Светлана Давыдова, обвиняемая в госизмене: я во всем призналась

Зоя Светова встретилась с многодетной матерью из города Вязьмы, чей телефонный звонок в украинское посольство отследила российская ФСБ в апреле 2014 года. Два дня назад Давыдовой предъявили обвинение в государственной измене. Ей грозит до 20 лет лишения свободы.

30 января 2015 года. Лефортовская тюрьма. Камера № 83.

Короткая стрижка, очки в черной оправе, черные брюки, черная кофта на пуговицах, настороженный взгляд.

Это она, Светлана Ивановна Давыдова, 1978 года рождения, чей арест и обвинение в государственной измене в пользу Украины вчера взбудоражили все социальные сети и российские медиа.

Вчера «Коммерсант» написал, что многодетную мать с семью детьми арестовали за звонок в посольство Украины.

Давыдова туда позвонила еще в апреле прошлого года. По данным следствия, домохозяйка сообщила украинцам, что соседняя с ее домом воинская часть опустела и солдаты могли быть направлены в Донецк.

21 января в квартире Светланы Давыдовой и ее мужа в городе Вязьма Смоленской области прошел обыск, забрали компьютер, дневники Светланы, ее записные книжки.

— Меня на обыске не было, — говорит Давыдова, когда я спрашиваю ее, как она, кормящая мать, выдержала вторжение группы незнакомых людей в ее квартиру. — Меня увезли сразу из дома, потом уже начался обыск. Я даже не знаю, что забрали.

— На вас оказывалось какое-то давление? Вас били?

— Нет, что вы, они люди умные.

— Молоко у вас не пропало?

— Нет, пока есть. Я сцеживаюсь здесь, в камере.

До 2010 года Светлана работала менеджером, потом ушла с работы и занялась детьми.

Мы не можем с ней говорить ни об уголовном деле, ни об ее убеждениях — только об условиях содержания и о нарушении ее прав. Спрашиваю, нравится ли ей адвокат.

— Следствие мне его назначило, он где-то в Орликовом переулке работает.

Спрашиваю:

— На суде адвокат не говорил, что у вас грудной ребенок и вас нельзя от него отрывать, не говорил, что по закону вы можете содержаться в СИЗО вместе с ребенком?

Светлана не понимает мой вопрос:

— Что вы? В камере с младенцем? Здесь нет горячей воды!

В семье у Анатолия и Светланы семеро детей, четверо общих, трое детей — мужа.

Их общей старшей дочери сейчас 9 лет, ее Светлана кормила грудью до трех лет; сына, которому сейчас три с половиной года, она кормила грудью до двух лет, а вот маленькую Кассандру у нее от груди оторвали в два с половиной месяца.

— Следователь не разрешил мне позвонить мужу, — жалуется она.

Я рассказываю ей, что муж борется за нее, поднял настоящую бурю в соцсетях, ее очень многие поддерживают и ей необходимо обжаловать решение суда об аресте.

— А разве адвокат этого не сделал? Он ведь мне обещал. Он взял с меня бумагу о том, что я не возражаю против обжалования меры пресечения.

— Нет, он никакой жалобы не подал, сам вчера давал об этом интервью, — говорю я. — Но вы сами можете это сделать, и вообще вам надо сменить адвоката.

Светлана смотрит на меня с ужасом и начинает плакать:

— Что же теперь делать? Ведь даже если я напишу жалобу в суд, ее отправят только в понедельник, и все это уже будет бессмысленно.

А я во всем призналась.

— Судья обратила внимание на то, что у вас маленькие дети?

— Нет.

— Она написала в постановлении, что вы можете скрыться и повлиять на свидетелей?

— Да, написала, но у меня даже нет заграничного паспорта.

Светлана продолжает плакать, а я начинаю на нее кричать:

— У вас есть два варианта — или ничего не делать, или защищать себя, бороться, как это делает ваш муж.

Она начинает меня внимательно слушать.

— За вами следили с апреля месяца?

— Вы не имеете права говорить по уголовному делу, — прерывают нас сотрудники СИЗО, которые страдают от нашей драматической беседы, всячески пытаются помешать мне и останавливают Светлану.

Светлана ничего не отвечает, но улыбается, впервые, кажется за все время, что мы общаемся.

В камеру заходит корпусной — сотрудник, который дежурит на этом этаже: «К ней пришел адвокат, мы должны прервать ваше общение».

На часах почти 16 часов, до окончания работы СИЗО остается всего час.

Мне понятно, что адвокат Андрей Стебенев неожиданно отложил все свои дела и приехал к Светлане Давыдовой. Может, он вспомнил, что должен был подать апелляционную жалобу? А может, следователи из Следственного управления ФСБ, которые находятся в том же здании, что и Лефортовская тюрьма, решили прервать общение госизменницы с правозащитниками?

— Вы послушайте, что вам скажет адвокат, но все равно напишите жалобу в Мосгорсуд , начальник СИЗО разрешит Вам передать Уголовно-процессуальный кодекс и шаблон жалобы, который я для вас написала, — говорю я Светлане. Ее уводят.

Через час по моей просьбе мы с Людмилой Альперн (член ОНК Москвы) заходим в следственный кабинет, где Светлана, как выражаются тюремщики, «работает» с адвокатом.

Адвокат Стебенев, этакий здоровый парень с повадками бывшего сотрудника правоохранительных органов сидит напртив Светланы и беседует с ней вполне дружелюбно. Перед ним на столе разложена большая папка с материалами дела.

— Вам передали мой УПК и апелляционную жалобу? — спрашиваю я.

— Да, спасибо большое!

— Вы будете подавать жалобу в Мосгорсуд, чтобы восстановить пропущенный срок подачи апелляционной жалобы?

— У нас много всякой работы, — загадочно говорит он, так и не ответив на мой вопрос.

Массивная дверь следственного кабинета, напоминающего обычную маленькую камеру Лефортовского СИЗО с кормушкой, закрывается, оставляя Светлану Давыдову один на один с человеком, называющим себя адвокатом, который еще вчера говорил журналистам, что обвинения в адрес его подзащитной имеют под собой основания и что «обжаловать ее арест не надо, так как все эти заседания и шумиха в прессе — лишняя психологическая травма для ее детей».

Что он теперь говорит Давыдовой за дверью следственного кабинета?

Когда встреча с адвокатом закончится, Светлана пойдет сцеживаться в свою камеру, где ее ждет 60-летняя сокамерница.

Ее обвиняют в мошенничестве и почему-то, как это часто бывает, содержат в Лефортовской тюрьме вместе с обвиняемыми в шпионаже и терроризме.