ТУРЦИЯ: ГНИЛАЯ ОСЕНЬ

В Суруче я вошла во двор здания молодежной ассоциации, над которым до сих пор развивается черный флаг — флаг смерти. В тот страшный день курдские студенты собирали игрушки для детей уничтоженного игиловцами сирийского города Кобани (до Кобани от Суруча рукой подать — всего 7 километров). 

На уцелевшем дереве висят плюшевые зайцы и медведи. С фотографий смотрят на меня юные улыбающиеся лица. Я мать, и эти двадцатилетние дети, у которых украли жизнь, могли быть и моими детьми.

Назад в Стамбул, который кипит холодным гневом. На демонстрации приходят молчаливые мужчины в серых куртках с плакатами «Правительство-убийца».  

Турецким журналистам заткнули рты. Писать о терактах «не рекомендуется». Правительство выдает скупую информацию: за терактами стоит ИГИЛ (запрещенная в России организация). Но разве можно удержать шепот и тихие разговоры в чайных и кофейнях: змея, которую столько лет Турция вскармливала молоком, поднялась и бросилась на хозяина. А не с его ли ведома

Мои друзья и коллеги Рамазан и Акгюль работают на крупнейшем государственном канале. Им надо быть крайне осторожными. Но за рюмкой раки можно и расслабиться. (Им не нравится, когда я называю этот белый, разбавленный водой напиток по-гречески «узо». «Но ваши предки родом с Балкан, из Греции и Болгарии», — смеюсь я. Неважно. Они теперь наследники Ататюрка, верящие в великое светское демократическое государство Турция и ненавидящие Эрдогана.)

«Анкара — символическое место, столица, и совершить столь крупный теракт под силу только профессионалам, — говорит Акгюль. — Когда проходят большие демонстрации ( а об этой мирной акции власти были предупреждены за несколько дней), полиция создает кольцо в целях безопасности. Людей досматривают. Проверяют все автобусы, все поезда». 

«Вот именно! И разве не удивительно, что при ста убитых и почти трехсот раненых, ни один из полицейских, якобы охранявших демонстрацию, не пострадал?! Не было пунктов досмотра, металлических детекторов. Ты спрашиваешь, кому выгоден хаос перед выборами? Только одному человеку — Эрдогану.

Еще перед июньскими выборами, которые его партия проиграла, он сказал: дайте мне четыреста мест в парламенте, и в стране воцарится порядок, а если нет, всех ждет хаос. Когда народ напуган, он инстинктивно тянется к сильному лидеру: защити нас, отец нации, спаси нас, неразумных, от самих себя. Да, теракт совершили игиловцы, но под полным контролем спецслужб. Для Эрдогана на карту поставлено все. Страна никогда не простит ему того, что он натворил в Сирии: как вскормил террористов, помогал им оружием, деньгами, людьми. Он закончит в Гааге. Он уже не просто за власть борется, а за собственную жизнь. И я, и Рамазан пойдем голосовать за Демирташа (лидер Демократической партии народов)». 

«Но он же курд! — восклицаю я, широко раскрывая глаза. — А вы турецкие националисты». 

Они оба смеются. 

«А мне раньше нравился Эрдоган: он казался таким сильным, прямым человеком», — с сожалением говорю я.  

«А в христианстве наоборот, — замечаю я. — Умри, но держись за свою веру до конца».

«Эрдоган обнимал Асада и называл его своим братом. Они вместе отдыхали семьями в Бодруме. И он сделал все, чтобы разрушить его страну. Потом он обнимал Путина и называл его своим лучшим другом. В Турции уже появилась поговорка: если Эрдоган называет кого-нибудь своим братом, значит, он хочет поставить свою ногу на его спину. Но Путин хитрее его. Он пригласил Эрдогана в конце сентября на открытие Соборной мечети в Москве и принял его с подобающей пышностью, а уже в октябре начал активные действия в Сирии. Путин сделал ставку на Асада, как когда-то на Кадырова в Чечне. Поэтому в течение трех лет он не препятствовал российским террористам убегать в ИГИЛ. И теперь он бомбит их не на своей, а на чужой территории. Что куда удобнее. Ну, и кто кого перехитрил?»

