Жирные коты для перевернутых мозгов

Когда представления Путина об экономике вступают в клинч с законами рынка, он предпочитает менять экономику, а не свои представления.

Когда-то, в 1990-е, про Виктора Черномырдина говорили, что это самый дорогой премьер. Потому что азам рыночной экономики он учился на собственных премьерских ошибках. Пятнадцать лет спустя российским премьером стал человек, который предпочитает не учиться экономике, а экономику учить. Это может выйти нам на круг еще дороже.

Весной Владимир Путин отчитывал владельцев супермаркетов за излишние торговые наценки, летом он отчитывал банкиров за недостаточное кредитование промышленности, теперь Владимир Путин отчитывает энергетиков за недостаточные инвестиции и опять-таки банкиров за высокие ставки по ипотечным кредитам.

За всеми этими вполне театральными сценками можно увидеть прежде всего простой политический расчет. В экономике все довольно кисло. Примерно так, как в нынешнюю оттепель: склизко, скользко, нерасторопно и нерадостно. А потому необходимо постоянно объяснять населению, кто в этом виноват. Вы угадали: разумеется, не правительство и не премьер, а бизнес — «жирные коты», богатеющие на нуждах трудящихся. С которыми правительство и лично премьер ведут постоянную и относительно успешную борьбу.

Дело, впрочем, не ограничивается узким конъюнктурным расчетом спасения премьерского рейтинга. В выступлениях г-на Путина по экономическим вопросам красной жирной линией прочерчен более общий идейный мотив: они призваны постоянно напоминать и демонстрировать людям, что частные собственники и рынок в целом без направляющей и руководящей роли государства — ничто, по большей части чистый обман и воровство. И только неусыпный надзор, окрик и хлыст могут заставить это безобразие работать на благо населения.

Было бы несправедливо, впрочем, сказать, что в своих эскападах против бизнеса г-н Путин всегда не прав. Так, например, в споре с энергокомпаниями на прошлой неделе он скорее прав. То есть когда премьер говорит, что г-н Потанин приватизировал ОГК-3 практически бесплатно, это — неправда. Г-н Потанин и другие акционеры внесли за свои акции 81,7 млрд руб. А то, что деньги не поступили в качестве прибыли на счета РАО ЕЭС, а затем в бюджет, но остались в качестве инвестиционного ресурса у компании — это было решение государства (как владельца РАО ЕЭС). Однако Путин прав в том, что потрачены эти деньги могут быть только на инвестиции, иначе и правда получится, что активы достались новым собственникам даром. Возражения энергетиков сводятся к тому, что инвестировать в новые энергомощности не очень разумно, пока потребление энергии на фоне кризиса падает. Но освоение этих инвестиций поддержит экономический рост. Это выгодно Путину-премьеру, потому что продемонстрирует эффективность его антикризисных усилий.

Безусловно, инфорсмент — принуждение к исполнению контрактов (в данном случае — инвестиционных обязательств новых собственников) — является необходимым элементом работы рынка. Но недостаточным. Обязательным дополнением к нему — второй половиной яблока — является для рынка свобода контракта. И здесь у российского премьера явные проблемы: в свободу как таковую Владимир Путин принципиально не верит.

Это особенно хорошо видно, когда г-н Путин начинает руководить торговыми надбавками и кредитной политикой банков. Вообще людей, плохо понимающих принципы работы свободных рынков, выдает, как правило, презрительное отношение к посредникам.

В их представлении производитель — это «хороший парень», а посредник — «жирный кот», неизбежное зло, которое необходимо периодически окорачивать и потрошить. В реальности дело обстоит несколько иначе. Посредник является спекулянтом и «жирным котом» лишь в условиях ограниченной конкуренции. На реальном же рынке он выполняет важнейшую функцию — транслирует производителю требования спроса, интерес покупателя. Точно так же банковская ставка — это не просто маржа банкира, а важнейший указатель на необходимый уровень эффективности использования денег. То есть при волюнтаристском снижении ставки ниже рынка вы получите не столько рост выпуска у производителя, сколько увеличение потребления денег на единицу продукции. Этими функциями посредников, кстати, и объясняется то, что именно они (банки и ритейлеры) обычно являются главными драйверами инноваций в экономике, постоянно оказывая давление на производителя и требуя от него приноравливаться к интересам покупателя и требованиям рынка.

Бороться с величиной торговой наценки и банковской ставки окриками и строгостями бессмысленно. Здесь представления Путина вступают в клинч с законами рынка. С точки зрения рынка, чем больше агентов, тем ниже будет в конце концов маржа. С точки зрения Путина и идеологов «регулируемого рынка», агентов как раз не должно быть слишком много, чтобы их было легче контролировать. Поэтому монопольные и картельные рынки кажутся сторонникам этого взгляда в принципе более привлекательными, более близкими к идеалу. Однако именно это в реальности ведет к удорожанию услуг посредников, с которыми приходится потом вести бескомпромиссную борьбу кнутом и пряником. Борьбу с собственной тенью, которая вполне годится в качестве эффектной демонстрации обывателю, что рынок не может обойтись без строгого присмотра, но в действительности не имеет никакого практического результата.

Борьба с посредниками обычно ведется тем жестче и громче, чем больше власти осознают свою неспособность воздействовать на системные условия экономической среды. Сдерживать рост цен в супермаркетах можно развитием альтернативных форм торговли. А чтобы ставка по ипотеке снижалась, необходимо снижать инфляцию и добиваться полной предсказуемости в этом вопросе. Более того, ключевым вопросом на рынке жилья является не столько ставка, сколько завышенные цены. Легко посчитать, что удешевление стоимости жилья на 10% дает в итоге покупателю такую же выгоду, как снижение ставки ипотеки на 4 процентных пункта (с 15% до 11%), о которых говорит Путин.

Парадокс заключается в том, что меры, способные снизить стоимость жилья (либерализация строительных рынков и рынка земли, снижение административных издержек на получение разрешений и на подключение к коммуникациям), находятся в компетенции правительства, а вот управление ставкой ипотечного кредита — нет. В этом парадоксе наглядно проявляют себя «перевернутые мозги» идеологии «регулируемого рынка»: вместо того чтобы снять ограничения на доступ к рынку, мы пытаемся ограничить свободу контракта на нем.

В результате имеем то, что имеем. Рынки остаются во власти монополий и картелей, участники которых чувствуют себя при любых раскладах настолько неплохо, что готовы даже время от времени собираться в одном месте, чтобы премьер имел возможность покричать на них под телекамеры.