Общество в США середины XX века и в РФ сегодня: параллели

Обращаясь к предложенному крупнейшим американским социологом Робертом Кингом Мертоном структурному анализу американского общества середины ХХ века, Сергей Кара-Мурза находит важные параллели спостсоветским российским обществом, переживающим аномию. 

Мертон писал об аномии общества США, ей подобна существенная (но не вся) часть явлений аномии, которые наблюдаются в современной России. Сама доктрина реформы, взявшая за образец социально-экономическую модель англо-саксонского буржуазного общества, неизбежно толкала нашу молодежь и бoльшую часть населения трудового возраста к тому, чтобы пройти через период аномии «американского типа». Это и происходит. Поэтому анализ Мертона поможет нам понять происходящее. 

В большой работе Мертона «Социальная теория и социальная структура» глава VI называется «Социальная структура и аномия». В ней он предлагает следующую модель взаимодействия социальной и культурной структур: «Среди множества элементов социальной и культурной структур можно выделить два особенно важных. Они различимы аналитически, хотя и тесно взаимосвязаны в конкретных ситуациях. Первый состоит из определенных культурой целей, намерений и интересов, выступающих в качестве законных целей для всего общества или же для его отдельных слоев… Варьируя по значимости и формируя к себе различное отношение, господствующие цели вызывают устремленность к их достижению…

Второй элемент культурной структуры определяет, регулирует и контролирует приемлемые способы достижения этих целей. Каждая социальная группа всегда связывает свои культурные цели и способы их достижения с существующими моральными и поведенческими нормами. Последние не обязательно совпадают с нормами техничности или эффективности. Многие способы действий, с точки зрения отдельных индивидов, наиболее эффективные для достижения желаемого: применение силы, обман, власть, — не разрешены в культуре общества… Критерием приемлемости поведения является не его техническая эффективность, а основанные на ценностях человеческие установки (поддерживаемые большинством членов группы или теми, кто способен содействовать распространению этих установок при помощи силы или пропаганды). В любом случае выбор средств достижения культурных целей ограничивается институционализированными нормами…

Культурные цели и институционализированные нормы, совместно создающие формы господствующих образцов поведения, вовсе не находятся друг с другом в неизменных отношениях. Культурное акцентирование определенных целей изменяется независимо от степени акцентирования интитуционализированных средств. Ценность определенных целей может подвергаться сильному, иногда исключительно сильному превознесению, что вызывает сравнительно малую заботу об институциональной предписанности средств их достижения. Крайним выражением такой ситуации является распространение альтернативных способов поведения в соответствии лишь с техническими, но не с институциональными нормами. В этом гипотетическом полярном случае разрешены любые способы поведения, обещающие достижение всезначащей цели…

Подлинное равновесие между этими двумя факторами социальной структуры поддерживается до тех пор, пока велика удовлетворенность индивидов и достигнутыми целями, и институционализированными способами их достижения… Моя главная гипотеза как раз в том и заключается, что отклоняющееся поведение с социологической точки зрения может быть рассмотрено как симптом рассогласованности между культурно предписанными стремлениями и социально структурированными средствами их реализации» (выделено нами. — Авт.).

Вот противоречие, влияющее на поведение людей: культура навязывает людям цели (например, образ жизни, который признан «достойным»), а социальная система (доступ к образованию и рабочему месту, распределение доходов и т. п.) не дает возможности достигнуть этих целей без нарушения нравственных и правовых норм.

Мертон пишет: «Ни одно общество не обходится без норм, управляющих поведением. Однако общества существенно различаются по степени интеграции народных обычаев, нравов и институциональных требований… При таком различии в акцентировании целей и способов поведения последние могут быть настолько сильно искажены вследствие акцентирования целей, что поведение многих индивидов ограничится лишь соображениями технической целесообразности. В этом случае единственно важным становится вопрос, какой из доступных способов поведения наиболее эффективен для достижения культурно одобряемой ценности. Наиболее эффективные с технической точки зрения средства, узаконенные или же не узаконенные в культуре, обычно предпочитаются институционально предписанному поведению. В случае дальнейшего ослабления институциональных способов поведения общество становится нестабильным и в нем развивается явление, которое Дюркгейм обозначал как «аномия» (или безнормность) …

Превознесение цели порождает, в буквальном смысле слова, деморализацию, т. е. дeинcтитyциoнaлизaцию средств». В сноске Мертон приводит фразу социолога Э. Мэйо: «Проблема заключается не в болезненности стяжательского общества, а в стяжательстве больного общества» — и добавляет: «Мэйо рассматривает процесс, в ходе которого богатство становится основным символом общественной успешности, и считает его следствием состояния аномии». Иными словами, считать богатство символом успеха — признак социальной и культурной болезни.

