Сталин будет жить. В наших беспокойных умах

5 марта исполняется 57 лет со дня смерти Иосифа Сталина. Признаться, меня никогда не тянуло к сталинской теме. Однако мода на культ именно этой личности, а равно и на большой стиль, завоёвывает умы.

Вся перестроечная и постсоветская сталиниада, приватизированная публицистами и экс научными коммунистами, подавшимися в политологи и социологи, представлялась мне (да и сейчас представляется) ужасно схоластичной. Особо подчеркну: речь в данном случае идёт не об академической историографии, оперирующей источниками и апеллирующей к архивным материалам и мемуарным свидетельствам. Речь о трудах, влияющих на формирование массовых представлений, мифов и стереотипов. И аргументы их будут посильнее (в смысле влияния на мозги) новейших источниковедческих и археографических разысканий. Всё, что можно было сказать за и против исторической роли «лучшего друга лётчиков и физкультурников» (по совместительству отца народов), сказано.

Однако мода на культ именно этой личности, а равно и на большой стиль, завоёвывает умы. Накануне юбилея Победы сторонники этой самой личности обнаружились даже в московской мэрии, которая приняла решение разместить рекламные стенды с портретом генералиссимуса, рассказывающие про его вклад в правое дело советского народа в 1941—1945 годах.

Но и помимо инициативы столичных властей, мы слышим призывы не судить Иосифа Виссарионовича с позиций морали (мол, политики неподвластны этой шкале измерения). В некоторых учебных пособиях даже произошёл некоторый ребрендинг Сталина, который из верного ленинца, революционера и победителя Третьего рейха превратился в эффективного менеджера. Удивительное дело, но в своих сталиноведческих поисках нынешние младосталинцы прямо-таки плагиаторски копируют манеру перестроечных сталиноборцев. Набор клише, оценочных суждений вне какой-либо эмпирики. Вот и получается у нас на выходе то гениальная посредственность, то великий государственник, понимающий значение православия. И в том и в другом случаях — идеальный тип, а не политический деятель в конкретных своих проявлениях. Между тем любому нормальному студенту истфака известно, что сталинская либерализация в религиозном вопросе объясняется строптивостью американского конгресса, отказывавшегося вотировать ленд-лиз без послаблений верующим. И при чём здесь семинария и сталинская духовность? Макиавеллизм — да, политическое мастерство — конечно, но при чём тут истовая православная вера?

Между тем от общих разговоров стоило бы перейти к вполне конкретным проблемам. Насколько меры, предпринятые Сталиным в разных областях, были эффективны (или же напротив), смогли ли они пережить своё время и какой реальный след оставили в политической и управленческой практике? Ведь подобного рода вопросы задаются при оценке любой исторической личности. И для их прояснения публицисту не обязательно переворошить тома архивных дел (но хотя бы малую толику не повредило бы), но требуется элементарное оперирование конкретными фактами. Тогда и не было бы «духовно просветлённого вождя». Подробно анализировать все сталинские инновации (или даже одну из них) в рамках статьи невозможно. Возьмём себе за труд рассмотреть всего лишь одну, но пламенную страсть Сталина — национальную политику. Тем паче что свою партийно-государственную карьеру он начинал как нарком по делам национальностей.

Первоначально в среде российских социал-демократов так называемый национальный вопрос считался второстепенным и сводился к лозунгу о праве наций на самоопределение. Лишь в 1912 году лидер большевиков Владимир Ульянов (Ленин) начинает уделять проблеме значительное внимание. В России к тому времени активное развитие получили этнонациональные движения, происходили общественные дебаты по национальному вопросу. Для самой Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) обнаружилась опасность партийного дробления на национальные группировки, подобно тому как это происходило с социал-демократическими организациями Западной Европы. В начале ХХ века российские большевики заимствуют из трудов австрийских марксистов определение нации. Впоследствии определение главного теоретика партии большевиков по национальному вопросу Иосифа Сталина (нация — это «исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры») вошло во все советские учебники по гуманитарным дисциплинам. А после десталинизации 1956 года уже без указания авторства. При этом нацией считалась только такая этнокультурная группа, которая обладает всеми перечисленными выше признаками одновременно.

