Дожать Владимира Путина

Президент России Владимир Путин давно известен среди общавшихся с ним журналистов западных СМИ как очень сложный оппонент, никогда не теряющий самообладания во время любой беседы, умеющий мгновенно переходить в контратаку и превращаться из интервьюируемого в интервьюера. Некоторые считают, что глава российского государства, используя свой многолетний опыт работы в КГБ, мастерски «просчитывает» любого собеседника и всегда находит разные специальные психологические приемы, позволяющие ему подавить журналиста, а иногда откровенно очаровать его и привлечь на свою сторону, даже если изначально спрашивающий собирался задавать Путину острые и нелицеприятные вопросы.

В чем заключается секрет — в особенных мистических талантах российского президента или же в банальных слабостях встречавшихся с ним репортеров, которых к тому же заранее отбирает кремлевская пресс-служба, отсеивая всех, кто признан «неблагонадежным»? Особой критике в этой связи, в России и на Западе, подверглось последнее интервью Владимира Путина, взятое для американских телеканалов CBS и PBS известным американским журналистом Чарли Роузом в преддверии выступления президента России на 70-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке. Роуза, гордящегося своими профессиональными навыками, упрекают в излишне дружеском тоне по отношению к Путину, обилии «беззубых» и расплывчатых вопросов и неспособности «раскрыть» собеседника и заставить его прямо говорить на критические острые темы.

Точно так же Роуза критиковали и за его предпоследнее интервью с Путиным, состоявшееся в июне этого года на XIX Петербургском экономическом форуме, где американский журналист, кстати, выступал и в роли ведущего пленарного заседания. Американец тогда говорил о «жестком разговоре» с президентом России, однако сам Путин, российские медиа и многие западные коллеги Роуза охарактеризовали ту встречу как «доброжелательную дискуссию».

Впрочем, Роуз — далеко не единственный иностранный интервьюер, поддавшийся пресловутому «шарму» российского лидера, напоминает аналитик Института современной России, сотрудник Русской службы Международного французского радио (Radio France Internationale, RFI) Елена Серветтаз, опубликовавшая недавно статью под заголовком «Шесть ошибок западных журналистов во время интервью с Путиным». В интервью Радио Свобода Елена Серветтаз рассказала о своих наблюдениях и о том, как в свое время она сама общалась с президентом Российской Федерации:

— Я вспоминаю эпизод 2008 года, как журналисты телеканала CNN предваряли свое интервью с Владимиром Путиным. Они говорили: «Вот сейчас мы находимся в резиденции самого великого премьер-министра Владимира Путина. Бывший агент КГБ, шпион...», и так далее. То есть ему журналисты сами создают какую-то ауру, с одной стороны, романтическую, с другой — непробиваемую броню. Вроде бы человек, который сейчас будет с ним беседовать, говорит: «Несмотря на то, что он такой великий, сейчас я задам ему все самые главные вопросы». Но почему-то в какой-то момент журналисты теряются, и, видимо, сами начинают верить, что это какой-то очень великий человек, царь и так далее, бывший агент и шпион. Может быть, они попадают под его шарм, а может быть, с ними «работает» пресс-служба российского президента.

Совсем недавно, полгода назад, во Франции вышло интервью с Владимиром Путиным, в момент памятных торжеств в 70-ю годовщину высадки западных союзников в Нормандии во время Второй мировой войны. Накануне этого события два прекрасных французских журналиста, в том числе Жан-Пьер Элькабаш, задавали ему вопросы. Элькабаха мы знаем десятилетиями как корифея журналистского дела — и вот этот человек теряется перед Путиным! Как так получается... После этого интервью он сказал: «Вы знаете, Путин — прекрасный человек, у него нет никакого холодка, о котором мы слышали, никто никакого брифинга с нами не проводил по поводу вопросов...» Но потом мы узнаем из блогов каких-то других журналистов, что в итоге вышло в эфир 24 минуты этого интервью, а на самом деле беседа длилась 41 минуту! Что за вопросы пришлось убирать из этого интервью?