Когда мне нужна мудрость и информация, я сажусь на паром и плыву на азиатский берег Стамбула к своему старому другу, политологу, а теперь пенсионеру (как он сам себя называет) Уйгуру Аслану. Как правоверный мусульманин, он осуждает мою страсть к роскоши и блеску европейского берега, к его ресторанам, дискотекам и ночным клубам. «Неужели ты без этого не можешь?» — осуждающе спрашивает он. «Не могу, — честно признаюсь я. — Мне скучно на азиатском берегу. Темно, тихо, люди рано ложатся спать, в ресторанах не продают вино. Тоска!» Аслан вздыхает и посылает услужливого парня варить бесконечный турецкий чай. 

 

«О терактах все европейские посольства были предупреждены заранее, — тихо говорит он. — Пуленепробиваемые окна и стальные ворота на входе. Правительство сейчас делает глупые заявления: да, у нас есть список потенциальных смертников, но мы не можем их арестовать до совершения преступления, поскольку мы страна порядка и закона. Мол, арестовать шахида можно только после взрыва. Но ЧТО арестовать? Куски его тела?!» 

«И при этом они легко арестовывают журналистов, курдов, марксистов — без всяких доказательств и обвинений, — саркастически замечаю я. — Некоторые мои друзья уже давно сидят в тюрьме». 

«Вся Турция в ярости от того, что натворил Эрдоган в Сирии, — рассказывает Аслан. — Турция активно спонсировала так называемую Свободную Сирийскую армию, которая нынче не существует: часть ушла в Аль-Каиду (Ан-Нусра), часть — в ИГИЛ. Израиль также тайно помогал «сирийской оппозиции» по той простой причине, что «Ан-Нусра» (ответвление Аль-Каиды) сражается с заклятым врагом Израиля — с ливанской «Хезбаллой». (Бойцы оппозиции даже лечились в военном израильском госпитале на Голанских высотах. Есть трогательные фотографии, где Нетаньяху жмет их мужественные руки.)

У Эрдогана нет пути назад. Коррупция, государственная измена, военные преступления, поддержка терроризма. У него есть единственный выход — война против всех в Сирии. Или он закончит свои дни в тюрьме».

«Что ты думаешь о волне беженцев, захлестнувшей Европу?»

«Официально в Турции 2,6 миллиона сирийских беженцев, неофициально — почти восемь миллионов, и не только сирийцев. План был такой: принять беженцев, активных мужчин поселить в военные лагеря (в одном из них ты была три года назад), подготовить их, вооружить и отправить обратно в Сирию воевать против Асада. Но все пошло не так. Асад оказался крепким орешком. А за его спиной стояли Иран и Россия. Америка, вложившая столько средств в свержение Асада, не понимала, почему события развиваются так медленно. Европа оставалась пассивной.

И тогда возник новый план. Беженцы заставят Европу реагировать на проблемы Ближнего Востока. Турция открыла границы, и из лагерей хлынули сотни тысяч мигрантов. Буквально в течение нескольких месяцев Турция превратилась в перевалочную базу для мигрантов не только со всего Ближнего Востока, но также из Африки, Афганистана, Пакистана. Все они кричали, что бежали от Асада. Эрдоган хотел, чтоб европейцы раскошелились и дали денег якобы на содержание мигрантов. Но это так, мелочь. Главное, на что он рассчитывал: получить карт-бланш на интервенцию в Сирию против Асада, поначалу — на так называему буферную бесполетную зону. Американцы в свою очередь хотели втянуть Европу в ближневосточные войны.

 

Но не все идет так как задумано. Поток беженцев внезапно обострил все проблемы Евросоюза. Балканские страны почувствовали себя обиженными. Все переругались между собой. Началась паника, которая подтолкнула Европу к национализму и к будущему неизбежному расколу. А воевать за чужие интересы почему-то никому не захотелось. А когда в ситуацию в Сирии напрямую вмешалась Россия, все карты оказались битыми.