Однако размышления Сталина и его последователей не были отвлечёнными академическими дискуссиями. Их выводы и представления стали основой нациестроительства в СССР. При таком подходе Союз ССР рассматривался как государство, главными субъектами которого выступают социалистические нации. Фактически же советское государство институционализировало этнические группы в качестве главного субъекта политики и государственного права. Не права отдельного человека, а права наций рассматривались в качестве приоритетных. Советское государство, таким образом, закрепляло этнические различия на территориальной основе. На практике это означало формирование представлений об этнической собственности того или иного этноса в своей высшей фазе — национальной — на территорию, обозначенную как национальная республика, автономия в составе национальной республики. При этом число этнических групп, обладающих таким правом, варьировалось в зависимости от политической конъюнктуры. В 1940—1956 годах существовала отдельная Карело-Финская ССР, утратившая свой союзный статус и переименованная в Карельскую АССР. С 1924 по 1940 год была Молдавская АССР в составе Украинской УССР, чтобы затем трансформироваться в отдельную союзную республику посредством объединения с аннексированной у Румынии Бессарабией. Одна из самых крупных советских республик Казахстан только в 1936 году получила статус союзной республики (до того она была АССР). Включённая в 1944 году в состав СССР Тувинская Народная Республика (самостоятельное государство, не часть другой страны, как Бессарабия или Галичина) не получила статус даже автономной республики. В 1944—1961 годах она имела статус автономной области и только после этого стала АССР.

Отказ от индивидуальных прав в пользу коллективных создавал, таким образом, предпосылки для формирования этнонациональных движений за самоопределение будущих независимых государств и вызревания конфликтных очагов. Основу для конфликтных очагов создавала и практика частых административно-территориальных преобразований, совершавшихся сверху без учёта фактора общественного мнения.

Так, в состав Азербайджана был включён армянонаселённый Нагорный Карабах. Интересна эволюция позиции Сталина по этому вопросу. Ещё 4 декабря 1920 года в своей статье в «Правде» он пишет про необходимость включения спорного региона в состав Советской Армении. Но после того как в этой республике вспыхнул и был подавлен антисоветский мятеж (январь 1921-го), позиция будущего вождя изменяется и 5 июля 1921 года на пленуме Кавказского бюро (Кавбюро) ЦК РКП(б) было принято решение о включении Нагорного Карабаха в состав Азербайджана на основе «широкой областной автономии». Сегодня карабахский конфликт уже 15 лет не могут разрешить ни две республики, ни страны-посредники из Минской группы ОБСЕ (США, Франция, Россия).

Не менее креативно сработала сталинская национальная политика в Абхазии (вошедшей в состав Грузии сначала на основе договора 16 декабря 1921 года, а затем в статусе АССР начиная с февраля 1931 года). Все самые одиозные проекты грузинизации Абхазии были проведены именно в сталинский период. Среди них — перевод обучения в абхазских школах на грузинский язык в 1945—1946 годах (вслед за этим в 1946 году снимаются все вывески на абхазском языке, закрываются также армянские и греческие школы), переименование абхазских населённых пунктов (в 1948—1952 годах переименовано более 150 абхазских топонимов). В этом же ряду дискриминационная кадровая политика (в 1952 году из 228 представителей партийно-советской номенклатуры республики абхазами были только 34), создание специального переселенческого отдела в рамках Народного комиссариата сельского хозяйства Абхазии (занимавшегося с 25 июня 1938 года массовым переселением грузин в республику). Думаю, что потомки этих переселенцев, лишившиеся в одночасье в ходе вооружённого конфликта 1992—1993 годов крова (а многие и своих жизней), могли бы дать свою не слишком лестную оценку эффективного менеджера. В 1960—1970-е годы от многих из этих одиозных мер отказались. Но они сыграли свою значительную роль в обеспечении раскола между двумя народами Кавказа.

На Сталине же лежит прямая ответственность за конфликт из-за Пригородного района между осетинами и ингушами. Согласно данным Всесоюзной переписи населения 1939 года, в Пригородном районе проживало 33,8 тыс. человек, из которых ингушей — 28,1 тыс. человек, русских — 3,5 тыс. человек, чеченцев — 0,4 тыс. человек. Территория района равнялась 34% всей территории пяти ингушских районов единой Чечено-Ингушетии. После депортации ингушей в 1944 году эти земли были переданы Северо-Осетинской АССР. После восстановления Чечено-Ингушской АССР Пригородный район остался в составе Северной Осетии. За период с 1944 по 1957 год он был заселён осетинами. Притом такое заселение проводилось отнюдь не в добровольном порядке, особенно за счёт осетин — выходцев из внутренних районов Грузии, которых также сгоняли с насиженных мест в угоду гению всех времён. В 1960—1970-е годы в районе произошло обновление частного жилищного фонда. Новое поколение осетин выросло уже в своих домах, не зная другой родины, кроме Пригородного района. До сих пор эта проблема не разрешена до конца, хотя в 2009 году лидеры Ингушетии и Северной Осетии смогли существенно продвинуться навстречу друг другу.

