Чем мы им не нравимся

Поговорим серьезно. Конечно, нас не 14 процентов. И тем паче – не 4, собираемые карманными, простите,  системными либералами на системных, простите, карманных выборах.

А сколько? Точно ответить трудно – кто считал. Но кое-что мы увидели на выборах Собянина. Процентов 30 нас. Может – немного больше или немного меньше. Столько собрал бы сегодня новый человек, не запачканный связями с Кремлем, говорящий правду и только правду и не говорящий явных глупостей, если представить себе невозможное – свободные выборы и такого человека (его и на горизонте не видно), выступающего с программой, устраивающей интеллигенцию.  

Может ли набраться больше 30? Не знаю. Ну, пусть будет 40. Так чтобы заведомо не было занижения.

Что это значит? Что больше 60 процентов против нас.

А в 90-м и даже в 96-м году было наоборот. Тогда против было 30, а позднее – около 40. А за, соответственно – 70-60. Так побеждал Ельцин. И особенно ярко – на первых своих выборах: в 89-91-м годах. При том, что весь административный ресурс был у коммунистов (хотя они им и не пользовались так, как их нынешние наследники – наверное, просто в голову не приходило). В этом и заключается динамика последних двадцати с лишнем лет, не пятнадцати – не надо себя обманывать, а двадцати: треть страны, бывшая «за», стала «против».

Почему? Учитывая, что для нормального человека какой-нибудь Каспаров всяко симпатичнее нынешних правителей. Чисто по-человечески. Да, и Явлинский симпатичнее. И даже Ходорковский. Но именно нормальные люди не проявляют никакого желания «задрав штаны, бежать за комсомолом».

Только не говорите про телевизор. И про «Путин всегда живой, Путин всегда с тобой», или что там еще родил творческий гений Резника. Конечно, телезараза – всем заразам зараза, но ведь зараза предстает только к ослабленному организму. А куда делся наш иммунитет? И почему больной так настойчиво отказывается пить либеральную микстуру?

Ларчик открывается довольно просто. Людям (тем самым 30-40 процентам, которые нас разлюбили за истекшие 20 лет) не нравится то, что мы предлагаем. Они и не понимают даже ясно, что именно им не нравится – с пониманием у нас вообще дела обстоят ниже нижнего – просто им не нравится.

Что значит это «не нравится», что за ним стоит? Психологи хорошо это знают. Стоит за «не нравится» не осознанное, не переведенное в слова, но от того не менее четкое виденье пагубности тех сценариев, которые мы предлагаем.

Конечно, свою роль играет и аффективный след – воспоминание о той стороне девяностых, которая сделала их «проклятыми": когда весь позитив революционного порыва и надежды первой трети девяностых улетучился и из глубины российской жизни стал подниматься смрад.

Но не он, не аффективный след, не коллективная психологическая травма здесь главное. Да, и не была эта травма такой уж глубокой – ничего ведь особо страшного в РФ не происходило, просто мы „всего лишь“ стали погружаться на дно.

А самое главное – это именно бессознательное понимание, что, начни сегодня кто либерализацию, и лучше не станет. То, самое, что превратилось в „Если не Путин, так кот“.

И ведь этому пониманию в житейской мудрости не откажешь. Конечно, любая замена нынешнего царя внесет в воздух некоторое движение. И хуже не будет просто потому, что хуже некуда. Но ведь и лучше станет не принципиально. А во многих отношения может и не стать вовсе.

Разжать пальцы и отпустить бревно, с которым тебя вместе закручивает гигантская воронка – примерно это предлагают политики либерального спектра. На что обыватель, хотя и не отдавая себе явно в этом отчета, отвечает примерно следующее:  „Если всё равно быть засосанным воронкой, то зачем трудиться – выпускать такое плавучее бревно?“.

Я говорю о макропроцессах. Тех самых, где „обмануть“ не работает. Так что надежды всё объяснить про сказочную жизнь в Южной Корее и поднять массы на борьбу за эту сказочную жизнь не сработают. Они могут сработать, только когда большинству будет уже неважно, куда бежать, но при этом по какой-то причине оно не захочет бежать ни в красном, ни в коричневом направлении.

А что может сработать? Только изменение программы. Мы не корейцы и не швейцарцы. И то, что хорошо в Сингапуре или в Канаде, в России хорошо не будет. Просто не получится. По очень многим причинам. Из бревен можно построить прекрасную церковь в Кижах. Но не Собор Парижской Богоматери. Особенности материала диктуют особенности архитектуры.          

Это видно на эмигрантах. Большинство из них – а куда деваться – вписываются в инокульурные социумы. И некоторые становятся даже очень успешными. Но мне не приходилось встречать никого, о ком можно было бы сказать, да и сам он о себе мог сказать, что живет полной грудью. Всегда сохраняется некая часть внутреннего потенциала, которая не реализуется и не может быть реализована в иной культурной среде.

И пока интеллигенция (во всяком случае – ее часть) не сможет попасть в резонанс с этой частью внутреннего потенциала, наша поддержка так и будет оставаться на имеющемся уровне – той части, кому наблюдать за динамикой наших общественных процессов противно органически, до рвоты.

Конечно, можно сложить руки и ждать, пока число испытывающих отвращение не достигнет критической отметки. Но это не самая выигрышная тактика. И ждать может оказаться долго, и, дождавшись, можно увидеть не то, что хотелось бы: уж больно многим снится усатый нянь.

Так что более выигрышной видится другая тактика – взять голову в руки и подумать этой самой головой: а в чем же состоят те самые чаяния и чего же хотят люди. Откинув сразу же как очень приятные для самооценки, но не ведущие к решению задачи варианты, вроде „ничего не делать“, „халявы“, „сильной руки“ и прочее в том же духе.

Отыскать ведь нужно то, что лежит в глубине души, а не плавает на ее поверхности.