Опричный морок. Полемика с Калашниковым

Статья Максима Калашникова «Русская опричнина: воспоминание о будущем» (от 3 марта сего года) поставила меня перед необходимостью ответа. Оговорюсь сразу — ответа весьма жесткого.

Относительно множества современных проблем, закрученных вокруг фигуры Иоанна IV, мне уже немало доводилось писать. Да и кому ж еще этим заниматься, как не мне? Не станут же академические ученые, специалисты по эпохе, всерьез полемизировать с Фурсовым, Хазиным и уж тем паче с Максимом Калашниковым, ссылающимся на последних как на «экспертов»?

Ну а мне «потерять лицо», споря с оппонентами-дилетантами, не так страшно: я все-таки не историк, а писатель. Но с другой стороны, в отличие от оных оппонентов, имею хоть какое-то отношение к авторитетной исторической школе, так что действительно знаю, о чем говорю. Вот мне и карты в руки. И приходится эти карты брать, поскольку, пока историки занимаются исторической наукой, Хазины, Юрьевы и Леонтьевы заняты тем, что науке противоположно: пропагандой. Вот о ней-то и речь, ибо сегодня то, что касается Ивана Грозного, значительно важнее, чем вопрос исторических предпочтений.

Так что о трусости и неэффективности опричных войск на поле боя я сейчас писать не стану. Бесполезно. Допустим, скажу я в сотый раз — трусливы, дурно обучены, а Калашников закричит — храбры, аки львы, гении войны, и спор сей в очередной раз уведет от сути. Не в фактах почти пятивековой давности дело. Если А. И. Фурсов почитает себя способным «научно» опровергнуть труды академика С. Б. Веселовского и В. Б. Кобрина (его ученика и моего, кстати, учителя) я могу только посмеяться. Исполать! Флаг в руки!

Не о чем было б и говорить, когда б не нужда расставить крайне важные современные акценты. Есть данность, пропускать которую недальновидно, данность, одной из частных проявлений которой является статья Максима Калашникова. Года три назад я писала о том, что в патриотическом лагере произошло важнейшее и оздоравливающее разделение, без которого было бы невозможно идти дальше. Патриотический (очень пёстрый) лагерь поделился хотя бы надвое. На, назовем условно, «державников» и «националистов». Что такое «державники»? Это те, чей приоритет — «сильное государство», стоящее пусть на костях, пусть на крови, пусть на репрессиях — лишь бы «все боялись» и «делались ракеты». Не все из «державников» открыто демонстрируют свое отношение к народу как к навозу для удобрения цветочка очередной утопии, виварию для очередных социальных экспериментов, но все они его таковым почитают. Для «державников» не является ценностью русский генофонд. И это довольно логично. Какая разница, как выглядят и на каком языке говорят те, кто делает ракеты? Ровным счетом никакой. Для «националистов» же первичным приоритетом является именно народ, генофонд, язык, личность, культурное наследие и т.п.

Я далека от намеренья огульно записывать в мерзавцы всех, кто оказался в первом лагере (хотя нравственная деградация, например, Михаила Леонтьева шла на моих глазах именно по причине выбора первого пути). Но для появления «державников» были серьезные причины. Страна претерпела такие унижения при Ельцине, что нет, вероятно, ни одного вменяемого человека, в чьей душе не зияло бы незаживающего, выжженного этой ядовитой кислотой пятна. Но тут-то душа и улавливается соблазном тоталитаризма. Людям начинает казаться, что порядок настанет, если слегка «тотализировать» действующую власть — далее у каждого свои рецепты.

Националисты также иной раз впадают в дурные крайности, только совсем иные. Не столь давно мы резко разошлись во мнениях с одним знакомым, свернувшим себе шею в сторону ющенковского еще Киева. Как заведенный, он все повторял фразу: «Главное — это всем вместе объединиться против Кремля!» Я пыталась ему объяснить, что, даже если нынешняя власть для него однозначно антинародная и вражеская (мое отношение значительно сложнее), есть большое различие в том, внутренним или внешним врагом для субъекта является Кремль. И «по пути» тут быть не может. Он так меня и не услышал.

Понять можно и это. Когда унижен простой человек и народ, это тоже разъедает душу. И возникает противоположный соблазн: гори такое государство синим пламенем! Но и это — от лукавого.

Однако — при всех перекосах националистов — деятельная патриотическая партия может сформироваться только в их среде. Потому, что их приоритет — истина. Не народ для страны, а страна для народа.

А стремительное покраснение нынешних властных кругов (еще не верхних, но уже очень влиятельных) влечет нас в единожды пройденный ад: в бесчеловечное угнетение народа ради неких «высших» идеалов. Именно порождением этой подлой тенденции и является вытаскивание побитого молью идеологического инструментария: сладкой парочки «Сталин/Грозный». Реанимируются и эйзенштейновское синематограграфическое барахло, и «научные» труды такого же сорта…

Вот ведь что интересно: на Руси и в России никогда не было ни малейшего культа либо «местночтения» Ивана Грозного: первично все это — порождение сталинской пропаганды, вторично — нынешних околовластных холуев. (Иногда вторые строят из себя фронду, как видно даже из статьи Калашникова. В действительности они или интегрированы во власть, или стараются в нее интегрироваться, что я еще покажу ниже). Ну а в-третьих, конечно, «любовь» русского народа к Ивану Грозному продукт фантазии иностранных русофобов и внутренних либералов. У этих выгода прямая, тут и объяснять нечего. А в действительности — не было ее, никакой этой любви.

