На пепелище российской науки

Пожар в ИНИОНе обсуждают членкоры РАН Сергей Арутюнов и Алексей Яблоков

Владимир Кара-Мурза-старший: В минувшие выходные от пожара пострадало здание Института научной информации по общественным наукам, который обладает уникальной библиотекой документов и исторических исследований, едва ли не сопоставимой с хранилищем Российской государственной библиотеки (бывшей имени Ленина). И все мы, поколение историков среднего возраста, прекрасно знаем это здание, любим его и надеемся, что оно возродится из пепла.

А пока на пепелище российской науки мы обсудим недальновидное реформирование фундаментальных областей знаний. В нашем обсуждении примут участие члены-корреспонденты Российской академии наук Сергей Арутюнов и Алексей Яблоков.
Сергей Александрович, какие надежды и воспоминания у вас связаны с Институтом научной информации по общественным наукам?​

Сергей Арутюнов: Мне приходилось, правда, не так уж много, работать в Библиотеке Конгресса США. Я уверен, что это сопоставимые вещи, а по каким-то параметрам, по-моему, ИНИОН даже превосходит Библиотеку Конгресса. Я, правда, не знаю, сколько там томов. В ИНИОНе было больше 14 миллионов.
А каковы потери? Надеюсь, не очень большие. Но, конечно, при такой чудовищной катастрофе без потерь в фондах не обойтись. В любом случае, даже если хотя бы временно прекратится работа такого учреждения, – это колоссальный удар, форс-мажор, естественно, не зависящий от людей, произошедший не по злой воле, но сильнейший удар по нашей науке.

Притом что еще один удар, но, я думаю, восполнимый, – во всяком случае, кажется, его пытаются как-то смикшировать, – был нанесен два года назад совершенно внезапным, принятым без консультаций решением о подчинении Академии наук какой-то бюрократической структуре. Конечно, на пользу науке в ближайшем времени это не пойдет. Может быть, в стратегическом смысле, в какой-то дальней перспективе что-то толковое из этого и произойдет. Я думаю, что самое важное, конечно, – это преодолеть четкое доселе разделение между академической и вузовской наукой.

Де-факто почти все наши сотрудники, кто хоть чего-то стоит, хотя бы для того, чтобы выжить в финансовом плане, где-то преподают. И это правильно. Мне скоро 83 года, но до прошлого года я преподавал в МГУ. Только последний год я не читаю лекций, и мне жутко не хватает прямого общения со студентами, с молодежью. Ко мне приходят аспиранты, которыми я продолжаю руководить, иногда навещают студенты, какие-то лекции я читаю аспирантам у себя в институте, но этого мало. Ничто не может заменить регулярного общения со студентами. И я с благодарностью вспоминаю восемь лет, которые провел в Соединенных Штатах, читая в разных американских университетах курсы лекций на самые разные темы. Не знаю, много ли я дал американской и, в общем-то, интернациональной компании студентов, преподавая там, но почерпнул я очень многое.

Владимир Кара-Мурза-старший: Я напомню, что Сергей Александрович является завотделом народов Кавказа Института этнологии и антропологии РАН.

Алексей Владимирович, кажется ли в какой-то степени закономерной та драма, которая разыгралась в здании ИНИОНа на Нахимовском проспекте? Я имею в виду, что даже пожарных вызвали местные жители. И вообще все это грустная история.

Алексей Яблоков: Конечно, это отражает то, что происходит с российской наукой вообще, символизирует, что ли, ее катастрофическое, пожарное состояние. Ведь что произошло? Я не говорю об этом пожаре – в этом надо разбираться, тут какие-то зловещие совпадения. Месяц назад было совещание, где обсуждалось, как бы освободить это место, чтобы построить храм. Протоколы совещания выложены в интернете. Прямо мороз по коже бежит от этого.

А на самом деле с наукой, конечно, очень плохо. Я пытаюсь понять, в чем дело, почему, откуда эта жажда реформирования и так далее. Низкая приоритетность науки, и не только науки, но и вообще инновационной деятельности в государстве. Это связано с выбранным курсом на развитие России в качестве топливно-сырьевого придатка. Вот отсюда все и вытекает. Государством не ставятся достойные задачи перед фундаментальной наукой.