Обязанность бороться всеми средствами за успех предписывается в культуре США очень жестко (во всяком случае, в то время когда Мертон писал свою работу). Он в разных выражениях подчеркивает, что «акцентированию обязанности поддерживать высокие цели сопутствует акцентирование наказуемости тех, кто уменьшает свои притязания… Культурный манифест понятен: не следует отказываться от стремлений, не следует уходить от борьбы, не следует уменьшать свои цели, поскольку «преступлением является не неудача, а заниженная цель».

В России в последние 20 лет также ведется интенсивная кампания по внедрению «достижительных» установок, и социологи время от времени сообщают, что их признаки наблюдаются в среде «молодых образованных людей». Но в целом большого успеха в модернизации ценностей российского общества пока нет.

Далее Мертон рассматривает

варианты поведения людей, выбирающих тактику разрешения этого противоречия между целями и средствами. Первый вариант — массовое нарушение норм (отклоняющееся поведение).

Диапазон нарушений очень широк — начиная с подделки билетов на метро и уклонения от уплаты налогов до грабежа и разбоя или наемных убийств.

Общую схему Мертон излагает так: «Во-первых, стремление к успеху вызывается установленными в культуре ценностями, и, во-вторых, возможные пути движения к этой цели в значительной степени сведены классовой структурой к отклоняющемуся поведению. Именно такое соединение культурных приоритетов и социальной структуры производит сильное побуждение к отклонению. Обращение к законным способам «добывания денег» ограничено классовой структурой, на всех уровнях не полностью открытой для способных людей. Несмотря на нашу широко распространенную идеологию «открытых классов», продвижение к цели — успеху является сравнительно редким и значительно затруднено для имеющих формально низкое образование и незначительные экономические ресурсы. Господствующее в культуре побуждение к успеху ведет к постепенному уменьшению законных, но в целом неэффективных усилий и увеличивающемуся использованию приемов незаконных, но более или менее эффективных.

Когда система культурных ценностей, фактически ни с чем не считаясь, превозносит определенные, общие для всего населения, цели успеха, и при этом социальная структура строго ограничивает или полностью закрывает доступ к одобряемым способам достижения этих целей для значительной части того же самого населения, — это приводит к увеличению масштабов отклоняющегося поведения… Цели не связываются классовыми границами и могут выходить за их пределы. А существующий социальный порядок накладывает классовые ограничения на их доступность. Вот почему основная американская добродетель, «честолюбие», превращается в главный американский порок — “отклоняющееся поведение”».

Мертон особое внимание уделяет этому виду аномии в богатом слое (он называет эту тактику «инновации» — в другом смысле, чем это слово понимается в России). Он пишет: «На верхних этажах экономики инновация довольно часто вызывает несоответствие «нравственных» деловых стремлений и их «безнравственной» практической реализации. Как отмечал Веблен, «в каждом конкретном случае нелегко, а порой и совершенно не возможно отличить торговлю, достойную похвалы, от непростительного преступления»…

Сазерлэнд неоднократно доказывал, что преступность «белых воротничков» преобладает среди бизнесменов. Изучение 1 700 представителей среднего класса показало, что в число совершивших зарегистрированные преступления вошли и «вполне уважаемые» члены общества. 99% опрошенных подтвердили, что совершили как минимум одно из сорока девяти нарушений уголовного законодательства штата Нью-Йорк, каждое из которых было достаточно серьезным для того, чтобы получить срок заключения не менее года… Противозаконное поведение, далеко не являющееся следствием каких-либо социально-психологических аномалий, встречается поистине очень часто».

