Об удивительных делах в наших разработках

          При первой нашей с ним встрече, будучи прекрасным психологом, конечно же, он чувствовал шаткость и изгойность моего тогдашнего положения (а именно в то время меня пинали под зад ногой из ОКБ«Р») и мог бы играть со мной, как кошка с мышкой. Но это был бы не Быховский. Вот приблизительно таким я запомнил наш первый диалог  в 1982году.

- … так Вы согласны взять на себя ответственность по курированию серийных источников питания плазменной резки?

- Да. Конечно, эта работа мне по духу … Но я недавно защитил кандидатскую диссертацию и…

- Но именно хорошие ученые и нужны нашему отделу.

- … старшим научным сотрудником с соответствующей зарплатой.

- Конечно СНС, но оклад дадим такой, который Вы сами считаете достойным Вашей квалификации.

     Я был повержен таким перебором и, хлопая губами как только что пойманная плотвичка, совершенно обалдел. Но он тут же пошел еще круче и стал пытать меня вопросом, а не сидел ли я в тюрьме. Не слушая мой ответный лепет, он тут же пожалел меня, заявив, что порядочному человеку в нашей стране все же допустимо побывать за решеткой. Дальше он и вовсе добил меня просьбой, чтобы на рабочем месте я присутствовал не менее двух часов в день, а остальное время мог использовать по своему усмотрению: формальной дисциплиной он не интересуется, ему важен лишь результат работы.

     Конечно, я понимал, что этот диалог в значительной степени был талантливым фарсом, но его экстремальный либерализм потряс и окончательно определил мое трудоустройство.

     И вот я на работе во ВНИИЭСО. Оказалось, что и вся организация труда в отделе Быховского окрашена невиданной мной свободой. Особенно это заметно было на самом низовом уровне. В лабораториях шумно, ценился спонтанный громогласный юмор, никакой иерархии, часто слышны даже в коридоре взрывы громкого смеха то из одной, то из другой комнаты.

     Надо сказать, что разрабатываемые отделом плазменные установки – довольно мощные (до сотни кВт), ужасно шумные и во многих отношениях предельно агрессивные к человеку, испытывались на удаленных стендах института, поэтому в лабораториях особенно ценился уют . Для интимности, отдыха и чаепития шкафы огораживали отдельные занавешенные уголки комнаты.

     За все время моего существования во ВНИИЭСО я ни разу не почувствовал мало-мальски «руководящей, сплачивающей» или мордующей роли КПСС. И как же сей либеральный оазис в стране развитого социализма не приводил к полному развалу жизнедеятельности отдела? И каковы были результаты труда?

   Оценка деятельности отдела Быховского никак не есть тема сей скромной статьи. Но все же наберусь наглости заявить, что в моем представлении результаты труда отдела были велики и великолепны. Кропотливым трудом десятка энтузиастов и их сподвижников был разработан ряд технологий и устройств плазменной резки, сварки и других видов обработки металлов, защищенных сотнями авторских свидетельств СССР.

     Тысячи установок резки разнообразного металла ( до 40мм толщины - УПРП и до 150мм толщины - АПР) расхватывались ведущими машиностроительными заводами страны. Плазма получалась из самого дешевого сырья, чаще всего, совершенно в стиле Быховского – только из кубометров окружающего воздуха и джоулей электричества питающей сети. Технология так и называлась - воздушно-плазменная.

С помощью специального устройства, так называемого плазмотрона, электрическую дугу инициируют, концентрируют и направляют на обрабатываемую деталь или промежуточный объект. Сжатие плазменной дуги приводит к резкому повышению ее температуры, что позволяет во времени и пространстве повысить локализацию ее воздействия и, таким образом, осуществлять широкий спектр высоких технологий, например, высококачественную резку, сварку, напыление или наплавку практически любого металла. Однако в связи с тем, что искусственно созданная плазма всегда является материей крайне капризной и неустойчивой, разработчикам отдела пришлось решить прорву разнообразнейших технических задач, частенько идя впереди планеты всей. На базе этих решений ряд заводов в ряде городов СССР стал выпускать серийные плазменные установки тысячами штук в год и, таким образом, промышленность едва успевала насытить потребности разнообразнейших заводов в самых разных углах страны. Внедрение технологических плазменных установок осложнялось тем, что чуть ли не каждая вторая требовала привязки к специфическим нуждам обработки и местным особенностям каждого завода. Эти работы по адаптации отдел также брал на себя и выполнял особенно тщательно и добросовестно.

Быховский был инициатором и безусловным лидером этих работ, что в то время было весьма необычно для начальника отдела. Но как он добился этого неформального признания? Я много наблюдал за этой неординарной личностью и возьму на себя смелость попытаться ответить на этот вопрос.

Его формальный либерализм не противоречил жесткой авторитарности методов его руководства. В частной беседе он мне объяснял, что главное в успешном управлении - это короткие натянутые вожжи, и только с их помощью может осуществляться непрерывная обратная связь.

«Натянутость вожжей» он обеспечивал просто непрерывным отслеживанием состояния работ с достаточно частым вызовом разработчиков «на ковер».