Попадались, конечно, отдельные оригиналы в образованной среде: но что такое Аполлон Майков рядом с графом А. К. Толстым? Есть пара-тройка песен и в фольклоре (умеренно похвальных). И все? Все.

Изрядно подвирает в своей статье товарищ Калашников. «Опричный принцип всплывает в критические моменты жизни страны». Надо полагать, момент полного разорения, фактического омертвения русских земель — момент польской интервенции — не был достаточно «критический». (Кстати, и интервенция, и развал — прямые следствия «блистательного» правления «Грозного царя»). Создавал ли «опричнину» кроткий и набожный юноша Михаил Романов? Или хотя бы его отец Филарет? А вот ни в одном глазу. А страна — страна — поднялась из пепла.

Наш народ, он как-то вообще злодейство и жестокость не жалует. «Сталинисты/грознисты» должны отдавать себе отчет в исторической своей принадлежности не к тысячелетнему русскому пространству, а единственно к одному неполному советскому веку. Вот в нем да, в честь людоедов (в том числе буквальных) слагали героические саги.

Калашников не делает себе труда рядиться в овечью выдумку некоторых простодушных патриотов: «товарищ-де Сталин рубил «инородческую ленинскую гвардию, нерусь». Нет, он прямо выстраивает последовательность ЧеКа — ГПУ — НКВД (и правильно, конечно, в отличие от простодушных патриотов делает). Но у меня (надеюсь, не только у меня) не может вызвать симпатии его тоска об Урицком, Блюмкине, Землячке, Дзержинском, Петерсе, Бела Куне и прочем интернационале, на чьем кровавом счету соль земли русской — по всем сословиям снизу доверху. Как тут не вспомнить, кстати, служившую в опричниках у «Грозного царя» немчуру. (Высказывание Фурсова, что Штаден-де «выдавал себя за опричника», смехотворно). Что ж, антинародная власть всегда опирается на чужаков-наймитов.

Итак, Калашников — безусловный «державник», а не «националист». Для того, чтоб яснее это осознать, посмотрим на его заединщиков — на тех, кто продвигает двойной бренд «Грозный/Сталин». Это Миша Леонтьев (даже кабачок «Опричник» открывал), Александр Дугин (у этого вообще с «Иваном Васильевичем» сплошная «синергия») и прочие «евразийцы» — проще говоря, те, кто толкает Россию к «союзу» с исламом, кто готов закрывать глаза на нынешнюю миграционную политику (если не хуже). Словом, двойной бренд Грозный/Сталин позарез необходим только «державникам», заинтересованным не в реальной «борьбе с коррупцией», а в своей дальнейшей интеграции в действующую власть. В своем «Консервативном центре» при МГУ они уже, полагаю, начали молиться на «святого царя Ивана». (Там же, на соцфаке, угнездился Гейдар Джемаль — идеологический прислужник «муджахидов»). Всякий, кто ведется на лозунги «новой опричнины», должен понимать, что подписывается тем самым под утверждением «государство — все, человек — ничто». А заодно (вопреки международным стандартам ЮНЕСКО) готов признать Россию «Многонационалией».

Побеление националистического лагеря столь же неизбежно, как окончательное покраснение «имперского». Безыдейная ЕР (по сути — партия победившей номенклатуры) не случайно решила превратить грядущий День Победы в Сталиниану. Натужные усилия красных «державников» дают свои плоды. Не случайно же единороссы объявили «консерватизм» своей «идеологией». Консерватизм дугинского разлива, консерватизм с деградировавшего соцфака МГУ. («Изголодался народ по консервам, Петька!»).

Возвращение к реальным ценностям исторической России — наша единственная надежда. Русского царя исстари называли «Белым Царем». Что тут добавить?

Калашников правильно выстраивает взаимосвязь между опричниной и ЧеКой. Нам не нужна ни та, ни другая. Всякий, кто не определился еще в своем отношении к «святому царю Ивану», должен хорошенько подумать заодно, хочет ли он сесть в одну лодку с Александром Дугиным (и, соответственно, Гейдаром Джемалем)? И принять в расчет следующее: оба тирана, Грозный и Сталин, хоть и померли вроде бы в величии и силе, а страну оставили в плачевнейшем положении. Просто расхлебывали за них последующие правители.

Да, и еще. В статье есть ложная логическая связка. Из того, что стране необходимы новые эффективные структуры для преодоления внутренних проблем, никак не вытекает, что структуры эти должны быть антинародного, карательно-репрессивного толка, какими были опричнина и ЧеКа. Быть может, и удастся уничтожить коррупцию, залив кровью полстраны. Но этой самой стране, земщине, земле русской, такая «антикоррупционная деятельность» ни на кой ляд не нужна. Только никто никакую коррупцию уничтожать не будет.

Не для этого бородатые немолодые мальчики из круга Миши Леонтьева свою «опричнину» задумывали. Люди, опомнитесь, какая борьба с олигархами? (Забыли, как сталинист Проханов вылизал все башмаки олигарху Березовскому?) Террор — единственный способ не допустить народных бунтов, когда страна дойдет до критической точки развала. Опричнина приобретает контуры запасного властного сценария.

Еще несколько лет назад я бы этих слов не сказала. Теперь, к сожалению, говорю.

Террора захотел товарищ Калашников. Сам, при этом, понятное дело, решительно уверен, что будет в числе тех, кто его проводит, а не тех, против кого он ведется. Были и до него такие умники. Потом, правда, здорово удивлялись. Но их ни капельки не жалко.