Кроме того, еще год назад возникли острые противоречия между союзниками по НАТО — Турцией и США. Одной рукой Америка спонсировала «умеренную сирийскую оппозицию», а другой рукой — помогала курдам, которые отчаянно сражались с той самой «оппозицией» в лице ИГИЛа и Ан-Нусра. (Америка еще не рассталась с мечтой создать вассальное государство Курдистан.)»

Сирийские курды никогда не любили Асада и всегда мечтали об автономии. Но одно дело — Асад, а другое дело — игиловцы, вырезавшие их братьев, иракских езидов, словно кроликов.

«Два года назад Эрдоган заключил мирное соглашение с РПК (Рабочая партия Курдистана), и оно свято соблюдалось, — рассказывает журналист Мехмет Гуш. — Почему он это сделал? Он рассчитывал через турецких курдов заставить сирийских курдов (PYD – партия «Демократический союз») «мочить» Асада. Не вышло. Курды понесли страшные потери, защищая свои города. Один из крупнейших из них Кобани оказался полностью разрушенным игиловцами. Когда Эрдоган проиграл выборы в июне, весь свой гнев он обрушил на курдов (впервые прокурдская партия прорвалась в парламент). Эрдоган объявил, что он вступает в международную антитеррористическую коалицию против ИГИЛ и тут же начал бомбить курдов! Единственных, кто на тот момент реально боролись с игиловцами. Об этом говорил и Путин в своем сентябрьском выступлении в ООН».

Я помню те страшные дни в октябре 2014 года (в то время я была в Ираке, среди курдских друзей). Люди собирали оружие, готовили отряды. Их братья умирали в сирийском городе Кобани, а Турция не пропускала никакую помощь гибнущему городу.

В Суруче, на турецко-сирийской границе, курды сутками стояли бесконечной стеной горя и беспомощно наблюдали, как прямо на их глазах гибнут под бомбами их родственники в городе Кобани. Казалось, протяни руку, и ты можешь их спасти. По ночам отважные люди, на которых охотилась турецкая армия, нелегально переходили границу. Среди них были даже байкеры из Нидерландов и Германии. Весь мир возопил к Турции, и Эрдоган был вынужден 31 октября открыть границу и пропустить тяжелое вооружение и бойцов на борьбу против ИГИЛ в Кобани. Только в феврале 2015 года этот курдский Сталинград, разрушенный на 80 процентов, был освобожден.

Турки очень любят английскую поговорку «в стеклянном доме не швыряются камнями», хотя почему-то приписывают ее русским. 

Бомбардировки турецкой армией курдов нарушили двухлетнее перемирие. Бессмысленные аресты инакомыслящих после проваленных выборов в июне: марксистов, курдов, левых, — оказались теми камнями, которые пробили бреши в стеклянном доме.

В Турции началась гражданская война.

 

В Диярбакыр, неофициальную столицу турецкого Курдистана, я прилетела беззаботным теплым осенним днем и была удивлена напряженными лицами встречавших меня знакомых. 

Мы до сих пор не знаем количество убитых, арестованных и пропавших без вести. Известно только, что погибла 12-летняя девочка, вышедшая за хлебом». «Танки в центре города? — недоверчиво спрашиваю я. — Прежде турецкая армия бомбила позиции РПК (Рабочая партия Курдистана) в горах, но в городах? Это же гражданская война! В турецких газетах об этом ни слова». «А в них никогда ни слова. Нам еще повезло. В городе Джизре люди 9 суток не могли выйти из дома. Погибли 24 человека. Гражданская война идет уже с июня, с тех пор, как Эрдоган проиграл июньские выборы. Пошли, посмотришь сама».

Я с волнением вхожу в старый город, спрятавшийся за грандиозными черными стенами, которые начали строить еще римляне, и каменею от ужаса. Битое стекло, разрушенные дома, баррикады, расстрелянные стены древних домов, мешки с песком. «Это же наследие ЮНЕСКО, достояние человечества, — лепечу я. — Сюда ведь туристы приезжают со всего света».