Если она по той или иной причине ослабевала, следовали суровые меры, частенько с принудительной рокировкой исполнителей или работ. При этом народ частенько дивился, почему вдруг исполнителя работы меняли на заведомо менее компетентного человека. А Быховский не стеснялся в узком кругу обнародовать свой принцип: зарплату подчиненным надо повышать не «за что», а «для чего».

А вот с «короткими вожжами»,- сложнее. Тут, конечно, превалировала озабоченность, чтобы тематика работ исполнителя не выходила за круг стратегических интересов отдела. Но не только. Важно было еще, чтобы тематика была в пределах его личной технической компетенции. Он был соавтор сотен изобретений. Но идеям, которые он не в состоянии понять, место было только в мусорной корзине отдела. Например, я довольно много страдал от недопустимости патентовать изобретения, непонятные начальнику. Хотя в любом другом месте работы это всегда беззастенчиво осуществлял.

Моим творческим вкладом (совместно с талантливыми коллегами) в разработку установок было изобретение источников и устройств электропитания плазмы по нашим авторским свидетельствам СССР

№№ 1249789; 1259853; 1290627; 1292279; 1485524; 1504029; 1607580; 1626932; 1660301; 1731526; 1743071; 1773635; а также три авторских еще и с руководством завода-изготовителя плазменных устеновок №№1176516; 1280779; 1646151 и даже двух патентов Российской Федерации №2022736 и №2047438.

Давид Григорьевич был кандидатом наук и частенько слышал комплименты на предмет того, что, мол, пора бы ему податься в доктора, но, будучи умным, проницательным человеком, к этим сетованиям относился прохладно, тем более всегда ощущал ущербность своей некондиционной по совковым меркам фамилии. Сам он не был особо великим генератором технических идей, некоторые сложности просматривались у него с формальной логикой, терминологией физических процессов и корректностью научного анализа, что иногда бросалось в глаза в его некоторых самостоятельных статьях. Но у него были колоссальные способности в реализации идей и организации труда его талантливых подчиненных. Был он необыкновенно активен в поиске золотых плевел - перспективных изобретений в горах навоза экспериментальных данных. При этом идеи подчиненных не стеснялся считать своими. А подчиненные, что удивительно, искренне горели желанием поделиться ими с ним, и только с ним.

       Никто и никогда из отдела не пытался обойти Быховского по организационным или изобретательским делам с выходом на более высокое институтское начальство. А главным предназначением начальников лабораторий было поддержание культа начальника отдела. Для всех нас он был высшей первой и последней инстанцией. Царем.      

     Удивительным образом, никого из подчиненных, включая и меня, это не оскорбляло. Думаю, не столько из страха, сколько по любви.

     Попытки свергнуть эту монархию сверху конечно были. Но всякий раз оказывались тщетными. Ходили слухи, что у него был некий тыл в министерстве, а когда случалось уж совсем плохо, в центральной газете неожиданно появлялась в значительной степени справедливая хвалебная статья о его великих достижениях (против которой по сценариям соцреализма «переть» запрещалось). Впрочем, прессой он не злоупотреблял, а его тщеславие внешне было, как и его внешний вид, неброским.

     В рекламной политике он был крут и не лишен божественных начал. Например, когда в возглавляемом им отделе появлялась новая удачная разработка плазменного оборудования и первый экземпляр установки выполнялся «в железе», Давид Григорьевич не спешил его тиражировать, а, подобно Иисусу Иосифовичу, кормившему прорву народа лишь пятью хлебами и двумя рыбами, столь же решительно обещал продать ее, единственную, одновременно нескольким ведущим предприятиям. После перечисления денег объявлял невезунчикам, что, к немалому сожалению, Установка по Высокому Решению направлена на еще более важный, чем их, объект, а если уж им невтерпеж ожидать запуска серии, пусть жалуются в Москву. В результате таких нетривиальных заказных жалоб, его рейтинг повышался, министерское начальство не спешило с репрессиями, но постоянно недоумевало, почему бы это, - все ведущие предприятия «балдят» от разработок одного лишь Быховского …

     Но к нуждам многочисленных заводчан, представителей частенько приезжавших на поклон со всех уголков СССР - относился всегда предельно внимательно, благожелательно и, вроде бы, далеко не всегда корыстно. Его дежурное распоряжение «поговорите с ними предельно вежливо» въелось в мою память   на всю жизнь.

     С сотрудниками строго соблюдал формальный этикет. Необходимые «разносы» подчиненных осуществлял втихую, без свидетелей и с минимальными разрушениями. Всегда высоко ценил личную инициативу, а в разнообразных командировочных коллизиях обычно негласно поощрял получение левых вознаграждений исполнителя от «просителей». Часто вопрос о целесообразности поездки решался по результату личной договоренности между командированным и принимающей стороной. При этом не припомню случая, чтобы Давид Григорьевич поднимал вопрос по формальной дисциплине. Подчиненные это высоко ценили. При очередном закручивании гаек режима института обычно именно он одним из первых репрессировался за несвоевременное прохождение через институтскую проходную вахту. Этим не смущался, наоборот, чуток бравировал.

Петр Новыш - Санкт-Петербург