Плач о нобелевском пармезане

Итак: Светлане Алексиевич присуждена Нобелевская премия. Впервые с 1987 года «Нобелем» награжден русский писатель. И вот: общество проходит проверочку этим фактом.

Результаты удивительны. Власть на Руси, оказывается, несколько продвинулась от обстоятельств присуждения Нобеля Пастернаку и Солженицыну к пушкинской формуле «единственный европеец — правительство». По крайней мере, министр культуры РФ Мединский (уж точно не разделяющий взгляды Алексиевич!) — позвонил писательнице и поздравил ее. А пресс-секретарь президента Дмитрий Песков, будучи немедленно спрошен прессой о событиях на Украине в оценке Алексиевич, сдержанно ответил: «По всей видимости, Светлана просто не располагает всей информацией» (и это была самая умная из возможных реакций!).

А вот общественность от принципа 1950-х: «Мы Пастернака не читали, но скажем…» — уходить не согласна. В правой прессе 8—9 октября произошел просто информационный взрыв.

Юрий Поляков, главный редактор «Литгазеты»: «Это чисто политическая акция» (книги Алексиевич прозаик оценил как «такое имманентное фрондерство»). Эдуард Лимонов: «Нобелевская премия мало интересна с точки зрения литературы. …Сейчас это как конкурс «Мисс Вселенная» — король, королева, фраки и третьеразрядные авторы — политическая вульгарность». Газета «Взгляд»: «Если считать, что Алексиевич дали премию как писательнице на русском языке, то, если считать ее творчество нижней планкой, Нобелевскому комитету придется лет двадцать выдавать по десять премий в год, чтобы наградить всех, кто пишет не хуже». (В начале текста колумнист признается, что единственная его личная ассоциация с Алексиевич — афиша спектакля «У войны не женское лицо».) Сайт «Свободная пресса»: «По Алексиевич, мы — фашисты, бандиты, стукачи, палачи, иногда жертвы или идиоты с томиком Солженицына под мышкой… Это такой сильно ношеный секонд хэнд из мифологии, которую принято называть либеральной. …Перед читателем не verbatim и не non-fiction, а беллетризованная публицистика, за которой проступает глобальная — пропагандистская — неправда».

Наконец, самый сильный в этом лагере писатель — Захар Прилепин: «Несколько раз я писал об этом в статьях: до тех пор пока Россия не претендует на звание сверхдержавы, ее нет. Я угадал. Большого ума не надо, чтоб это угадать... Поймите теперь: эта премия — она от колоссального чувства унижения. Сначала эта Олимпиада, потом Крым, потом фактически вычленили из территории Украины ДНР и ЛНР. Теперь Сирия. Бомбы из Каспийского моря летят, куда хотят. Куда прикажут, вернее. Надо же как-то ответить. И вот в качестве ответа выбрали самый нелепый, самый убогий вариант: дать премию хорошей журналистке, которая более всего славна своими даже для людей ее убеждений на удивление банальными интервью с припевом: «Россия всех убила, убила, убила, всегда всех убивала и будет убивать, остановите это зло, эти рабы, они никогда не перестанут быть рабами, там Сталин и попы, и вы знаете, чем все это заканчивается, и особенно я знаю».

Да неужели и Прилепин не читал у Алексиевич ничего, кроме недавнего интервью «Медузе»?

…Дело даже не в том, что кандидатом «на Нобеля» Светлану Алексиевич сделал в 2013 году выход книги «Время секонд-хэнд», которую она писала двадцать лет, — книги о тектоническом сдвиге в жизни и сознании «постсоветского человека», о жестоком проживании 1990-х, о нищете и унижении, о конце «красного проекта» и тысячах «маленьких людей», которые все держатся за обломки корабля и гибнут десятками в волнах нового времени.

С 2013 года — до Олимпиады, Крыма и ракет «Калибр» — имя ее всплывало в догадках и ставках каждую осень. Дело и не в том, что книги Алексиевич переведены на два десятка языков, что у нее был букет премий и до Нобеля, что ее «Чернобыльская молитва» (1997) набрала в мире суммарный тираж  4 млн экз.

Дело в качестве этой документальной прозы. В интонации. В цепкости слуха. И в ее героях.

Для каждой книги Алексиевич опрашивает 500—700 человек. Чернобыльские ликвидаторы, которые шли работать возле реактора с лопатами. Матери детей с такой врожденной патологией, что лучше ее всуе не поминать. Родители онкобольных детей («Вы понимаете, что такое семь лысых девочек в палате?»). «Самоселы» чернобыльской зоны, бежавшие в начале 1990-х из Таджикистана и Киргизии, их свидетельства, их боль — и то, что больше им идти некуда. (Она чуть не первая начала писать об этом в середине 1990-х!) Русская беженка из Сухуми, ее жизнь на московском вокзале 1993-го, среди десятков таких же (за одной Олей с очень простой русской фамилией приезжает родня, об этом объявляет вокзальный репродуктор. Другая Оля, с той же фамилией, узнав, что приехали не за ней,  плачет в углу). Таджикские мигранты в Москве. Самоубийство маршала Ахромеева — и смерть седого защитника Брестской крепости в Бресте, на рельсах, в начале 1990-х (кто забыл взрыв свинства по отношению к ветеранам — пусть вспомнит, в прозе Алексиевич он сохранен). …Люди, которым в 1990-х не на что похоронить близких: тело лежит дома, его мажут марганцовкой. Отжимы квартир — и самоубийства, и рассказы детей жертв.

Кто выдержит 500—700 таких разговоров — тому исполать. Пока особо никто не пробовал.

Эти 500—700 интервью — сырье ее книг. Материал подлежит жестокой правке, структурированию, осмыслению. От одной судьбы — глава, от другой — строка. Все держится вместе волей автора, анализом и комментарием. Можно говорить о том, как автора «Времени секонд хэнд» подминает огромный материал. Гадать: а вышла ли она сама полностью из мира СССР? Но нельзя не заметить интонацию, женскую волю к детали. И главное: это плач над всеми и за всех.

Свидетельств о 1990-х больше, страшнее, честнее не собрал никто. Главный аргумент «державного лагеря» в споре с «либералами» о 1990-х: «Да вы плевать хотели на народ…»? Вот, пожалуйста, — человек, которому не плевать, человек, никогда не ходивший в стае, человек, усиливший своим диктофоном и своей прозой жестокий и немой опыт самых беззащитных.

И в ответ на успех этого человека (который многократно увеличит резонанс его прозы!) — подымается дружный стон. По неприличию вполне сравнимый с хоровым плачем о пармезане. И, к слову, выдающий глубокую до болезни внутреннюю зачарованность «оценкой Запада»: вы что, граждане, без нобелевской справки цену прозе Виктора Астафьева не знаете?

И еще: из-за агрессии в половине текстов глядит то же простодушное: «Мы не читали!»

…От Алексиевич не убудет. Удручает — дремучее неприличие публичной реакции «почвенников». После которой верить вышеупомянутым сайтам и их авторам не хочется ни в чем.

Так что главный вывод из этого залпа публикаций: почвенного лагеря у нас нет. Измельчали.