В старинном дворике женщины сушат на огне баклажаны (отличная добавка к зимнему столу). Самая старая из них, приняв нас за турецких журналистов, в гневе кричит: «Уходите отсюда! Где вы были, когда нас убивали?»

Вдоль стены к девочке крадется исхудавшая рыжая кошка. Малышка в раздумье: поделится бесценной лепешкой или нет. Потом вздыхает и бросает ей кусочек хлеба. Кошка счастлива, как и ребенок: нет пулеметов и танков, зато есть завтрак. 

 

Какой-то старик с безумными глазами хватает за руку моего переводчика Эрола и что-то возбужденно бормочет по-курдски. «Он хочет показать нам знаменитую старинную мечеть», — объясняет Эрол. Я иду с тяжелым сердцем. Именно там шли ожесточенные бои между курдами и турками. Мечеть Фатих Паша, выстроенная еще в 1516-1520 годах, в упор расстреляна из пулеметов.  

Когда-то в детстве я, книжный ребенок, мечтала увидеть сирийскую Пальмиру, а теперь точно знаю, что не увижу ее той прекрасной Пальмирой из моих грез. Как не увижу Диярбакыр таким, каким построили его неизвестные мне люди-творцы. И чем тогда отличается просвещенный правоверный Эрдоган, правитель «Блистательной Порты», расстрелявший древний Диярбакыр, от диких игиловцев, уничтоживших великолепную Пальмиру?

Подавленные, мы бредем по узким улицам и вдруг видим культурный центр. Навстречу нам выходит директор и почти умоляюще просит нас зайти. 

Когда-то Диярбакыр славился своими сказителями, рассказывающими на базарах истории из прошлого. Это было профессией, передававшейся от отца к сыну. Остался последний из них, — шустрый, хитрый старик с веселыми глазами, местная знаменитость. Он затягивает бесконечную грустную песнь о незадачливом селянине, влюбившемся в прекрасную девушку. Все село осудило его за неуместную любовь. Понимая, что мы торопимся, старик поет всего пятнадцать минут. «Ну, и чем все кончилось-то?» — нетерпеливо спрашиваю я. «Грустный конец. Все умерли». «Я так и знала», — громко говорю я и ухожу из этого города-лабиринта.

Ночью мы снова возвращаемся в старый город, совсем черный, с разбитыми фонарями. Только искры из старой кузнечной мастерской освещают нам путь. Мы садимся за столик в единственном кафе, где повсюду бесшумно шныряют кошки. Мы пьем местное холодное вино, крепчайший кофе и говорим почти шепотом. В этом полумертвом от потрясений городе только так и надо говорить.

«Вот скажи мне, Эрол, даже если Эрдоган уйдет, разве исчезнут проблемы между курдами и турками? Разве перестанут курды бороться за создание собственного государства?»

«Нет, проблемы не исчезнут, — медленно отвечает он. — Понимаешь, нас будет все больше. В каждой курдской семье рождается от 5 до 7 человек, а в турецкой — два-три. Я, например, седьмой в семье. Через 20 лет курды составят половину населения Турции. Другая проблема: Османская империя захватывала чужие земли и уничтожала или изгоняла местное население. Армяне, грузины, курды, греки, алавиты, — они знают, что их земли захвачены. Легко умирать за свою землю, но трудно, когда ты понимаешь (а турки это понимают), что это не ТВОЯ земля. Это та червоточина, которая разрушит Турцию».

«Я люблю курдов, но главное для меня — интересы моей родины, — говорю я. — А иракский Курдистан, как ни крути, создали американцы».

«И тут твои опасения справедливы. Сейчас идут тайные переговоры между американцами и курдами. Американцы в бешенстве, что русские действуют в Сирии. Их мечта — опередить русских и взять Ракку, столицу ИГИЛа. Это стало бы их моральной победой. Но взять Ракку они хотят кровью и телами курдов. Они предложили сделку: если вы идете на Ракку, мы поможем вам оружием и поддержкой с воздуха».