Оказывается, журналисты пытались говорить на тему Украины, и видимо, ответы Владимира Путина не устроили ни одну, ни другую сторону, и они были потом вырезаны и в эфир не пошли. Это мои догадки, не берусь говорить на сто процентов. И после этого интервью Элькабаш сказал: «Ах, мы выпили с ним по фужеру шампанского...» Это, наверное, очень круто — сказать, что ты выпил шампанского с Владимиром Путиным. Но тогда вы должны делать какую-то другую работу, вы не должны быть журналистом! Вспомните, например, женщину, которая просто завораживает меня с самого детства, Ориану Фаллачи. Вы можете представить себе Ориану Фаллачи, которая приходит на интервью, задает вопросы, а потом в конце, такая вся очарованная, после общения с Генри Киссинджером или Индирой Ганди, уходит и говорит: «А мы выпили шампанского, и вообще все было прекрасно!»? Мне тяжело поверить, чтобы она вела себя именно так.

— В своей публикации вы указываете на ошибки, которые совершают западные журналисты, интервьюируя Путина. Среди них — вопросы о КГБ, к которым он явно готов, какие-то общие вопросы, касающиеся ситуации в мире или возможности применения ядерного оружия, дающие возможность Путину сказать, что Россия — миролюбивая страна. И все-таки, может быть, такие вопросы интересны западной аудитории, поэтому они задаются, а в России все ответы давно известны, и нам с вами они кажутся беззубыми?

— Если вы следите за событиями в России и регулярно смотрите сюжеты, которые делают иностранные журналисты о России, в каждой вводной фразе про Путина будет эта фраза про КГБ. Но я не встречала ни одного француза, который сказал бы: «А правда он был агентом КГБ, или неправда?» Все знают, что это правда. Однако эта информация все равно звучит. Французам интересно узнавать про Путина сейчас именно потому, что они разочаровались в политике своего президента Франсуа Олланда и считают, что он не ведет себя так, как нужно вести. А вот Путин — «такой здоровый мужик, и он сейчас научит Америку, Францию и так далее, как нужно себя вести». Но если вы, как журналист, задаете вопросы о российской оппозиции, то его нужно дожимать! А тем более, если вы знаете, что Владимир Путин — бывший сотрудник КГБ, и понимаете, что он владеет искусством ухода от ответов, что он прекрасно может манипулировать людьми. Но вы должны делать свою работу правильно — и называйте конкретные имена, произносите фамилии Навальный, Магнитский, Савченко... Докажите нам, что вы тот человек, который действительно имеет право интервьюировать президента, а не какой-то средненький фрилансер, которому так повезло — встретить главу государства!

​— Но ведь, наверное, ни Навального, ни Савченко на Западе не очень знают?

— Навального во Франции представляют как одного из лидеров оппозиции. Про Бориса Немцова во Франции тоже очень много знали. Я, кстати, очень удивилась, когда уже в самую ночь его убийства французские медиа начали делать прямо с колес соответствующие сюжеты. Потому что я думала, что Немцова больше знают в Великобритании и США, где, все-таки, освещение российских событий намного шире и больше, чем во Франции. Но нет, во Франции прекрасно знают, и кто такой Навальный, и кто такой Борис Немцов, и кто такая Надежда Савченко.

​— А насколько Путин сам изменился в смысле умения общаться с журналистами, после явного прокола 15-летней давности в разговоре с Ларри Кингом? Я имею в виду его ответ на вопрос: «Что случилось с «Курском?»

— Об этом можно судить, наверное, по прямым линиям, которые он проводит. У него постоянно какие-то шутки и прибаутки! С французскими журналистами была, кстати, известная история, когда журналист из газеты «Фигаро» что-то не то спросил у Владимира Путина про Чечню. Так Путин тут же спросил, есть ли в зале жители Чеченской республики, и добавил: «Сейчас они вам так ответят, или «отрежут, что на этом месте у вас больше ничего не вырастет». Угроза была явная! С этим журналистом мы потом встречались — он просто не ожидал, что люди, занимающие такие посты в политике, так могут разговаривать с прессой!

Владимиру Путину можно все, и он об этом прекрасно знает. И если вы, журналист, ведете себя так, будто действительно это интервью с Владимиром Путиным воспринимаете как подарок судьбы, так и он будет себя вести соответствующим образом. Он будет с вами общаться так, как вы этого заслуживаете. Вообще, если бы я была редактором, например, CNN или CBS, в пару этому Чарли Роузу я бы выбрала какого-нибудь российского журналиста, например, с Радио Свобода, и вот тогда бы эти ребята «отработали» бы Владимира Путина намного лучше, чем Чарли Роуз делает один.

