Как я была колхозницей. Часть 3

Первая и вторая части

Здесь умеют нежно материться

Вечером к терпкому запаху навоза примешивается тягучий аромат молока - доярки, заканчивая работу, моют и вешают сушиться похожие на акваланги доильные аппараты. Рядом в огромной алюминевой ванне плещется свежее, еще не успевшее остыть молоко. У брезгливого человека такая близость молока с навозом и мухами вызвала бы тошноту. Но работникам фермы это чувство неведомо. Оно стирается в деревне. Мой же организм мимикрирует под окружающую реальность. Так что я, лопаясь от восторга, наблюдаю, как сослуживица окунает в молочную ванну мою железную кружку:

- На, поешь, дочка! Или ты только вареное кушаешь? Живое-то полезнее...

Большими глотками пью незнакомое по вкусу, «живое» молоко. Сытость наступает мгновенно. И в голове все звучит голос доярочки... Не попей, а поешь и не кипяченое, а вареное. Меня охватывает волшебное чувство, что я не с живыми людьми говорю, а старую книжку читаю. Люди в селе собрались из разных краев, и у всех свои словечки нет-нет, да и проскакивают. Например, некоторые в ответ на вопрос «Куда ходила?» отвечают: «Вовсюда!» И пользуются универсальным словом «обряжать», означающим любое дело - хоть кормить мужа завтраком, хоть доить корову. «Лучина» вместо «лук» и «разжарить» вместо «подогреть», «кружовник», «от сестрЕ к сестрЫ ушедши»... А как-то, проходя по деревне, я услышала: «Вань, у тебя кошки нету? Мне бы в колодец кинуть...» (кошка - железный крюк для доставания ведер).

И даже мат в деревне перестает казаться неприличным и становится особенностью языка. Потому что здесь его употребляют даже в ласкательном ключе. «Вон, пи...шечка наша скачет», - нежно улыбается отец, глядя на маленькую дочь. У меня вянут уши, а бабки вокруг только улыбаются.

А как-то я услышала волшебный диалог. Мужики долго матерились в моем присутствии, а потом кто-то из них решил выпендриться:

- Ты, б..., за..ал ругаться матом! Ох...ел совсем, тут же девушка?!

- Не п...ди, я не матерюсь, это ты всех х... обкладываешь!

Воровство молока

Тем временем и доярки, и скотницы, мои сослуживицы, гуськом, воровато поглядывая на дверь, окунают в молоко пластиковые бутылки из-под газировки. Бутылки со звонким бульканьем наполняются. По молочной поверхности плывут долгоиграющие пузыри. Теплые тяжелые бутылки прячутся либо тут же, в укромном углу, либо под полой и уносятся куда-то в глубь коровника.

- Не успела прийти, как уже затарилась! - прикрикивает кто-то из начальства, заметив «несушку», но молоко не отбирает.

- Это она добрая сегодня просто, - поясняет попавшаяся скотница. - А вообще поймают - штрафами замордуют!

- Так что ты это... Будет тебя главная зоотехничка, Трепалина-то, допрашивать, кто и что тут делает, - молчи! - поучает вторая сослуживица, ловко выуживая из бака для коровьей поилки двухлитровку молока.

Мы выходим из коровника прямо в сплошное звездное ночное небо, которым кажется неосвещенная деревня с наступлением темноты.

Доярки и начальство уже разошлись. На ферме остались только мы - скотницы, сторож и дежурная по «родилке».

- А может допрашивать? - смеюсь я, представляя себе жену председателя, светящую мне лампой в лицо: «Признавайся, пила молоко?!»- Еще как! - сослуживица стоит у дороги, ведущей к деревне, напряженно вглядываясь в темноту, как бы выискивая что-то. - Ух и злая она! Орет так, как на нее, видать, раньше орали. Она ж при старом председателе простым зоотехником была, а муж ее - агрономом. У нее мор в телятнике был черт знает по чьей вине, но председатель их обоих выгнал. Они уехали в соседний колхоз, а потом вернулись и вот, доросли! Николаич даром что председатель, давно у нее под каблуком. Здесь она всем заправляет. Ты ей не перечь, а то в немилость попадешь. И сразу: «Мы с вами расстаемся». Она тут одну женщину уволила только за то, что та со смены на полчаса к больному ребенку домой отбежала. А ей тут же доложили, и она с проверкой пришла.

- Кто доложил?

- Тут своя стукачка есть. Кличка Хамелеон. Коммунистка! Тоже скотницей работает, на второй ферме дежурит. Увидишь еще. Глаза такие - молоко у коров киснет. Трепалина ей пьянство прощает, а та про всех докладывает. Ты с ней ухо востро держи, ничего не рассказывай.