«Разве это сделка? Ракка — хорошо укрепленный арабский город. А ты сам говорил, сражаться за чужую землю тяжело. При любом штурме потери десять к одному. Что они обещают вам взамен?»

«Между освобожденным Кобани и другой курдской провинцией Африн стоят армии Ан-Нусра и ИГИЛ. Нам необходимо воссоединение. Африн окружен террористами и долго не продержится. Сирийские курды хотят пойти ему на помощь, но Турция уже заявила: если курды пересекут реку Евфрат (заметь, в Сирии!), они объявят сирийским курдам войну. Это немыслимо! Это даже не их страна! Но американцы обещают, что если мы возьмем Ракку, они приструнят турков и позволят двум курдским провинциям в Сирии воссоединиться».

«Это ловушка! — уверенно говорю я. — Вы потеряете тысячи людей при штурме Ракки. И не факт, что вы возьмете город. Даже если вы его возьмете, ценой немыслимых потерь, вы будете обескровлены. И тогда турки будут делать с вами, что захотят. А у них свои договоры с американцами. Не забывай, что Турция входит в НАТО».

«Вот поэтому мы в сомнениях, — вздыхает Эрол. — Вот почему сирийские курды идут на переговоры с русскими и открывают бюро в Москве, и Турция уже заявила протест».

«Скажи мне, если ИГИЛ будет разгромлен, с его идеологией тоже будет покончено?» 

«Недавно мой друг-турок, почтенный человек, взывал к небесам, чуть не плача: что они сделали с моей доброй религией?! Почему все имамы молчат и не шлют проклятия джихадистам, объявляя их неверными, посланниками дьявола? Вот объясни мне: откуда это трусливое молчание? Разве что наш Кадыров напрямую называет их шайтанами». 

«Объясняю. Я сам часто присутствовал при богословских спорах мирных мусульман и сторонников джихада. И джихадисты всегда побеждают. Почему? Те им про религию мира и добра. А поклонники джихада раскрывают Коран и начинают их крыть: «Сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами, но не преступайте, поистине Аллах не любит преступающих! И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас: ведь соблазн — хуже, чем убиение! И не сражайтесь с ними у запретной мечети, пока они не станут сражаться там с вами. Если же они будут сражаться с вами, то убивайте их: таково воздаяние неверных... И сражайтесь с ними, пока не будет больше искушения!» А я им как-то говорю: что ж вы, трусливые собаки, убиваете в первую очередь своих же братьев-мусульман, и даже женщин и детей. Если вы такие храбрецы, идите освобождайте мечеть аль-Акса в Иерусалиме. Шли же крестоносцы биться за гроб господень. Но в Израиль вы не сунетесь. Там от вас мокрого места не оставят. А вот грабить и убивать безоружных и невинных — вот что у вас называется джихадом! 

Больше всего мне жалко езидов. Это совершенно безобидные люди, кроткие, как кролики. Им религия запрещает брать в руки оружие. Они верят в единого бога, а птичка павлин — их единственная защита. И на протяжении всей их истории им устраивали 72 геноцида. Теперь уже 73 от игиловцев. Когда я их вижу в лагерях, оборванных и нищих, мне плакать хочется». 

В Турции все приличные люди время от времени сидят в тюрьме. Только я успела договориться о встрече с Главой Ассоциации юристов Тахиром Элчи, как его тут же арестовали. А для журналистов, и местных, и иностранных, Турция — одно из самых опасных мест. В январе этого года в Диярбакире была арестована голландская журналистка, а в сентябре — двое британских журналистов и их переводчик.  

Словом, в 2012 и в 2013 годах Турция не зря заслужила «почетный» титул «Тюрьмы для журналистов».

С мэром мятежного района Сур в Диярбакире Абдуллой Демирбашем у меня была договоренность о встрече. Как вдруг мне объявили, что он сидит в тюрьме. Недоразумение вскоре выяснилось. Да, действительно, Демирбаш сидел в тюрьме, но власти вынуждены были перевести его в госпиталь из-за тяжелой болезни печени.