Отдельная тема — депортация народов. «Во время войны невозможна демократия», — говорят сторонники эффективного менеджера. И в этом с ними трудно спорить. И опыт США, прибегавших после Пёрл-Харбора к интернированию японцев, и опыт Европы, использовавшей с сентября 1939 года методы интернирования немецких подданных, красноречиво об этом свидетельствует. Но и в первом, и во втором случаях депортация или интернирование осуществлялись на начальном этапе войны (декабрь 1941 года, сентябрь 1939 года) и перед угрозой возможной оккупации (Францию в 1940 году эта участь и постигла). Депортация же кавказских народов (нас интересуют прежде всего чеченцы) прошла главным образом в 1944 году, когда линия фронта была далеко от указанных рубежей. До Чечни же немецкие войска и вовсе не дошли. Как не было их и в Грузии (из которой депортировали турок-месхетинцев). Я не склонен выступать адвокатом того или иного гордого кавказского народа. И саботаж, и отказ от повиновения военным и гражданским властям, и наличие бандформирований — всё это было в Чечне в 1941—1944 годах. Но до февраля 1944 года власть молчала, а затем провела масштабную депортацию. Сам этот акт походил больше не на действия государства, а на кровную месть. Каковы же последствия? Для чеченского этногенеза и роста русофобии у вайнахов никто больше, чем Сталин, не сделал. Депортация же весьма поспособствовала формированию единого чеченского этноса на негативной основе, объединяющей идеей которого стало неприятие российской власти, в любой форме и под любым флагом выступающей. И если до депортации чеченцы жили достаточно замкнуто и концентрированно, то после неё стали дисперсным этносом. В ходе депортации традиционалистски настроенный социум познакомился с достижениями индустриальной цивилизации, в результате чего возник своеобразный коктейль из запросов и стремлений жить по стандартам индустриального общества и традиционалистских методов удовлетворения этих стремлений. Сталин, таким образом, разворошил чеченский муравейник. Не сегодня ли разрешаем мы чеченскую головоломку, ставшую таковой благодаря гениальному прозрению генералиссимуса?

Заметим, что первое сталинское «великое переселение», депортация корейцев в сентябре 1937 года (было выселено более 170 тыс. человек), никак не могло быть оправдано военно-политическими соображениями. Если народы Кавказа можно было хотя бы гипотетически заподозрить в симпатиях к Третьему рейху (хотя многие их представители сражались на фронтах Великой Отечественной рука об руку с русскими), то корейцы (проживавшие на Дальнем Востоке) никак не могли быть поклонниками Японии, которая в 1910—1945 годах оккупировала их родину.

Таким образом, эффективность менеджмента, создавшего предпосылки для нескольких кровавых этнополитических конфликтов и способствовавшего росту национализма и ксенофобии (включая не только массовый, но и интеллектуальный уровень), может быть поставлена под большое сомнение.

А теперь давайте добавим к описаниям отдельных сюжетов сталинской национальной политики тоталитарный характер советского государства под водительством великого вождя, то есть проникновение государства не только в идеологическую сферу, но и частную жизнь, автаркию и репрессии как главный принцип кадровой политики и диалога власти и общества. Думаю, что никому мало не покажется. Подчеркну ещё раз. Сталинская система не хороша и не плоха, не хуже и не лучше либерального или социал-реформистского проекта. Она представляет собой набор своих правил. В этом наборе нет места личной свободе и несанкционированной свыше инициативе, творчеству в самом широком смысле слова. Поэтому нынешним неосталинистам из виртуального поколения хорошо бы понять, что в реальной сталинской системе нет места для интернет-блогов, равно как и хороших долларовых гонораров за восхваление вождя. Если это условие подходит и есть желание на голом энтузиазме строить Магнитку и закрывать собственной грудью амбразуру, то тогда вперёд, к победе сталинизма!