Однако и в бедных слоях населения США наблюдалась массовая аномия. Мертон пишет: «К представителям нижних социальных слоев культура предъявляет несовместимые между собой требования. С одной стороны, представители низов ориентируют свое поведение на большое богатство. С другой же стороны, они в значительной мере лишены возможности достичь его законным путем. Эта структурная несовместимость приводит к высокой степени отклоняющегося поведения. Равновесие установленных культурой целей и средств становится весьма нестабильным по мере увеличения акцентирования достижения престижных целей любыми средствами…

Профессиональные возможности представителей нижних социальных страт ограничиваются преимущественно ручным трудом и в меньшей степени — работой «белых воротничков». Нелюбовь к ручному труду почти в равной степени присуща всем социальным классам американского общества, и результатом отсутствия практических возможностей для продвижения за этот уровень является отмеченная тенденция к отклоняющемуся поведению. С точки зрения существующих стандартов успеха общественное положение неквалифицированного труда с соответствующим ему низким доходом никак не может конкурировать с силой и высоким доходом организованного зла, рэкета и преступности».

И вот общий вывод: «Порок и преступление — "нормальная" реакция на ситуацию, когда усвоено культурное акцентирование денежного успеха, но доступ к общепризнанным и законным средствам, обеспечивающим этот успех, недостаточен». Но Мертон подчеркивает, что сама по себе бедность не вызывает аномии

(на это указывал и П. Сорокин): «Бедность» — это не изолированная переменная, предстающая в одной и той же форме независимо от контекста, а лишь одна из переменных величин в системе определенным образом взаимосвязанных социальных и культурных показателей. Одной только бедности и сопутствующего ей ограничения возможностей недостаточно для того, чтобы вызвать значительный уровень преступности. Но высокая степень преступности становится обычным явлением, когда бедность и невзгоды в борьбе за одобряемые всеми членами общества культурные ценности соединяются с культурным акцентированием денежного успеха, как доминирующей цели». Это положение важно и для понимания причин аномии в России.

Важен также вывод, что сопряженная аномия элиты и бедных слоев создает порочный круг, который трудно разорвать: возникает социальный «сговор», и разобщение целей и средств закрепляется, болезнь становится хронической. По выражению Мертона, «общество становится почти непредсказуемым, и возникает явление, которое, собственно, и может быть названо аномией или культурным хаосом». Популярный писатель и сатирик Аброз Бирс предупреждал (1912 гjl): «Американцы будут подвергаться ограблениям и расхищениям до тех пор, пока характер нации будет оставаться прежним, пока они будут терпимы к преуспевающим негодяям… Американцы будут терпеть расхищение, пока они этого заслуживают. Ни один человеческий закон не может, да и не должен, остановить это, так как невозможно отменить действие более высокого и благотворного закона «что посеешь, то и пожнешь».

Это надо бы и нам в России обдумать. Мы не будем останавливаться на типе поведения, при котором человек находит компромисс между целями и средствами, что характерно для стабильного благополучного общества. Мертон называет это состояние «конформность» и пишет: «Чем больше степень стабильности общества, тем шире распространен этот тип приспособления — соответствие и культурным целям, и институционализированным средствам. Если бы дело обстояло иначе, было бы невозможно поддерживать стабильность и преемственность общества». Нас интересует поведение людей, которые такого компромисса найти не могут.

Мертон описывает особый тип поведения людей, которые не удержались в состоянии конформности, он обозначает его термином ретритизм.

Вот каковы его основания и типичная эволюция: «С точки зрения социально-структурных источников этого типа приспособления, последний часто встречается, когда и культурные цели, и институциональные способы их достижения полностью усвоены, горячо одобряются и высоко ценятся индивидом, но доступные институциональные средства не приводят к успеху. Возникает двойной конфликт: интериоризованное моральное обязательство использовать для достижения целей только институциональные средства противостоит внешнему побуждению прибегнуть к средствам недозволенным, но эффективным. Это приводит к тому, что индивид лишается возможности использовать средства, которые были бы и законными, и эффективными.