Демирбаш принял меня, лежа на больничной койке под капельницей.

«Меня арестовали за то, что я принадлежу к политическому крылу РПК (Рабочей партии Курдистана), — объяснил он. — Пока я сидел, каждый день в камеру бросали по 10-15 человек. За что Эрдоган объявил курдам войну? За то, что мы сражаемся с его детищем — ИГИЛ, одной из самых страшных террористических организаций, направленной против всего человечества». (Демирбаш очень гордится тем, что его сын сейчас воюет в Сирии.)

«Смертник, который взорвал Анкару, был братом смертника, взорвавшего курдов в июле в Суруче, — рассказывает он. — Их семьи много раз обращались в полицию с заявлениями о том, что их сыновья присоединились к ИГИЛ и постоянно ездят в Сирию. Никакой реакции. Полиция теперь твердит, что якобы они искали второго смертника, но никак не могли его найти, зная все его данные. Он даже благополучно и легально приехал в Анкару. 

Я рад, что Россия вмешалась в ситуацию в Сирии. Если Россия начнет координировать свои усилия с курдами, вместе мы сможем принести успокоение Ближнему Востоку. Против Асада мы ничего не имеем. Если Сирия станет федеративным государством и наши права будут соблюдены, пусть остается. Мы с ним договоримся. Эрдоган сейчас плывет против течения. Он мечтал стать главным игроком Ближнего Востока, а скоро он станет изгоем».

Депутат парламента Чалар Демирел — мужественная женщина, отсидевшая в тюрьме три года, без суда и следствия. На последней демонстрации пластиковые пули повредили ей ноги.

«Турция намеренно открыла границы для всех беженцев, кто желает отправиться в Европу, — говорит госпожа Демирел. — Это карта в руках Эрдогана, чтобы шантажировать ЕС. Он заявляет: я не один в своих проблемах. Европа должна стать частью этого кризиса и дать ему повод вторгнуться в Сирию».

Пока мы разговариваем, в комнату входят мужчина и женщина, члены Демократической партии народов. У женщины бледное лицо и скорбно поджатые губы. «Мы только что с похорон из городка Бизмил, — объясняют они. — Во время комендантских суток полицией убиты четверо парней. У одного из них отрезана голова. У другого обезображено лицо. Родные не смогли его узнать. Пришлось проводить ДНК-экспертизу. Сколько еще трупов мы найдем до выборов?!»

Когда-то настоящий рай для туристов, морской Измир превратился в перевалочную базу для беженцев всех мастей. Именно здесь заключаются все сделки по перевозке мигрантов. Однако, на месте лагерей — пустыри с брошенными вещами, пластиковыми пакетами, остатками еды. Вместо мигрантов я вижу черноликих цыган, которые бродят по городу с плакатами «Мы из Сирии! Подайте нам деньги на переезд в Европу!» 

На Европе лежит часть вины за это массовое нашествие. Она делала все для падения Асада, не имея ни плана, ни представления, какое будущее ожидает Сирию. А теперь Ангела Меркель приезжает в Анкару и предлагает три миллиарда евро, чтобы остановить мигрантов. Турция тоже поначалу играла с этой картой, поощряя сирийцев покидать их родину и широко раскрывая объятия беженцам. Расчет быт простой: если число беженцев в Турцию превысит сто тысяч человек, Турция имеет моральное право вмешаться в гражданскую войну в соседней стране. 

«Что вы думаете о российском вмешательстве в дела Сирии?» — спрашиваю я. 

«Мнение двоякое. Общество разделилось. Русские теснят игиловцев и выталкивают их к турецкой границе». 

«Но это разумное решение. Путин всегда говорил, что для крысы нужно оставить коридор к отступлению. Зачем же терять людей в атаке, когда можно просто вытолкнуть игиловцев к папочке Эрдогану, а он уже переправит их в Европу. Все должны заплатить цену за свои преступления». 

