Нарциссический патриотизм

Приближается праздник Победы, и, честно говоря, то, во что обычно у нас выливается празднование этого, без сомнения, важного события, у меня никакой радости не вызывает. Трескучий пафос – для меня это самый главный спутник Девятого мая в общественном пространстве. Трескучий пафос и неудержимый нарциссический  патриотизм с национализмом, когда огромное количество людей присваивают себе то, чего не совершали или к чему непричастны.
Что обычно понимается под патриотизмом? Я просмотрел целый ряд определений, но в целом они вполне соответствуют тому, которое дано в Википедии: социальное чувство, содержанием которого является любовь к Отечеству и готовность подчинить его интересам свои частные интересы. Опущу вторую часть определения, про «готовность подчинить», а то совсем в другую степь уйду. Остановлюсь на патриотизме как любви к Отечеству/Родине.

Сам патриотизм для меня лично складывается из трех чувств, направленных на страну или народ: любовь, уважение и гордость.

Любовь выражается через «хорошо, что ты есть, страна/народ». Просто хорошо, и неважно, насколько велика страна или ее история, как много великих людей родилось в этой стране или насколько потрясающа ее природа. Кстати, навязчивое желание рассуждать о величии страны или воспевание её славы мне говорят о том, что безусловной любви-привязанности к этой стране нет. «Великий» и «слава чему-то!» для меня слова-маркеры нарциссического патриотизма или национализма. Живут же как-то жители Люксембурга без великих завоевателей и исторических свершений. Не страдают вроде.

Уважение: «я вижу в тебе, страна/народ, особенности, которыми с удовольствием обладаю или обладал бы сам». Например, политика такой-то страны осуществляется так, как я бы хотел, чтобы она осуществлялась. Уважать можно как свою страну/народ, так и другие.

Гордость: «я каким-то образом причастен к чему-то очень хорошему и достойному, что есть в стране/народе». Вот в гордости и лежит камень преткновения. Любить и уважать можно как свое, так и чужое, а вот гордиться мы можем только «своим», только тем, к чему ощущаем свою личную сопричастность (подробнее я об этом писал здесь).

То есть для гордости, во-первых, необходимо размежевание на своих и чужих. Во-вторых, необязательно что-то делать - достаточно только обладать чувством принадлежности к чему-либо. Кроме того, гордость является чувством, противоположным стыду, и им крайне сложно ужиться вместе, либо одно, либо другое. Особенно если гордость носит общий характер: не за конкретное действие/событие, а «вообще». При этом для возникновения стыда точно также необходимо ощущение личной сопричастности к тому, чего стыдишься. Чувствуете ловушку? Способность стыдиться помогает гордости не превратиться в гордыню, а гордость позволяет стыдиться чего-либо, не впадая в полное самоуничижение. Но что будет, если начнется чрезмерное «накачивание» какого-либо полюса? Придется всеми силам подавлять противоположное качество. Проявляется такой феномен, о котором, применительно к выбору религиозных конфессий, говорил М.Чиксентмихайи: "Те, ко ищет успокоения в существующих церквях, часто вынуждены платить за внутреннюю гармонию молчаливым согласием игнорировать огромную массу всего, что известно о том, как устроен мир". В современной России, на мой взгляд, наблюдается специфическое расщепление: «государственники» и «консерваторы» принялись отвечать за гордость, а «либералы» - за стыд. И тогда «государственнический» подход к патриотизму – это игнор неприглядных страниц в истории страны, а «либеральный» - тотальный стыд и игнорирование любых позитивных тенденций.



Нарциссический патриотизм раздувается от гордыни, и игнорирует любой намек на то, что «не все так хорошо, как кажется на первый взгляд». Праздничный пафос перекачан этой гордостью, мутирующей в гордыню, и чем дальше во времени от Победы, тем больше пафоса, становящегося приторным и вызывающим в конечном итоге отвращение, желание держаться от него подальше. «Мы самые крутые! Да мы Гитлера одной левой! Да союзники нам никак не помогли! Сталин великий полководец!». И все, никаких вопросов по поводу огромных потерь, страшных окружений-котлов, сотрудничества с Гитлером в 1939-1941 гг., войны с Финляндией, захвата Прибалтики и Бессарабии (она же Молдавия) и прочих «мелочей» вроде Катыни. Победа спишет все, гордыня переедет стыд? Увы, но точно такой же механизм вытеснения стыда работает в бесстыдных маршах ветеранов СС в Прибалтике и превращения тамошних концлагерей в «воспитательные колонии». То же самое - в героизации украинских нацистов и националистов, в «Украина превыше всего» и шельмовании абсолютно всего советского. Взращивание исторических обид отлично способствует возникновению «праведного гнева», когда ты святой, а обидчик – дьявол, и все сильнее и сильнее надувается нарциссический шар, вытесняя не только стыд, но и любовь с уважением… Один из уроков истории и социальной психологии заключается в том, что базовые механизмы поведения людей у всех общие. И склонность к «оболваниванию», «зомбированию» и вытеснению неприятных чувств из сознания - не специфически-национальная, а общечеловеческая. Турция, Германия и Руанда не дадут забыть о этом уроке.

Почему происходит «перенакачка» патриотизма гордостью? Ответ прост, и давался уже много раз: в качестве компенсации. Чем меньше любви и уважения к себе и чем больше вокруг поводов для стыда, тем больше искушение закрыть на все это глаза и слиться в экстазе с чем-то достойным и хорошим. Гордиться прошлыми победами проще и слаще, чем гордиться своим личным вкладом в нынешнее процветание страны. Гордиться «дедами за Победу» намного приятнее, чем задуматься – а есть ли повод у дедов гордиться нами? Можно гордиться победами, которые одержал не ты, но «свои» - тоже подпорка. Слабая, правда.

Хочется гордиться страной и предками? Это приятное чувство, и дающее опору, если оно не заглушает способность смотреть в самые неприглядные страницы истории родной страны.  «Великие нации», «великие страны», «славные страницы прошлого…». По поводу ценности истории не для извлечения уроков, а для нарциссического патриотизма/гордыни лучше всего написано у Шелли. Я встретил путника; он шёл из стран далёких И мне сказал: вдали, где вечность сторожит Пустыни тишину, среди песков глубоких Обломок статуи распавшейся лежит. Из полустёртых черт сквозит надменный пламень, Желанье заставлять весь мир себе служить; Ваятель опытный вложил в бездушный камень Те страсти, что могли столетья пережить.

И сохранил слова обломок изваянья: — «Я — Озимандия, я — мощный царь царей! Взгляните на мои великие деянья, Владыки всех времён, всех стран и всех морей!»

Кругом нет ничего… Глубокое молчанье… Пустыня мёртвая… И небеса над ней…


Вот что имеет настоящее и вечное значение. Земля. И люди на Земле.  А не надутый пафос Озимандии...