Что мы все о милиции и милиционерах - давайте лучше о врачах

Что мы все о милиции и милиционерах. Поговорим лучше о врачах.

У меня много родственников, и все они любят болеть. Часто, сильно, с осложнениями и все время какими-то неочевидными заболеваниями из совершенно разных областей медицины.

Каждый раз, когда очередной родственник оказывается в больнице, разыгрывается хорошо отработанный стандартный сценарий. Сначала в «Яндекс» вби­ва­ется диагноз, который поставили, — «Яндекс» выдает ссылки на любой вкус: это не страшно; это страшно; он умрет; он не умрет; лечить надо так; лечить так ни в коем случае не надо; лечить вообще не надо; во всем мире давно лечат эдак; эдак они, может, и лечат, но, по некоторым данным, от такого лечения неожиданно умирают через три недели.

После этого со всех сторон начинаются звонки и советы: у меня есть такой врач, очень милая женщина, разговаривает, отвечает на все вопросы; зачем вам, чтобы разговаривал, — вот есть прекрас­ный врач, он хоть и пациентов за людей не держит и не разговаривает с ними, зато руки у него золотые; врачи все одинаковые, зато есть очень хорошая больница, недавно ремонт был, палаты одноместные; вам ремонт нужен или хорошие медсестры — есть больница, там медсестры хорошие, катетер ставят с закрытыми глазами с первого раза.

Иногда предпринимается несколько попыток позвонить в Израиль, Америку или Германию, где, по слухам, все гораздо лучше — но, в общем, все заканчивается каждый раз примерно одинаково, все идет как идет, никто не дергается, ничего не меняется. И каждый раз я думаю, хорошо бы к следующему разу начать в этом разбираться. Но все мое знание всегда ограничивается одним и тем же: доктор Максим Осипов — хороший человек, в Тарусской больнице — хорошее оборудование в отделении кардиологии, а аутоиммунного и волчанки не бывает никогда и ни у кого.

В это самое время пациент испытывает примерно такие же ощущения. С одной стороны, отвечая по десять раз на вопросы об аллергии на пенициллин и перенесенных операциях, пытаясь втолковать кому-то, кто не слушает, что кровь из вены на руке взять невозможно, вены очень плохие, не подскажете ли, когда придет врач и зачем снова сдавать анализ крови, если точно такой же с утра уже мне делали в поликлинике, — нормальный пациент испытывает раздражение и беспомощность.

В конце концов, это твое здоровье, твоя жизнь, и хорошо бы кто-то обратил на тебя внимание. Хорошо бы кто-нибудь прочел выписки из предыдущей больницы, а не делал вид, как все автомеханики, что все предыдущие ма­стера только все испортили и наверняка наврали. Хорошо бы вообще у Мин­здрава появилась единая электронная база и все эти ответы про пенициллин и анализы доставались за секунду из компьютера, а не создавались бы часами на очередных бумажных картах. С другой — это врачебное пренебрежение пациента успокаи­вает: как-нибудь и без тебя разберутся, главное — лежать тихо.

Мне везет — все это каждый раз заканчивается хорошо. И это ничему меня не учит. Я понимаю, что я совершенно не готова, и даже не понимаю, как я могу начать разбираться не только в медицине, но и в том, где какие врачи и как с ними разговаривать.

Мне, честно говоря, было бы гораздо проще, если бы существовал какой-то единый независимый центр медицинских советов. Я бы приходила туда с большим количеством неизвестных слов, диагнозов, вопросов и страхов, а они бы говорили: «Ну смотрите, ситуация такая» — и подробно и ясно объясняли бы мне, что все это значит, в какой стране и в ка­ких больницах какие врачи в этом раз­бираются. Вполне возможно, я заплатила бы даже за услугу «сопровождение», чтобы какой-нибудь более волевой и разбирающийся в деле человек вел переговоры с врачом и защищал мои интересы, не давая врачу их игнорировать. Создать такой центр вполне реально. Создает же фонд «Династия» корпус экспертов, в котором рейтингует ученых. А клиен­тов, не готовых нести самостоятельную ответственность за принятие медицинских решений за своих родственников, найдется много.