- А что тут рассказывать-то? Про то, что молоко берут? Тоже мне секрет Полишинеля!

- Да ни про что! Если коров не три, как положено, а два раза поднимаем... Если спим, если пораньше домой уходим... За копейки в полную силу работать кто будет?!

Наконец из темноты выныривает человеческий силуэт - кто-то из родных моей товарки. Они подходят друг к другу, обнимаются, по-шпионски передавая из-под полы молочную контрабанду.

- Как там?

- Да ничего... А ты?

- Путем. Ну иди...

И человек снова растворяется впотьмах, неся домой драгоценный груз. А мы возвращаемся в коровник.

По моим подсчетам, ежедневно с фермы так выносят литров сорок молока. За воровством, конечно, следят, но сквозь пальцы, скорее для проформы, чтоб совсем уж не обнаглели, а то черпать не бутылками - ведрами начнут. А воровали в колхозах испокон веков. Мужики - они попрямее и почестнее - так и говорят: «Не украдешь - не проживешь». Тетки же оправдываются:

- Раньше-то, когда молоко своим продавали даже дешевле, чем государству - по 28 копеек, - мы и купить могли. А теперь, когда оптовикам сдают по 6 рублей литр, а нам предлагают за 13, - разве это не свинство?

Свинство, конечно. Но дело не в ценах, а в принципе: если можно своровать - лучше своровать, вне зависимости от цены. Многие даже советское время хвалят только за то, что «воровать удобнее было».

- Ведь у всех скотина была, всем сено, мука нужны были... А сообща-то тырить сподручнее. Опять же не сдаст никто - у самих рыло в пуху. А теперь хозяйство мало кто держит. Возьмешь с фермы мешок муки - и тащи его один как перст. Неудобно как-то...

Все равно тащат. И муку, и молоко, и сено, и все, что только можно. Раньше у коровников за прудом баня колхозная стояла. Так ее сначала во имя экономии закрыли, а потом на стройматериалы растащили так, что теперь и следа не осталось. Ведь наш народ воспитан на всем государственном, казенном, как детдомовский ребенок. Советская, колхозная идея, что все общее - все мое.

И при этом привычка, что если не взять тайком, то утащит другой... Колхозы - они в головах, как сказал бы профессор Преображенский. Тяжело доить «свиней»

Итак, вы представили себе курносую, в кудряшках рогов корову с белой звездочкой и шелковой челкой на лбу, и вам нестерпимо захотелось молока? Так вот, теперь представьте зад этой коровы, который никогда не моют по принципу: лишнее налипнет - само отвалится. А налипает постоянно, потому что чистоплотность коровам не свойственна в принципе. Поднатужившись и испражнив все, что ей приспичило, безмозглая животина плюхается прямо в дела задницы своей, размазывая это ровным слоем по полу и своему телу, включая вымя. А ведь дояркам с утра на все только три часа дается. Надо успеть до выпаса. И им некогда эту «свинью» обратно в корову обращать! Вымя мыть никто не будет. Только соски влажной тряпочкой оботрут и доильный аппарат наденут. Поэтому очень важно, чтобы корова хотя бы более-менее чистой была. А если аппарат упадет в навоз - а падают они часто, - молоко тем более потеряет все и так слабо выдержанные санитарные характеристики. Ведь мыть доильник никто не понесет, потому что время поджимает. Тряпочкой оботрут и наденут. Так вот, задача скотницы состоит в том, чтобы к приходу доярок полы в стойле были чистыми, а коровы сухими.

Меня предупредили: не уберешь нормально и вовремя, придут доярки и разбудят скребком, как корову, а потом еще матом покроют и начальству нажалуются. Охотно верю, деревенские бабы, они простые. Например, в комнате для переодевания на стене мелом крупно написано: «Скребки не брать. Дам п...ды! Бубнова». Под ним-то, втянув голову в плечи, ибо скребок мне временно выдали чужой, я быстренько натянула униформу и ринулась в бой.

Мне определили мою территорию - три бесконечно длинных ряда грязных хвостатых поп. Для начала всех коров надо осмотреть и распутать завернувшиеся вокруг рогов и шей цепи. Потом их надо поднять - это улучшает перистальтику кишечника и вызывает процесс опорожнения.

- Всех сразу не поднимай! - учит моя наставница тетя Люба. - Только по три десятка коров за раз. Иначе, пока будешь чистить под одними, другие успеют наделать и снова улечься, а размазанное сложнее соскребать. Спиной старайся не поворачиваться - лягнут неожиданно, не успеешь увернуться. Хотя так, конечно, соскребать удобнее, но опаснее. Близко к задам вообще лишний раз не подходи: и наступить могут, и обгадить запросто. Если не встает - бей скребком посильнее. Удачи!

