Кукольный дом: эссе о совести

Жизнь - это дом. Однажды (например, в тридцать) вы обнаруживаете, что дом захламлен.

Дом завален мусором, коробками, ломаной мебелью. Есть лишь небольшой пригожий подметенный кусок - садись на пол безвольной куклой, обхвати голову руками, и жди седины.

Мусор - встречи и речи, самообман и лукавство, дипломатичность и вспыльчивость. Все - трата времени.

Не мусор - минуты, озарявшие влюбленностью, обжигавшие гордостью великодушного завоевателя, минуты нежности с ребенком, минуты, когда переживал за других, когда писал увлеченно, когда перечитывал, видя, что написал хорошо, когда бросал боевые кличи от чистого сердца.

Остальное как-то бессовестно, суетливая скверна.

Для меня это и есть нравственность - минуты подлинности, когда я был в ладу с собой.

Жизнь хитра: совесть постоянно в клинче с чьей-то корпоративной моралью.

То, что для тебя лучшие воспоминания, яркие и горячие, для других - свидетельство твоей дурноты. Люди предпочитают предсказуемость (да я и сам, наверное, таков, ценю понятное), и именно эта "последовательность", псевдоним которой "формат", устраивает их, но оригинальная личность - с ее страстью и страданием - раздражает.

Вы бывали искренни и доверчивы? Вам отплатят нелюбовью за все незаемное, за просветы свободы, энергию, артистизм, откровенность. Окружающие ждут от вас оправданий, которые выровняли бы вас, примирили с чужим "форматом", а вы мечетесь, ударяетесь о тесные стены мусора, вскрикнув, замираете. И вот уже говорите обтекаемо, мягко, сипло, подыгрывая общей неволе, отдаваясь зрелости, старению, омертвлению. Пыль покрывает понурую голову.

И мне за стыдно за это! Больше, чем за прошлое, за это! Стыдно не за порывы юные, а за надобность объяснять, допустим, про то, что лучшее в тебе, зрячее - это были порывы юные, слепые, а теперь ты в интеллигентных очках.

Взвешен, и найден моральным.

Прошлое вряд ли было хорошо. Оно отвратительно по преимуществу. Но не в том и не так, как того хотят другие.
Что же такое совесть? "Дух", "жить не по лжи" и прочие высокие слова осмеяны многажды. Почему же, такая сомнительная и призрачная, эта совесть саднит, колет, требовательно вибрирует? Ты ее чувствуешь, как часть организма, как екнувшую селезенку, как затекшую руку, как заломившее сердце.

Она дрожит и звенит: "Не угождай другим! Дружочек, будь собой!". Она окатывает лицо кипятком стыда: перед сном вспоминаешь давнюю подлость или глупость, и краснеешь в темноте. Она терзает тебя немой, самой ужасной руганью в твой же адрес. Ты клянешь себя и ничтожишь, обзываешь скотом.

"Да, жалок тот, в ком совесть нечиста", - говорит Пушкин. И действительно, нечистая совесть - что-то мелочно-жалкое, как нечищеные зубы или сальные волосы. Человек гримасничает.

Груды новых делишек затмевают делишки прежние, но это не освобождает - дом битком набит дрянью.

Мне кажется, нет человека, который вслушавшись в себя, не нашел бы совесть. Может быть, совесть - это самолюбие? Очень может быть. Но особенное: любовь к себе перед четким зеркалом, а не в глазах других.

Каждый сам знает, что для него тяжкий груз, что милая шалость. Есть внутреннее знание: как можно - как нельзя. А беспардонные отморозки, спросите вы, душегубы, люди-звери? Они внутренне полагают себя правыми? По-моему, изуверы - всегда камикадзе. В их ожесточении - поджог собственного дома, боль пропажи, пафос растворения в хохочущем хасосе.

Как сделать, чтобы полегчало? Что освобождает? То, что можно назвать двумя словами, сухими, как барабанная дробь: "чистосердечное признание". Отсюда суровое обаяние исповеди. Перефразируя Пушкина, осознание жалкости - очищает душу.

А затемняет душу бахвальство, свойственное человеку, который не знает, как отмахнуться от совести. Хмельной, с приклеенной улыбкой за потным столиком, обильно бранясь, он выдает секреты ("распила", "разводки", "ликвидации", "скандалов"). Он бойко трещит о том, как топтал или обманывал, суетливо пытаясь доказать, что вокруг - хаос, череда шуточек, абсурд пожара. И внезапно он догоняет маньяков. Ему уже все равно, в глазах проскальзывает тот же блаженный адский блеск, что у серийного душителя.

Совместна ли совесть и публичность? Обычно внешние, репутационные недостатки - продолжение признанных обществом достоинств. Провалы и достижения питаются взаимно. Но в горьком свете покаяния ясно видно: "достоинства" (мнимые доблесть, отвага, острота) еще подлей и извивистей, их отвратность просто не столь очевидна поверхностному взгляду.

И как часто то, что мнится зрителям "недостатком", - это самое драгоценное в тебе!

Совместна ли совесть и активная жизнь? Политик, бизнесмен, журналист могут ли жить по совести, да и не бред ли она романтический? Ответ: ситуационизм. Ты должен всеми силами приближаться к честности в каждой конкретной ситуации.

Настоящее самолюбие выше выгоды, а честность не чужда самолюбованию. Мужик из проезжавшей машины помогает женщине, у которой кончился бензин. Он возится с пластиковой бутылкой, бензином, льет бензин в дырочку для бензина. Не потому что хочет в благодарность ее тело или деньги.

Они разъезжаются, и больше не встретятся, но отныне с ним несколько праведных минут.

Я фаталист, в людях слишком много кукольного, неверно-вялого. В каждом человеке личность борется с куклой. И все же минуты возможны. Яркие, горячие, свои.

Вспомнишь, что был честен, и, как бы кто не судил, отвоюешь себе еще кусок чистого пространства.

В доме, который замусорен.