Конкурентный порядок поддерживается индивидом, но, испытывая неудачи и затруднения, индивид выбрасывается из него. Процесс постепенного отстранения, в конце концов приводящий индивида к «бегству» от требований общества, характеризуется пораженчеством, успокоенностью и смирением. Это результат постоянных неудач в стремлении достигнуть цели законными средствами и неспособности прибегнуть к незаконным способам вследствие внутреннего запрета. Этот процесс продолжается до тех пор, пока высшая ценность цели — успеха еще не отвергнута. Конфликт разрешается путем устранения обоих воздействующих элементов — как целей, так и средств. Бегство завершено, конфликт устранен, индивид выключен из общества».

Формирование такого типа и его конфликт с конкурентным обществом замечательно описаны в автобиографическом романе Кнута Гамсуна «Голод». В зажиточном Осло молодой писатель был одной ногой в могиле от голода — у него уже и волосы выпали. Его страдающий вид отпугивал работодателей, ему не только никто не подумал помочь — он сам не мог заставить себя украсть булку или пирожок, хотя это было не трудно. Святость частной собственности (институциональная норма) была вбита ему в подсознание. Он был выключен из общества и спасся потому, что его из жалости взяли матросом на корабль.

На мой взгляд, именно этот тип спасения от аномии характерен в России для обедневшей части старшего поколения. Они не могут нарушить укорененные нравственные нормы, но и не могут «достичь успеха» в нынешнем обществе. Они из него выпали, и только государство и близкие поддерживают их пенсией и своей помощью. Но таких немало и среди молодежи. Эти люди враждебны новым «хозяевам жизни».

Мертон пишет (об американском обществе): «Нельзя сказать, что общество, настаивающее на всеобщем стремлении к успеху, с легкостью принимает ретритистское отречение. Напротив, оно не допускает посягательств на свои ценности и неумолимо преследует тех, кто отказывается от борьбы за успех… В общественной и официальной жизни этот вид отклоняющегося поведения наиболее неистово осуждается традиционно-типичными представителями общества. В противоположность непрерывно следующим за социальными изменениями конформистам, ретритисты становятся помехой на их пути. В отличие от инноваторов, по меньшей мере ловко и активно стремящихся к цели, ретритисты вообще не признают ценность «успеха», столь высоко превозносимую в культуре».

Сейчас и в России этот тип людей вызывает ненависть некоторых идеологов реформы. Это понятно, отречение этих людей — тихий бунт в сфере ценностей, но он не может быть подавлен ни властью, ни элитой.

Более того, и в самих США фигура ретритиста, представленная в современной культуре помогает поддерживать «моральное состояние и самоуважение посредством изображения человека, отвергающего господствующие идеалы и выражающего к ним презрение». Примером такого героя в фильмах является Чарли Чаплин.

Другой способ уйти от безнадежной гонки за «успехом», не нарушая институциональные нормы, Мертон называет ритуализмом. По Мертону, сущность его в том, что этот тип приспособления предполагает оставление или понижение слишком высоких культурных целей большого денежного успеха там, где эти устремления не могут быть удовлетворены. Несмотря на то, что культурное предписание «стараться преуспеть в этом мире» отвергается, продолжается почти безусловное соблюдение институциональных норм.

Мертон уточняет: «Непрекращающаяся конкурентная борьба вызывает острое беспокойство индивидов по поводу своего статуса. Один из способов уменьшения этого беспокойства — постоянное снижение уровня притязаний. Страх вызывает бездействие или, точнее, действие строго в рамках заведенного порядка… Это тип приспособления индивида, лично стремящегося избежать опасностей и неудач посредством отказа от основных культурных целей и приверженности любому обещающему безопасность рутинному распорядку и институциональным нормам.

Если «инновация»… возникает среди американцев нижнего класса, как реакция на фрустрирующее несоответствие малых возможностей и господствующего акцентирования больших культурных целей, то «ритуализм» должен иметь место преимущественно среди американцев нижнего среднего класса. Ведь именно в нижнем среднем классе родители обычно оказывают продолжительное давление на своих детей в сторону прочного усвоения ими моральных наказов общества. Сильное дисциплинирующее воздействие, побуждающее к соответствию нравам, уменьшает вероятность «инновации» и увеличивает вероятность «ритуализма»… Таким образом, сам процесс социализации нижнего среднего класса создает максимально предрасположенную к ритуализму структуру характера. А потому именно в этом социальном слое наиболее часто встречается ритуалистический тип приспособления».