«Да в том-то и дело, что никто не хочет ни за что платить. Ни ЕС, ни Турция. Отсюда паника при русском наступлении. Что, собственно, хочет сказать Эрдоган? Мы были вместе с Европой и Америкой, которые крушили Ближний Восток, а теперь почему-то все должно лечь только на наши плечи? Когда русские начнут наступление на Идлиб и Ракку, сюда побегут тысячи отъявленных убийц». 

В Измире немало сочувствующих движениям Ан-Нусра и ИГИЛ. Как, например, загадочный мистер Дейсем, покинувший Сирию семь лет назад и теперь помогающий беженцам переправиться в Европу. 

«Россия должна в первую очередь уничтожить этого мясника Асада, — твердит он. — А ИГИЛ и Ан-Нусра исчезнут сами собой». 

«Ну, хорошо, — говорю я. — Допустим, Асад сбежал. Кто же тогда займется гражданским строительством?» 

«Мирные сирийские граждане». 

«А где ж вы их возьмете? Почти все мирные давно убежали. А в стране бесчинствуют террористы, которые отрубают головы всем инакомыслящим, включая детей и женщин». 

«Это лишь тело змеи. А голова — Асад». 

«Выражаясь вашим образным языком, Каддаффи тоже можно назвать головой змеи. Однако, после его смерти Ливия погрузилась в хаос. Назовите мне имя хоть одного оппозиционного сирийского политика или хоть одну оппозиционную организацию, с которыми можно вести переговоры? Кто же построит эту новую Сирию без Асада?» 

«Да, конкретных имен нет, но это совершенно неважно, — с жаром возражает мистер Дейсем. — Все наладится. Надо просто дать Сирии шанс». 

В конце разговора собеседник обвиняет меня в неэтичности, предвзятости и в том, что я не журналистка. Журналисты, мол, должны быть нейтральными людьми. На что я возражаю, что в вопросах добра и зла люди не могут быть нейтральными. 

Я стою на турецком холме, с которого видно разрушенный сирийский город Кобани, и вижу как к границе торопится бесконечный похоронный кортеж. 

Мы едем в лагерь беженцев в Суруче. На ветру сушатся колоритные связки помидоров и баклажанов. В грязи играют дети. Женщины стирают белье. Но мужчин практически нет. Все уехали на сирийский фронт. 18-летний хрупкий мальчик по имени Кендор привез из сирийского Кобани свою мать. У него прыщавое юношеское лицо, но руки все прошиты осколками. Он уже воевал. «Когда мои братья ушли на фронт против игиловцев, я тоже пошел защищать свой город, — рассказывает Кендор. — Поначалу нас, пацанов, гоняли взрослые мужчины, а потом людей стало не хватать. И нас научили всему».

«А почему ты не убежал в Европу, как твои арабские сверстники?»

Мальчик старается быть объективным.

«Я ведь курд и знаю, за что воюю. А вот арабы растерялись. Власть захватили игиловцы, — они же тоже арабы, вроде как свои. А значит, либо вступай в их ряды, либо тебя убьют. Вот они и побежали».

Нельзя уехать из Суруча, не попробовав знаменитый местный кебаб, страшно острый и самый вкусный в Турции. Когда я выхожу из кафе, ко мне бросается немолодая и очень приятная женщина. 

Я что-то растерянно бормочу про то, что Путину сейчас надо спасать Сирию. (На Востоке Путин становится неким мифическим героем. Уже в шиитском Ираке ходят слухи, что папа Путина — иракский шиит, продававший финики на базарах. Чувствую, что скоро в Курдистане заговорят о том, что дядя Путина — курд, державший овощную лавку. Торговец — очень почетное звание на Востоке: ведь и пророк Мухаммед был торговцем.) 

Приятно, когда на тебя смотрят, как на представителя великой державы. И это после стольких лет унижений России! Как говорит один мой турецкий друг, политолог Алтай Уналтай: «Холодная война возвращается, но на этот раз хорошие парни — это русские».