Но нас упрекают: "Почему вы не делаете открытий?" Полмиллиона человек с высшим образованием уехали и работают там, там они получают Нобелевские премии, там почему-то и бизнес у них успешный, инновационный, а у некоторых – совершенно прорывной. То есть получается, что мозги-то в России есть, и мы это знаем. Значит, дело в том, что эти мозги не востребованы.

Владимир Кара-Мурза-старший: Давайте послушаем директора института Юрия Пивоварова, который сегодня на брифинге рассказал о масштабах случившегося бедствия.

Юрий Пивоваров: Каталог, слава Богу, не пострадал. И к вопросу о 15 процентах – это пока неясно. Позавчера так МЧС предполагало. Мне вообще кажется, что надо несколько сместить направленность наших вопросов. Нанесен удар по институту – это личная трагедия людей. И это мешает работе института. Я вчера не был уверен, что институт не перестанет работать. Мы нашли за эти дни возможности продолжать работать. Дело в том, что институт – это единственный в мире конвейер, который постоянно выдает научную информацию для всей социально-гуманитарной науки. Я очень боялся, что это разрушение будет инфраструктурным. Кажется, сегодня с помощью ФАНО и руководства Академии наук мы находим решения, как можно будет в этих непростых условиях продолжить работу самого института. В МЧС, которое сегодня закончило свою работу, мне сказали, что в сравнении со всеми другими зданиями в Москве, с которыми они работали, это здание находится в прекрасном состоянии. Это не мои слова, это не хвастовство или какая-то самозащита, это позиция МЧС, которую они, безусловно, официально зафиксируют. И если бы не наша противопожарная система, никто бы не узнал, что начинается пожар.

Что касается замечаний, которые нам делали, они все были сведены к тому, что нужна современная система пожаротушения для библиотеки. Мы десятилетиями поднимали этот вопрос перед руководством Академии наук. Но вы знаете, что фантастическое недофинансирование науки не позволило дать деньги на это. Я надеюсь, что теперь с помощью Михаила Михайловича, Владимира Евгеньевича и, увы, этой трагедии, которая произошла, мы это сделаем.

Владимир Кара-Мурза-старший: Мне вспоминаются "знаковые" пожары в новейшей истории. При Горбачеве в Санкт-Петербурге (тогда еще в Ленинграде) сгорела библиотека Академии наук. Валялись книжки, Невзоров снимал и показывал это в "600 секундах". А в ночь выборов 2004 года сгорел Манеж в Москве. Может быть, это напоминание (не скажу, что свыше) судьбы о неблагополучии в каких-то областях?

Сергей Арутюнов: Говорят, что рукописи не горят. К сожалению, горят. В прошлом сгорела Александрийская библиотека. Сколько там сгорело мыслей античного общества!.. До нас дошли обрывки, крохи того огромного корпуса мысли нескольких веков, которая была накоплена античной цивилизацией.

Сейчас, кажется, таких чудовищных, невосполнимых потерь быть не может. Хотя, конечно, верно и то, что после нынешнего пожара тоже есть немало невосполнимых моментов. Но все же основное дублируется, оцифровывается, как-то хранится. Хотя я боюсь думать о том, какие сокровища мысли могут еще погибнуть в результате недальновидного, безответственного поведения силовиков, политиков и так далее.

Но еще больше – те потери мысли, которые происходят в головах людей, не имеющих возможности эти мысли развить. Мой друг Гриша Арешян, прекрасный археолог, человек, владеющий кучей языков: и русским, и армянским, и несколькими европейскими, – какое-то время в Армении был едва ли не министром чего-то, а потом уехал в США. И живет там более или менее, торгует автомобилями. Маленький бизнес, конечно, но все-таки он дает ему возможность безбедно существовать. Но сколько мыслей, которые были у Гриши, державшего в руках уникальные раскопочные материалы, которые не опубликованы и не развиты, не доведены до ума, не стали достоянием мировой науки!.. Хотя, конечно, должны были стать. Ну, черепки никуда не денутся, – а может быть, и денутся. Может быть, выкинут когда-нибудь черепки из хранилищ. Человеческие кости, я знаю, иногда просто выкидывают, потому что негде их хранить.