«Дориан Грей» - кино для подростков, а не для эстетов

Раскрывши рот, озирается по сторонам юный Дориан Грей (Бен Барнс), стоя на лондонском вокзале, кишащем людьми. Отсюда он отправится в дом своего детства, где по ночам его будут мучить кошмары о дядюшке-кровопийце и где он повесит на видном месте, а потом спрячет на чердаке свой портрет, написанный модным художником Бэзилом Холлуордом (Бен Чаплин), неравнодушным как к красоте вообще, так и к красоте Дориана в частности.

Портрет, как губка, будет вбирать в себя все пороки этого мира, которыми Дориан под чутким руководством светского циника лорда Генри Уоттона (Колин Ферт) соблазнится быстро и необратимо. Дориан будет пить, курить опиум, растлевать юных девушек, участвовать в садомазохистских оргиях, даже убивать — и оставаться вечно молодым и прекрасным, а изображение на портрете — превращаться в чудовище.

«Дориана Грея» экранизировали около пятнадцати раз: от буквального пересказа романа до заимствований некоторых персонажей в сюжетно далеких произведениях. Англичанин Оливер Паркер, предприимчивый экранизатор, много лет набивал руку на пьесах Оскара Уайльда («Идеальный муж», «Как важно быть серьезным»), чтобы в итоге перейти непосредственно к одному из важнейших произведений британской литературы как бы на законных основаниях.

Понимая, что гешефт достался беспрецедентный, Паркер изо всех сил постарался не ударить в грязь лицом и освоить бюджет (в том числе и выделенные Британским советом по кинематографии 500 000 фунтов) максимально эффективно, но, к сожалению, он слишком долго снимал салонные драмы, чтобы полноценно рассуждать о природе добра и зла.

Сравнивать с первоисточником фильм Паркера просто бессмысленно; но даже и как обычный готический триллер он не слишком удался: режиссеру недостает ни смелости, ни воображения. Как говорил Уайльд, уделивший описанию пороков совсем немного места, каждый должен домыслить их сам в силу своей испорченности.

Так вот Паркер очень старается, добрую половину фильма живописуя разгульную жизнь Дориана, но его испорченности хватает только на стандартный набор европейского туриста в странах третьего мира: спиртное, опиум, секс втроем с экзотическими барышнями, эффектно пляшущие чернокожие с питонами на шее.

Страсти во всем этом, прямо скажем, маловато; и гораздо больше Паркера интересует портрет, который сначала плачет, как чудотворная икона, потом исходит трупными червями и вскоре начинает напоминать монструозных персонажей «Зловещих мертвецов», в которых режиссер «Дориана Грея» снимался на заре актерской юности. Портрет рычит, издает другие малоприятные звуки, время от времени пытается ожить, как бы намекая своему прототипу, что тот уже достаточно нагадил и пора остановиться.

Соответственно на убедительное перерождение героя не хватило ни внутренних ресурсов, ни изобразительных средств, сомнениям уделено всего несколько кадров: только что на экране был нарочито наивный юноша с телячьим взглядом, а стоило ему один раз хле*нуть джина и затянуться сигаретой, как он уже смотрит с роковым прищуром. Вот он восторженно обнимает девушку и клянется ей в вечной любви, но единственная ухмылка старшего товарища делает из него циничного ублюдка, решившего, что ему рано жениться, а лишение девственности — еще не повод для знакомства. Советские карикатуристы, импровизировавшие на тему воспитания подрастающего поколения, надо полагать, обзавидовались бы, окажись у них в руках столь убедительный материал.

К эстетическим же изысканиям Оскара Уайльда этот подростковый секс и неумеренные возлияния не имеют никакого отношения. К какому-либо жанру все это тоже отнести сложно: вроде такой назидательный сказ о том, как душка Дориан за легким счастьем ходил, а потом осознал, что одни радости вкушать недостойно.