Русский мир против мира украинского

Знаете, а ведь то, что происходит последний год между Киевом и Москвой — это не только война Украины с Россией. Это война просоветского с постсоветским. И пока вы не стали писать гадости в комментариях, я попробую объяснить, что  я  имел ввиду. Весь последний год в России постоянно твердят, что Украина — это пространство этнического. Что украинцем может быть лишь тот, чья фамилия заканчивается на –ко. Что любой носитель иной национальной идентичности, поддерживающий Украину — это либо конъюнктурщик, либо русофоб. В представлении кремлевских спикеров быть украинцем можно только лишь по факту рождения.

Если у тебя бабушка из-под Житомира, дедушка из-под Винницы, а в детстве тебе пели колыбельные на украинском, то ты всамделишный. А если у тебя папа из Вологды, мама из Саратова и говоришь без фрикативного «Г», то ты манкурт и прочая пятая колонна. И это чертовски удобная схема. Потому что она четко фиксирует: Украина — это кровь и почва. Только лишь кровь и только лишь почва. Хотя на самом деле это полная ерунда. Потому что современная Украина — это пространство ценностного. Но именно эту очевидную вещь Кремль до последнего не будет признавать.

Причина проста.

Последние два десятилетия в Москве было принято считать, что в постсоветском океане этнического есть только один ценностный субъект — Россия. И что только у России есть цивилизационная модель, способная быть магнитом для окружающих стран. А все остальные постсоветские страны воспринимались как национальные окраины бывшей империи, единственная роль которых — служить полем боя Москвы с носителями других ценностных систем.

Более того — на самой Украине время от времени появлялись политики, которые точно так же пытались Украину сузить и кастрировать. Которые в любой дискуссии начинали твердить «какая сволочь этот Петренко, он же украинец, у него фамилия на «ко», а при этом ватник-ватником». Эти ребята — идеальные собеседники для российских завсегдатаев телевизионных ток-шоу. Потому что ни те, ни другие так и не поняли, о чем, собственно, был Майдан, и какой после него стала Украина.

Человек и пароход

Есть ситуации, в которых сторона конфликта не равна самой себе. Например, цензуру в СМИ принято прятать под хозяйственный конфликт. Мол, неправильно заполнили документы на перерегистрацию, нарушили сроки, не предоставили отчеты — как это, например, случилось с крымскотатарским телеканалом АТR.

Понятно, почему чиновники так говорят — им нужно, чтобы телеканал был равен самому себе, чтобы это был обычный юридический спор, чтобы история была скучной и рядовой. А по факту все происходящее — это история про то, что в Крыму отныне ходить можно либо строем, либо никак. И телеканал АТR в подобной истории больше самого себя, потому что отражает противостояние мировоззрений и подходов.

А бывают обратные ситуации.

Вспомните любой коррупционный скандал: в тот момент, когда задерживают взяточника, он начинает говорить, что все дело в его политической позиции. Что это давление на свободу слова, плюрализм, репрессии и вообще 37-й год. И это ведь тоже стратегия — показать, что ты больше самого себя, что дело не в откате и не во взятке, а в чем-то куда более глобальном.

Собственно, история последнего года — это попытка Кремля не замечать, что Украина стала больше самой себя. И что война идет не столько между двумя государствами, внесенными в реестры ООН, сколько между двумя ценностными системами: просоветской и постсоветской.

Empire strikes back

Когда Россия смотрится в зеркало, то она видит в отражении Советский Союз. Разница лишь в том, что роль коммунистической идеологии теперь выполняет вера в «традиционные ценности». В остальном — все по-прежнему: цензура в СМИ и искусстве, антизападная риторика, раздутый силовой аппарат, социальный патернализм, отсутствие независимых судов, регулярная зачистка любых ростков гражданского общества.

Современные российские элиты пытаются гальванизировать советскую систему для всех, сохранив при этом исключительные условия для самих себя.

Не случайно они эксплуатируют именно советские архетипы: начиная от гражданского культа Великой Отечественной, заканчивая возрождением значков ГТО. А год назад на Майдане Украина доказала, что она тоже является пространством ценностного, просто набор этих ценностей прямо противоположен российскому.

Это приоритет многопартийности, которая сохраняется даже во время войны. Это право на критику властей — сколь бы высокие посты эти люди ни занимали. Это отношение к чиновнику как к наемному менеджеру, а не божьему помазаннику. Это неприятие односторонних вертикальных коммуникаций, когда сигналы идут всегда сверху вниз и почти никогда — в обратную сторону.

В Украине свобода нередко начинает перетекать в хаос — но даже это не приводит к тому, что свободу решают вырубить под корень. Это система распределенности властей, когда нет единого центра принятия решений, способного монополизировать политику. Это гражданское общество, из которого рождается волонтерское движение. Здесь любой может беспрепятственно сказать о том, что король голый.

Да, Украина остается страной, в которой так и не прописалось эффективное государство. В которой зашкаливает коррупция и неэффективность. В которой никуда не исчезли преступность и бюрократический идиотизм. Это нормальное состояние для общества, которое пытается отстраивать новое государство.

Украина может стать «левой» или «правой». На выборах одни политические партии будут сменять другие. Риторика будет ужесточаться и смягчаться. Политические популисты будут делить сессионный зал с реалистами. Кризисы будут происходить, а ошибки — даже самые масштабные — сохраняться. Но все это вторично. Потому что систему характеризует не ошибка, а реакция на ошибку. А любая монолитная конструкция не способна меняться и оттого — обречена.

О чем эта война

И именно этого Москва отчаянно пытается не замечать. Потому что если Кремль начнет описывать Украину в политических категориях, то затем придется эти самые ценности сравнивать. России удобно видеть на Украине не политическую республику, но этнос. Удобно оперировать понятиями «русский мир» и «украинское этническое государство», ведь это понятия из двух разных словарей.

Их невозможно сравнивать, как нельзя сравнить теплое и мягкое. А если начать говорить о российском и украинском проектах без отсылок к этничности, то придется задавать неудобные вопросы. Более того — в результате нынешней войны на Украине появилась политическая нация.

Теперь уже не имеет значение твоя национальность и родной язык: краеугольный момент заключается в том, хочешь ли ты суверенитета страны или нет, считаешь своим приведенный выше набор ценностей или не считаешь. Именно поэтому политическими украинцами в одинаковой степени могут быть русские, как, например, советник Петра Порошенко Юрий Бирюков и глава МИД Павел Климкин.

Армяне — как глава МВД Арсен Аваков и герой «Небесной сотни» Сергей Нигоян. Азербайджанцы — как подполковник украинской армии Владимир Мамедалиев, именем которого теперь названа одна из улиц в городе Новоукраинка и Ильгар «Балу» Багиров, погибший в АТО. Белорусы — как боец «Азова» Сергей Коротких и активист Майдана Михаил Жизневский. Грузины — как Давид Кипиани и Зураб Хурция, погибшие в «революцию достоинства».

Сегодня «украинец» — это уже не национально-этническая категория, а ценностная. И не случайно, что партия «Свобода», не сумевшая осознать случившихся изменений, так и осталась со своим традиционализмом на периферии. Нынешняя война — это война просоветского с постсоветским. И в этой войне Украина шире самой себя. Она уже не заперта в географические рамки, единственное, что ее оконтуривает — это ценностное.

А это значит только то, что монополия «Русского мира» на ценности в постсоветском этническом океане утеряна.