— Если бы у вас была возможность задать вопрос Путину, о чем бы вы спросили в первую очередь?

— Я уже задавала вопрос Владимиру Путину, правда, это было еще до начала войны на Украине, когда я в составе журналистского пула президента Франсуа Олланда приезжала в Москву. И я как раз очень долго думала, каков должен быть вопрос, чтобы Владимир Путин на него ответил так, как мне бы, как журналисту, хотелось. Это был, естественно, вопрос о правах человека, но я не могла его просто так спросить: «А как получается, что у вас в России с правами человека не все хорошо?» Потому что он бы мне сказал: «А кто вам сказал, что у нас не все хорошо?» Если бы я спросила: «А что у вас с правами человека?», он бы ответил: «Все прекрасно». Мне пришлось придумать достаточно длинный вопрос, сказать, что организация «Хьюман Райтс Уотч» поставила Россию в своем рейтинге на одно из самых последних мест в деле соблюдения права человека, и тут же добавить: «А вы, господин Олланд, что думаете по этому поводу?» И тут же я перевела этот вопрос на Владимира Путина: «Если вы будете готовы ответить на него, я буду очень рада». Просто нужно оперировать конкретными вещами, разбивать вопросы на две части. И всегда нужно дожимать, не нужно давать уходить от ответа, отшучиваться и так далее. Если он сказал вам: «Она утонула», вы должны задать вопрос еще раз, — говорит сотрудник Русской службы Международного французского радио Елена Серветтаз.

В подаче основных российских телеканалов после поездки в Нью-Йорк и выступления на Генеральной ассамблее ООН Владимир Путин выглядел абсолютным героем, отмечает телекритик Слава Тарощина. Вопросы же западных журналистов, которые подвергаются критике за мягкотелость в общении с российским президентом, определяются, по ее мнению, двумя факторами:

— Это, во-первых, вопрос личных пристрастий и вкусов. Во-вторых: например, тот же Чарли Роуз, который был в России еще летом, его интервью цитировалось очень широко, оптом и в розницу — я так поняла, что это именно коллеги Путина предложили нашему вождю общаться с ним. Они сами выбирают людей, с которыми президент России будет разговаривать. И поэтому вполне естественно, что вопросы будут именно такими, какими их хочет слышать Путин.

— Насколько соответствуют друг другу картинки с Генассамблеи ООН, показанные российским телезрителям, и реальность? Если говорить еще и о социальной психологии, о языке жестов, о том, как зритель видит это, и как это комментируется — насколько это совпадало?

— Это уникальный случай, когда примерно с 16 часов до половины третьего ночи (вы представляете, сколько это времени!) четыре канала: Первый канал, канал «Россия», канал «Россия 24» и LifeNews, передавали всю Генассамблею и обсуждение в прямом эфире! Сначала они говорили о том, какие важные посылы будут содержаться в речи российского президента, потом начались дикие восторги, и дальше это все обсуждалось и перетиралось. Последним ушел Владимир Соловьев, после пресс-конференции Путина, была половина третьего ночи. Языку жестов придавалось большое значение, более того, на канале LifeNews даже специалиста пригласили — Ирину Богданову, эксперта по языку жестов. И вот этот эксперт как-то быстренько миновала Обаму, сказав, что президент США был как-то скован и прочее, и стала петь осанну Путину. Я даже запомнила одну замечательную для специалиста по языку тела фразу: «А вот зато Путин показывал волю, взращенный в себе корень». Извините, так у специалиста! Вот этот «взращенный корень» нам и демонстрировали по всем телеканалам в больших и малых вариантах.