Дрессировка коров

Некоторые коровы уже стоят. Но большинство «сидят», поджав под себя передние копытца, а то и просто лежат, закрыв глаза, свернувшись калачиком и смешно, по-балерински выставив в сторону ножку. Я и не знала, что коровы, как кошки, умеют так скручиваться. Кстати, и потягиваются они по-кошачьи, опираясь на передние копыта и прогибая спину. Ну как их можно бить, таких трогательных, беззащитно разваливших по полу нежно-розовое вымя?!

- Девочки, милые, встаем, какаем... - напеваю я, проходя вдоль первого ряда.

Успех, прямо скажем, переменный. Те, кто покладистее, послушно встают и честно испражняются. Но половина даже ухом не ведет. «Маленькие, хорошие, встаньте, а? Ну же!» - уговариваю я, подталкивая развалившиеся зады то скребком, то руками. Ноль эмоций. Особенно если лежат несколько подряд. Они переглядываются, видят, что товарки не встают, и тоже остаются лежать. Стадное чувство, чтоб их!

Тем временем с тети Валиной стороны коровника давно уже отгремела тирада трехэтажного и витиеватого, как собор Парижской Богоматери, мата. Слышатся бойко шаркающие звуки скребка. Меня заела профессиональная гордость:

- А ну вставай... Овца! - нелогично выругалась я и огрела одну из строптивиц скребком по спине. Раздался звонкий стук железа о торчащий хребет, и у меня сжалось сердце. Но зато - победа! - тяжело вздохнув, буренка рывком поставила передние копыта на пол, тяжело подтянула зад и встала. За ней, качнувшись, как каравелла, поднялась следующая, и еще одна... Потом снова пришлось применить скребок. И, наконец, весь ряд стоял! Дружно, как аплодисменты моим стараниям, раздались характерные шлепки и журчание. А я, перехватив скребок поудобнее, применила его по назначению.Когда коровы встают, они активно машут хвостами. Со стороны смотрится очень трогательно, потому что похоже на дружелюбное помахивание хвоста собаки. Разница только в том, что с коровьего веером летит налипший навоз. А не успеешь увернуться, получишь жесткой зловонной кисточкой по физиономии. Вот это, скажу я вам, тренинг невозмутимости и терпения круче, чем в любом монастыре!

Когда я дошла до десятой задницы, руки немилосердно заныли. А впереди было еще почти двести загаженных «спальных мест». Очень, очень тяжело! Жуткая вонь, которую доярки деликатно называют «аммиаком». Осенние кусающиеся мухи. Скребок не слушается, сдвинуться с места корову не допросишься, а толчки человеческих рук ей - что велосипед самосвалу.

- Мадам, ваш сервис, - двиньте попой, плиз! Ну хоть копыто подыми, зараза, в дерьме же стоишь! - надрывалась я и чуть не плакала от благодарности, когда просьбы выполнялись.

Первая травма копытом

В первый же заход мне два раза сильно отдавили ногу, вскользь врезали копытом по колену, и я сломала даденный мне на время чужой скребок (он-то и спас мое колено, приняв большую часть удара на себя). Сердобольные товарки, видя все это, успокоили меня: во-первых, даже если сломанный скребок принадлежит той самой Бубновой, мужики починят его за 150 рублей или три бутылки водки. А во-вторых, помогли мне дочистить последний ряд, приговаривая: «Ты смотри и учись, а то постоянно-то помогать тебе никто не будет». Я училась. Смотрела и восхищалась, как ловко и быстро тетя Люба управляется со своей шваброй. На ум шло совсем неуместное в такой грязи: «Как песню поет». Коровы беспрекословно слушались ее громкого голоса, горячо приправленного матерком. Правда, и тяжелый скребок она опускала на могучие спины, не дожидаясь неподчинения, с ходу. Увы, скотина больше уважает силу, чем вежливость.

- Знаешь, как эти паразитки мужиков-пастухов, которые зимой скотниками работают, слушаются? - рассказывают сослуживицы. - Заходит Вася в коровник и с порога гаркает: «ЛЫЖНЮ-У-У!» - так все телки как одна тут же гадят и жопами к яслям липнут - любо-дорого посмотреть. А все потому, что голос пастуха у них с кнутом ассоциируется.

Продолжение читайте в следующем еженедельнике 11 февраля. Ярослава расскажет, о чем говорят доярки на отдыхе - в подсобке коровника, о том, откуда берется деревенская ненависть к покупному, что обычно отрывают пастушьим кнутом и на что жалуются жертвы кризиса, сбежавшие в деревню.