Реже всего встречается ответ на несовместимость ценностей и норм, который выражается в одновременном отрицании и культурных целей, и институциональных средств.

Эти люди, по выражению Мертона, «находятся, строго говоря, в обществе, однако не принадлежат к нему. В социологическом смысле они являются подлинными «чужаками». Как не разделяющие общую ценностную ориентацию, они могут быть отнесены к числу членов общества (в отличие от «населения») чисто фиктивно». К ним Мертон относит «лиц, ушедших от реального мира в свой внутренний болезненный мир, отверженных, изгнанных, праздношатающихся, бродяг, хронических алкоголиков и наркоманов».

Активный целостный ответ на социокультурное противоречие, альтернативный аномии, Мертон обозначает термином мятеж. Он описывает его так: «Этот тип приспособления выводит людей за пределы окружающей социальной структуры и побуждает их создавать новую, т. е. сильно видоизмененную социальную структуру. Это предполагает отчуждение от господствующих целей и стандартов. Последние начинают считаться чисто произвольными, а их претензия на законность и приверженность индивидов — несостоятельной, поскольку и цели, и стандарты вполне могли бы быть другими…

Мятеж стремится изменить существующие культурную и социальную структуры, а не приспособиться к ним…

Для участия в организованной политической деятельности необходимо не только отказаться от приверженности господствующей социальной структуре, но и перевести ее в новые социальные слои, обладающие новым мифом. Функция мифа заключается в определении социально-структурного источника массовых разочарований и в изображении альтернативной структуры, которая не должна привести к разочарованию достойных. Таков устав деятельности».

Мертон делает важное уточнение: «мятеж» надо отделить от другого типа — «внешне весьма похожего, но в сущности отличного от него — ressentiment’a.

Введенное Ницше в качестве специального термина, данное понятие было принято и разработано социологически Максом Шелером. Это сложное отношение содержит три взаимосвязанных компонента:

1) смешанное чувство ненависти, злобы и враждебности;

2) ощущение собственного бессилия активно выразить эти чувства против человека или социального слоя, их вызывающих;

3) периодически возобновляющееся переживание бесполезной враждебности.

Если в случае «мятежа» желаемое, но недостижимое, в сущности перестает быть желаемым и ценным, то «ressentiment», напротив, не сопровождается подлинными ценностными изменениями; в этом заключается их основное отличие…

В случае ressentiment’a осуждается то, что втайне желается. В случае «мятежа» осуждается желание само по себе».

Иными словами, есть категория людей, которая обличает стяжателей и карьеристов, а втайне мечтает именно о таком «успехе». Это «оборотни в погонах» в стане «мятежников». Похоже, что без них не обойтись: будучи в душе стяжателями и карьеристами, они чрезвычайно энергичны и эффективны в делах, от которых истинные «мятежники» бегут или выполняют неумело.

Вообще, в работе Мертона содержится много полезных для нас мыслей. В частности, он обращает внимание на особое положение тех мятежников, которые, отвергая ценности конкурентного общества, тем не менее, оказываются успешными в своей профессии. Но «классовое» сознание порождает к ним неприязнь товарищей и усиливает позиции их идейных и прочих оппонентов. Это надо иметь в виду. Мертон пишет: «Отвержение преуспевающим товарищем господствующих ценностей становится предметом величайшей враждебности мятежников. Ведь «предатель» не только подвергает эти ценности сомнению, как делает вся группа, но своей успешностью обозначает разрушение ее единства. Однако, как уже часто отмечалось, возмущенных и бунтующих организовывают в революционные группы именно представители класса, набирающего в обществе силу, а отнюдь не самых угнетенных слоев».

Подводя итог этому обзору, подчеркнем, что для нашей темы наибольший интерес представляют две группы из перечня Мертона:

— те, кто ведет «инновационную» деятельность, нарушая институциональные нормы и запреты (это и есть часть общества, впавшая в аномию);

— те, кто готовит и ведет «пересборку» общества на новой ценностной матрице (т.е. мятежники, противостоящие охватившей общество аномии).