1,05 млн. чел.

Статус же спецпереселенцев для всех советских немцев был еще раз подтвержден Постановлением СНК от 8 января 1945 года “О правовом положении спецпереселенцев” и Указом ПВС от 26 ноября 1948 года “Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны” (самовольный побег, согласно этому указу, карался 20 годами каторжных работ). Трудармия была ликвидирована в начале 1946 года, но “освободившиеся” при этом трудармейцы оставались прикрепленными к тем предприятиям, где они до этого работали, правда, с правом переехать в общежитие за зоной и выписать к себе семьи.

Отметим, что кроме немцев в трудармию мобилизовывались также финны, румыны, венгры и итальянцы — граждане СССР титульных национальностей противника: их общее число составляло около 400 тыс. чел., из них 220 тыс. использовалось в системе НКВД и 180 тыс. чел. — в других наркоматах (43).

Кроме немцев депортации превентивного характера подверглись также финны-ингерманландцы, в первый раз — напомним, выселенные из приграничных районов Ленинградской обл. и Карелии еще в 1935 году, а во второй — вместе с немцами — выселенные из Ленинградской обл. в сентябре 1941 года. Но финнов тогда эвакуировали не всех, а оставшихся, по решению Военсовета Ленинградского фронта, выселяли из Ленинграда и его окрестностей в марте 1942 года, в частности 9 и 26 марта: так, с 27 по 29 марта 1942 года было выселено 3,5 тыс. семей, или около 9 тыс. чел. (44) Их направляли, в основном, в весьма отдаленные районы — в Иркутскую обл., Красноярский край и Якутскую АССР, многих использовали в рыболовецких колхозах на Лене и ее притоках. Финны при этом считались административно-высланными, и лишь после 29 декабря 1944 года они были поставлены на учет как спецпереселенцы (45). 3 апреля 1942 года ГКО постановил очистить ряды действующей армии от финнов и перевести их в рабочие колонны НКВД.

По не вполне понятным причинам к числу превентивно депортированных народов были отнесены и греки (46). Директивой Берии от 4 апреля 1942 года предписывалось очистить от иностранноподданных и от “антисоветских, чуждых и сомнительных элементов”города и районы традиционного проживания греков в Крыму и на Кавказе — Керчь, Темрюк, Таманский полуостров, Анапу, Новороссийск. Постановление ГКО от 29 мая 1942 года расширило этот список за счет Армавира, Майкопа, а также ряда районов и станиц Ростовской обл. и Краснодарского края; кроме того, оно существенно обогатило и контингент высылаемых (в административном порядке) лиц — за счет внесения в их перечень, кроме немцев, еще и греков-иностранноподданных, румын и крымских татар (47).

С учетом этих контингентов, а также финнов, выселенных в 1941 году и не-немецких трудармейцев, общее число превентивно-депортированных в 1941–1942 гг. можно оценить в 1,2 млн. чел.

Вместе с тем заметим, что в военное время линия фронта соответствует государственной границе, поэтому с некоторой долей условности превентивные депортации финнов, греков, румын, татар (и в гораздо меньшей степени немцев) можно рассматривать и как своего рода пограничные зачистки, предупреждающие нежелательные для “зачищающих” последствия.

