Олег Кашин: война сняла постсоветские табу

Мой добрый знакомый американский журналист российского происхождения Сергей Лойко, весь прошлый год проработавший на украинской войне, написал роман о донецком аэропорте. Книга сейчас выходит в Киеве, Сергей дал прочитать мне несколько глав.

Роман — это громко сказано, это скорее мемуары или дневник. Сергей Лойко работал в донецком аэропорту на протяжении всей многомесячной битвы за этот аэропорт, закончившейся полным его уничтожением. Когда предмет, за который идет сражение, оказывается полностью уничтожен — можно ли считать сражение выигранным? Кто победитель? В чем это выражается?

Кто победитель?

Текст Сергея действительно похож на так популярные у нас постапокалиптические фантастические романы. Бойцы противоборствующих армий сидят на разных этажах уже почти разрушенного здания.

Каждый день убивают друг друга. Каждый день то сдают позиции, то отвоевывают их обратно. Связи с внешним миром почти нет. Что-то происходит в Донецке, что-то в Киеве, что-то в Москве, но людям, сидящим в аэропорту, нет до этого никакого дела. Их мир ограничен этим аэропортом. Они будут сидеть в нем, пока не разрушат его окончательно, а потом политики в Минске подпишут очередной договор, и руины аэропорта станут просто точкой на карте разграничения позиций.

Политика — вещь достаточно виртуальная, и ее реальные проявления обычно так и выглядят — как этот разрушенный аэропорт.

Искореженные во время боевых действий рекламные щиты в районе дороги в аэропорт Донецка.© Игорь Маслов / VisualRIAN.

Его построили всего пять лет назад к чемпионату Европы по футболу, который проходил в Польше и Украине. Украинским президентом тогда еще был Виктор Янукович, уроженец Донецкой области, и он постарался, чтобы аэропорт в его родных местах был лучшим в стране. Стекло, бетон, эскалаторы, кафе и магазины duty free — такой аэропорт больше подходил небольшой европейской столице, хотя бы Киеву, чем городу в не самом популярном у туристов промышленном регионе.

В огромном донецком аэропорту было слишком маленькое табло, совсем немного рейсов каждый день. Наверное, максимальное количество людей, которое видел этот аэропорт — это уже во время войны, когда на разных этажах старого и нового терминалов сидели вооруженные люди из противоборствующих армий.

Донецкий аэропорт носил имя русского композитора Сергея Прокофьева — он родился на территории будущей Донецкой области. Украинский аэропорт, носящий имя русского композитора — такая конструкция очень точно иллюстрировала понятие «русского мира», то есть того пространства русской культуры, которое по множеству исторических и биографических причин всегда будет шире официальных границ России.

Прошлой весной эта концепция приобрела форму вооруженного противостояния, одним из результатов которого стало то, что аэропорта имени Прокофьева больше нет.

«Смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою»

В российском Петербурге тоже недавно построили новый аэропорт — такое же стекло, такой же бетон, такие же кафе и магазины и такое же маленькое табло; западные авиакомпании в последнее время сокращают количество рейсов в Петербург, а аэропорт строился в расчете на большое число иностранных туристов.

Теперь, оказываясь в новом терминале петербургского аэропорта, я всегда вспоминаю его донецкого брата — они действительно очень похожи друг на друга. Были похожи, пока не началось.

Единственная война, о которой у людей в России есть массовое представление — что это было, как выглядело и чем кончилось, — Вторая мировая. В СССР частью ее истории было послевоенное восстановление страны, когда выжившие люди круглосуточно трудились на стройках, чтобы вместо руин выросли новые дома и улицы, чтобы в новой жизни ничего не напоминало о том, что когда-то здесь шли бои.

Другие войны оказываются за пределами нашего внимания, а их ведь было гораздо больше — есть Афганистан, есть Сомали, есть Камбоджа, есть много других мест, где война оставила после себя руины, восстановлением которых уже никто не занимался и вряд ли когда-нибудь займется. Смотришь на фотографии и видишь, что раньше здесь была жизнь, а теперь ее нет и больше не будет никогда.

Донецкий аэропорт пока стал только символом ожесточенного военного противостояния. Скорее всего, ему еще предстоит стать символом необратимого превращения реальности в руины — когда-то здесь была жизнь, а больше ее никогда не будет.

Пока это единственный итог донецкой войны. Возможно, этот итог так и останется единственным. Мирное и благополучное будущее Донбасса — кто может представить его себе? Будущего нет, есть только руины, на которых через пятьдесят лет вырастут деревья.

В прошлогодней России слишком многие хотели видеть в донецких событиях прообраз будущего национального возрождения — империя снова становится сильной, снова собирается растерянные в смуту земли.

Возрождения не получилось, получилось разрушение и, что важнее — опыт легкости этого разрушения. Мы видели донецкий аэропорт новеньким и сияющим. Мы видели его и разрушенным. Посмотрите на новый аэропорт Петербурга — черты донецкого аэропорта проступят в нем, даже если не очень вглядываться.

Многие в России хотели видеть будущее в событиях в Донецкой области — представьте, что так оно и есть, и что нынешнее состояние Донбасса это и есть прообраз того, что ждет Россию завтра.

После очередного политического кризиса, после смены власти, после погружения в самоизоляцию, после возможного конфликта между регионами, да мало ли после чего. Главное — мы уже увидели, что разрушение возможно, что это не фантастика.

Россия пришла в Донецк за опытом имперского возрождения, а получила опыт необратимого разрушения. Кто может гарантировать, что этот опыт не окажется востребован в самой России?

«Первый шаг был сделан в Донбассе»

Год назад политологи писали, что Россия рано или поздно столкнется с тем, что вернувшиеся из Донбасса люди, привыкшие воевать, привезут с собой донецкие привычки и массово их распространят — будет рост преступности, агрессии и даже вооруженная политическая борьба.

Сегодня уже можно признать, что этого не случилось. «Комсомольская правда» пишет о том, как нищенствует в родной деревне популярный в начале войны казак по прозвищу Бабай, ополченец из Луганска по прозвищу Медведь (Михаил Константинов) арестован за убийство двух полицейских в Подмосковье — но это нетипичные случаи, большого количества новостей о бывших ополченцах нет и, видимо, не будет.

В России без перебоев работает принцип, сформулированный Иосифом Бродским: «Смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою». Средний россиянин гораздо увереннее чувствует себя на войне, чем в полицейском участке, и ничего с этим не поделаешь.

Нет, не волны преступлений стоит ждать в России по итогам донецкой войны. Главный ее итог не криминальный и даже не политический — метафизический. Эта война сняла какие-то существовавшие на протяжении десятилетий табу. Впервые в жизни нынешнее поколение россиян увидело разрушенным привычный (а восток Украины действительно внешне очень похож на Россию) российский пейзаж. В России теперь знают, как выглядит разрушенный новый аэропорт или разрушенная пятиэтажка. Эта картина теперь не кажется невозможной.

В любом деле повторить всегда будет гораздо проще, чем сделать первый шаг. Первый шаг был сделан в Донбассе, и эта война сделала риск войны в России гораздо более высоким, чем он был полтора года назад.