Я услышала лишь два голоса, которые выпадали из общего хора. Так неожиданно у того же Соловьева, когда уже все достигли своего верхнего «до» и восторги стали просто запредельными, вдруг нарисовался Леонид Гозман и просто сказал, тихо и уверенно: «А речь-то Путина была никакая. Речь была плохая, ничего в ней не сказано, и ничего конкретного в этой речи не было». Дальше последовала немая сцена из «Ревизора». Первой опомнилась депутат Ирина Яровая, которая стала клеймить Гозмана. И в другой раз на канале «Россия» у Евгения Попова, в рамках программы «Специальный корреспондент», когда там тоже в сотый раз «перетирали» Америку. Теперь «Америки» на российских телеканалах опять очень много, правда, обороты несколько снижены, и замечательные «истины», такие, как «Обама — чмо» (извините, это я цитирую!), уже как-то не звучат на каждом шагу, но тем не менее, разговор об Америке был основным. Так вот там уже не выдержал Борис Надеждин, сказав: «Я вот хожу на эти программы два-три года, и мы все время обсуждаем Америку. А что, у нас нет своих проблем? Почему мы не говорим о том, что происходит в России?»

— Раз уж мы заговорили об Америке на российских каналах, как подавались иностранные лидеры, в первую очередь Барак Обама и Петр Порошенко? Или общий тон каким был, таким и остался и не менялся?

— Он менялся. Когда близость Генассамблеи и всех выступлений была на носу, все застыли в ожидании. Было ясно, что недоброжелательный тон будет меняться — и либо еще больше раскаляться, либо, наоборот, как-то агрессивность сойдет на нет, в зависимости от результатов того, что происходило на Генассамблее. Очень интересно было наблюдать, как люди, оказавшиеся в студиях (а это, вы представляете, четыре канала, и везде какие-то люди в студиях!) по 6-10 часов переливают воду из пустого в порожнее, одно и то же. И вдруг я поняла, что если «Обама не чмо» (я опять прошу прощения за прямое цитирование!), то вообще не о чем им говорить! Без наличия внешнего врага, которого можно с утра до ночи пинать — и это все будет приносить, как это ни странно, и как мне не грустно за моих соотечественников, им хороший рейтинг. Сначала Америку старались обходить, а потом уже ближе к речи Путина начали осторожно хамить по поводу США. Потом, когда путинская речь прозвучала, стали хамить уже серьезно, но все же без уличных оскорблений. Уж на что Владимир Соловьев сам не ангел в этом смысле, но и он сказал: «Вы знаете, по-моему, уровень антиамериканизма в нашей студии зашкаливает».

А президента Украины Петра Порошенко полоскали, что называется, по полной программе. Но в сам день Генассамблеи и накануне как-то попытались соблюдать толерантность. Понятно было, что выжидательная позиция — основная, и все зависит от результатов переговоров. О том, что украинская делегация во время речи Путина вышла из зала, мы услышали только потом, потому что об этом не говорили.

— Владимир Путин в своей речи на Генассамблее очень много говорил об угрозе международного терроризма и о войне в Сирии, и о том, что делать с режимом Башара Асада. В среду Совет Федерации России дал президенту согласие на использование вооруженных сил РФ в сирийском конфликте. За последние дни какой процент сирийская тема занимала во всех телепрограммах? И насколько зритель понимает, о чем, собственно, идет речь?

— У нас главный формат — истерика, и в формате истерики никаких серьезных вещей обсуждаться не может. Я думаю, российские потребители информации государственных телеканалов вообще не понимают, что происходит в Сирии, никто не понимает, почему дано разрешение Совета Федерации, почему мы должны туда посылать войска, почему мы должны ввязываться в другую войну.

Тем не менее, в последние дни, и особенно опять же в день Генассамблеи, на наших каналах, во всех этих бесконечных ток-шоу, истерических, нарисовались какие-то «сирийские журналисты», которых прежде я их не видела и которые все время славят Путина. Они все время в жанре молитвы просто обращаются к нему «Владимир Владимирович, помогите, спасите!» Ясно, что Россия ввязывается в войну, и никто не объяснил, почему, зачем, что и как. Зато нам сегодня радостно об этом факте сообщают, и при этом каждое движение американской администрации тут же трактуют в нашу пользу. Я видела уже в 20-й раз выступление госсекретаря США Джона Керри, который говорит «Асада не будем трогать, нужен какой-то переходный период» — и это подается как гигантская победа нашей дипломатии, во-вторых. А во-первых — конечно, как триумф Владимира Владимировича Путина, — отмечает телекритик Слава Тарощина.