1 Зайцев, 1993, с. 112.
2 Выполнять приказ должны были органы местной власти и "особисты" - работники особых отделов соединений и частей.
3 Скрытая правда, с. 210-211, со ссылкой на: ЦАМО, ф. 353, оп. 5864, д. 1, л. 27.
4 Бугай, 1985, с. 136.
5 Примечательно, что в самой Германии интернированию подверглись только граждане СССР, тогда как русские эмигранты первой волны никаким репрессиям или ограничениям не подвергались.
6 Бугай, 1990б, с. 33.
7 Бройдо, Прохоров, 1994, с. 343.
8 Алексеева, 1992, с.93.
9 Гакаев, 1997, с.98.
10 Ауман, Чеботарева, 1994, с. 45.
11 Бугай, 1995, с.67..
12 Мухажир Умаев (Азаматов, Темиржанов и др., 1994, с. 8).
13 Герман, 1996, с. 135-142.
14 Кригер, 1997.
15 Документальных подтверждений визита нет.
16 Его начальником был назначен И. В. Иванов. Отдел просуществовал недолго, и 14.11.1942 был упразднен, а его функции переданы Отделу трудовых и спецпоселений ГУЛАГа НКВД (Кокурин, Петров, 1997, с. 31, 270-271. 
17 16 сентября А. Гекмана и Г. Корбмахера - "за дискредитацию указа" от 28.08.1941 - исключили из партии.
18 Этот принцип выдерживался и при всех последующих депортациях. По другим данным, этот принцип впервые был применен только в октябре 1941 г. к немцам из Закавказья (Бугай, 1995, с. 41, со ссылкой на инструкцию, утвержденную приказом НКВД № 001487 от 11.10.1941).
19 Соответствующая инструкция была утверждена СНК 30.08.1941 года в связи с депортацией из Поволжья, но без дополнительных уточнений действовала на всей территории СССР и в дальнейшем.
20 Несмотря на фактическую ликвидацию немецких колхозов, государство предполагало получить от них все обязательные поставки. При этом переселяемым колхозникам обещали выдать на новых местах поселения 3% от оставшейся после выполнения обязательств сельхозпродукции с учетом выработанных трудодней. Зерно, оставшееся после зачета в выполнение государственных обязательств и вычета подлежащего выдаче переселенцам, сдавалось уполномоченным НКЗема СССР государству по закупочным ценам. Часть сдаваемого зерна оставалась в колхозах как семенной и фуражный фонд для вновь вселяемых колхозников. В случаях задолженностей колхоза долг переносился на вновь создаваемое на этой территории хозяйство. Неубранный урожай сельскохозяйственных культур принимался со скидкой 30% на расходы по уборке урожая, его хранения и транспортировке. Средства, полученные от реализованной продукции, обращались в погашение всех взятых у государства денежных ссуд (независимо от сроков их погашения), налогов, сборов и страховых платежей. Денежные средства колхозов поступали в распоряжение местных органов власти для укрепления вновь образующихся в данной местности колхозов.
21 На принятый от колхоза скот сверх выполнения ими обязательств перед государством составлялся акт в трех экземплярах с указанием количества скота, его живой масса. По предъявлению актов на местах вселения переселяемые колхозы якобы могли получить скот. На каждую принятую от индивидуальных сдатчиков голову рабочего скота выписывалась квитанция и производилась оплата. При предъявлении квитанции на новом месте сдатчикам обещали приобретение рабочего скота по эквивалентным ценам.
22 По свидетельству немцев - жителей колоний Каново, Карлсфельд (х. Зеленая Роща), колхозов Ленинфельд, Роте-фане, Рот-фронт (с. Кочубеевское), г. Ставрополя - акт приемки личного имущества носил формальный характер (сообщено Т. Н. Плохотник).
23 См.: Чебыкина, 1999, с. 120-121.
24 Бугай, 1995, с. 39-40.
25 См.: Eisfeld, Herdt, 1996, s. 58.
26 См. донесение В. М. Молотова, Г. М. Маленкова, А. Н. Косыгина и А. А. Жданова И. В. Сталину от 29.08.1941 (Известия ЦК КПСС. 1990. № 9.)
27 По другим данным (Бугай, 1995, с. 44-45, табл. 2), немцы из Ростовской обл. поступали также в Новосибирскую обл. и Алтайский край.
28 См.: Ауман, Чеботарева, 1993, с. 161-162, 164 (по данным Т. Н. Плохотник, между 15 и 20 сентября). При этом допустимый вес имущества и провизии составлял всего 200 кг (против 1000 кг в Поволжь