The Economist: сирийская война — новое зрелище для масс

Редакционная статья еженедельника The Economist посвящена причинам вступления России в войну в Сирии и опасностям, связанным с этим решением.

Если он хотел привлечь внимание к своей военной силе, это ему явно удалось. Владимир Путин стал первым кремлевским лидером после Леонида Брежнева, вторгшегося в Афганистан в 1979 году, кто отправил военную авиацию бомбить цели за пределами территории бывшего СССР. 30 сентября российские бомбардировщики начали кампанию в районах Сирии, удерживаемых повстанцами, чтобы поддержать находящийся в осаде режим Башара Асада, клиента России.

Со времен боксерского восстания в Китае в 1900 году российские войска не сражались в такой близости от американских. В Косово они были близки к этому. В Сирии они уже делят небо: Америка атакует джихадистов из «Исламского государства», Россия заявляет, что тоже хочет их атаковать, но в действительности начала с бомбежек других суннитских повстанцев, в том числе тех, кто получает американское оружие, — они представляют более непосредственную угрозу для режима Асада.

Путин исключил использование наземных сил в Сирии, опасаясь пробудить болезненные воспоминания о советском военном провале в Афганистане. Но, развертывая авиацию и системы ПВО, Россия затрудняет операции Запада в Сирии. Франция в этом месяце присоединилась к Америке, направив свою авиацию во все более и более тесное левантийское небо.

В течение некоторого времени Россия подготавливала свою воздушную кампанию. Две недели назад она провела военные учения на местности, очень похожей на сирийскую пустыню. Российские военные репортеры, которые провели месяцы на восточноукраинских фронтах, внезапно объявились со своими камерами в Сирии, на местах террористических атак.

Руcская Православная Церковь заговорила о священной войне. Но для Кремля быть заметным — не единственный приоритет. Не менее важно противостоять Америке, которую Путин обвиняет в попытках установить мировое господство. Главный телевизионный пропагандист России Дмитрий Киселев сформулировал это, намеренно погрешив против истины: «В Сирии Америка стоит на стороне террористического халифата. Вместе они пытаются разрушить Сирию как светское государство».

Подготовительная работа

Российским авиаударам в Сирии предшествовал шквал дипломатической активности. 28 сентября Путин, выступая на Генассамблее ООН в Нью-Йорке, сравнил роль России с ролью СССР в 1945 году и обвинил Америку в дестабилизации Ближнего Востока. «Так и хочется спросить тех, кто создал такую ситуацию: "Вы хоть понимаете теперь, чего вы натворили?" Но, боюсь, этот вопрос повиснет в воздухе, потому что от политики, в основе которой лежит самоуверенность, убежденность в своей исключительности и безнаказанности, так и не отказались», — заявил Путин с трибуны.

Российские СМИ изображают его как супергероя, призванного покончить с беспорядком. РИА «Новости», государственное информационное агентство, и другие правительственные пропагандисты наводняют социальные сети записями с хэштегом #PutinPeacemaker («Путин-миротворец»).

Президент России получил некоторую словесную поддержку своей новой кампании от премьер-министра Италии и министра иностранных дел Германии. Но Америка по-прежнему рассматривает его как злодея. Встреча с Бараком Обамой — первая после аннексии Крыма — закончилась безрезультатно. Доверие между лидерами двух стран находится на низшей точке за многие десятилетия.

Врзможно, Путин надеется, что, заявляя о вступлении в военные действия против ИГИЛ, он сможет заставить Америку снова принять его как сильного партнера, слишком важного для того, чтобы изолировать его санкциями, наложенными Западом в ответ на войну в Украине. Но это рискованный гамбит. Россия может погрязнуть в конфликте, в котором невозможно победить. Ее отношения с Америкой могут скорее ухудшиться, чем улучшиться, особенно если их военные силы столкнутся, пусть даже ненароком. При отсутствии координации действий в воздухе российские летчики могут попасть в руки джихадистов, публично обезглавливающих пленных. «Путин просчитался с Украиной и может просчитаться с Сирией», — предупреждает Дмитрий Тренин, директор Московского Центра Карнеги. Зачем же он так рискует?

Официальный — и не такой уж бессмысленный — российский ответ на этот вопрос заключается в том, что ИГИЛ представляет угрозу национальной безопасности России, в частности, на Северном Кавказе, откуда происходят многие молодые боевики, воюющие в Сирии. Выбор времени начала операции также отчасти связан с тем, что силы Асада теряют опору. При том, что Кремль не особенно заботится о его личной судьбе, он — или другой союзник — нужен, чтобы России было что сказать на любых международных переговорах о будущем Сирии. Кроме того, у России есть военно-морская база в Сирии, в Тартусе, — ее единственный плацдарм на Ближнем Востоке, который является крупным рынком для российского оружия.

Еще более важно для Путина удержать власть в своей стране, и здесь Сирия тоже может пригодиться. Сирийская кампания — это новое эффектное зрелище, в котором он так отчаянно нуждается, когда война в Украине, некоторое время бывшая главной темой в эфире, переходит в замороженное состояние, а эйфория по поводу аннексии Крыма идет на убыль. К тому же, российская экономика под действием санкций и падения нефтяных цен быстро сжимается. В течение своих двух первых президентских сроков Путин мог похвастать ростом доходов. Но во время третьего срока ему, похоже, остается рассчитывать только на театр военных действий и на искусственно создаваемое чувство гордости в связи с вызовом, бросаемым Америке.

«Сирия позволяет отвлечь внимание от Украины, но стратегически все дело в Америке», — говорит Тренин. До сих пор Путин избегал прямого столкновения со своим великим противником, но он загнал Россию в опасную спираль конфронтации. Как заметил Георгий Мирский, видный специалист по Ближнему Востоку из московской Высшей школы экономики, «правила холодной войны диктуют необходимость найти слабое место противника и бить, бить, бить».