Разговоры с Гайдаром о цене социализма

После смерти Е.Т. Гайдара меня неоднократно просили высказаться о нем, о его роли в новейшей истории страны, о том, что нас объединяло, о наших с ним разногласиях.

С самого начала считал, что сделать это необходимо.
Но мне хотелось говорить о Гайдаре без крайностей, спокойно и серьезно, - под стать задачам, какие стояли перед ним, под стать решениям, какие были или не были им приняты.

Обычно такой разговор об ушедшем человеке начинается сразу же - с разбором его достоинств и недостатков, побед и поражений, крупных достижений и трагических ошибок.
Так было после ухода всех без исключения значимых фигур нашей общественной и политической жизни - Андрея Сахарова, Галины Старовойтовой, Бориса Ельцина, Бориса Федорова.
Однако такой разговор о Егоре Гайдаре пока еще не начался. Причина этого - не в том, что о нем нечего сказать. И даже не в том, что начало разговора откладывалось из-за приличествующей произошедшему печальному событию паузы - никогда ранее в нашей нынешней жизни факт ухода человека не являлся препятствием для начала серьезного разговора о его идейном и политическом наследстве.
Причина в другом - в том, что психологическая атмосфера, искусственно созданная в обществе относительно Гайдара, этого пока не позволяла.

Не позволяла этого делать из-за начатой сразу же после его смерти некоторыми из его «друзей и коллег» назойливой, шумной и иногда не очень приличной кампании по мифологизации Гайдара, по созданию его де-факто культа.
Кампании, сопровождаемой как фальсификацией недавней российской истории, так и агрессивными нападками на любого диссидента, не воспевающего осанну ушедшему.

Организаторы этой кампании пытаются создать из Егора Гайдара мистический образ «спасителя» страны «от голода и гражданской войны», автора и проводника чуть ли не всех сколько-нибудь разумных решений последних двух десятилетий.
Дело не в том, что ко многим из этих решений Гайдар не имел отношения. Имел, причем к некоторым - значительное. И многие решения без его личного вклада вряд ли бы состоялись. Но далеко не все. А некоторые решения, непосредственным автором которых он был, имели далеко неоднозначные последствия.

Егор Гайдар - вне всякого сомнения, незаурядный и во многих отношениях выдающийся человек.
Его воздействие на возникшую и сохраняющуюся в нашей стране экономическую и политическую систему весьма существенно. Но этот факт не требует приписывания ему того, что ему не принадлежит. Того, что он сделал, достаточно для того, чтобы заслуженно остаться в истории страны.

Неудивительно поэтому, что попытки приписывать Егору Гайдару ему не принадлежащее, создавать его культ и искажать российскую историю вызывают у многих граждан понятную реакцию отторжения и сопротивления, реакцию, также нередко сопровождаемую недостойными заявлениями и не менее возмутительными попытками фальсификации недавнего прошлого.

Кампания же нападок, упреков, обвинений политического и идеологического характера с оскорблениями оппонентов лишь усугубляет атмосферу нетерпимости и является не просто продолжением, а в какой-то степени даже и возрождением идеологической гражданской войны.
В том числе и той самой, от которой, по версии новоявленных евангелистов, Гайдар якобы спас страну.

К сожалению, такие нападки и оскорбления не случайны - они нацелены на недопущение начала столь необходимого для нашего общества спокойного и серьезного разговора - как о Гайдаре и его действиях, так и, что еще важнее, об альтернативах, стоявших перед нашей страной и 18 лет назад и в последующие годы.
Возможно, именно такого разговора более всего опасаются те, кто хотел бы установить тоталитарную монополию на то, что и как говорится о Гайдаре.

Разговор о Гайдаре лучше начать с разговоров с Гайдаром.

За более чем два десятилетия личного знакомства с Егором Тимуровичем разговоров с ним было немало.
Некоторые из них запомнились лучше других.

В 1987 г. мы говорили о том, кому принадлежит интеллектуальная собственность на статьи, предлагаемые для публикации в журнал «Коммунист»;
в январе 1992 г. - о масштабах ожидавшегося тогда повышения реального курса рубля и о бюджетных субсидиях угольной промышленности;
в марте 1992 г. - о разделении сфер полномочий между федеральными и региональными органами власти;
в июле 1992 г. - о бюджетной и денежной политике правительства, ведущей к гиперинфляции;
в октябре 1992 г. - о межэтнической войне на Северном Кавказе;
в течение всех 1992-94 гг. - о провалившихся правительственных попытках финансовой стабилизации;
в январе 1995 г. - об опасных последствиях политики «валютного коридора», тогда только начатой А.Чубайсом;
осенью 1995 г. - о неприемлемости залоговых аукционов;
в марте 1998 г. - о необходимости проведения девальвации рубля;
в июне 1998 г. - о неизбежных девальвации рубля и последующем за ним политическом кризисе;
в 1998-99 гг. - об историческом шансе, упущенном в 1990-е годы теми, кого тогда я называл либеральными и демократическими политиками;
в 2001 г. - об антилиберальном характере готовившейся реформы электроэнергетики;
в 2004 г. - о фальсификациях климатических данных и опасности ратификации Россией Киотского протокола;
в 2005 г. - об ответственности политических и общественных деятелей в деле защиты демократии в стране;
в 2007 г. - о морали и принципах поведения в политике.

В январе 2008 г., как многие, вероятно, помнят, началась, но, увы, не завершилась публичная дискуссия о возможностях и причинах экономических кризисов в США и России; о приемлемости работы профессионала, объявляющего себя демократом и либералом, на авторитарную коррумпированную власть, уничтожающую собственный народ и разрушающую собственную страну.
В апреле 2008 г. мы говорили о мифе т.н. «нефтяного проклятия» для экономического и политического развития России.

Продолжение непосредственных разговоров с Егором Тимуровичем более невозможно.
Значит ли это, что теперь следует отказаться от дискуссии с ним и с его идеями?

Если бы его взгляды были бы в нашем обществе маргинальными, то тогда, наверное, можно было бы оставить их архивам.
Однако это не так. Многие гайдаровские представления, оценки, объяснения являются весьма распространенными. И это значит, что отказ от дискуссии с теми его идеями, какие являются неверными, с теми его оценками, какие являются ложными, с теми его объяснениями, какие являются ошибочными, означал бы их молчаливое признание.

А вот с этим согласиться нельзя.

Дискуссии по таким вопросам шли почти всегда.
С участием многих людей. Но почти всегда они шли непублично. В 1992 г. их не выносили на публику из-за нежелания «политически ослабить» «реформаторское правительство» в деле «проведения реформ». Позже, в середине 1990-х, их не выносили из-за опасения «уменьшить шансы» на возможное раньше или позже «возвращение Гайдара во власть» и «возвращение власти к реформам».
В начале 2000-х их не выносили, потому что - пока есть такая возможность - «зачем же дебатировать? - реформы делать надо».
Ну, а затем, примерно с 2003 г., - а что тут дебатировать? - если появилась более опасная общая угроза? Правда, появлявшиеся время от времени публичные заявления самого Е.Т.Гайдара о том, что независимо от своего личного отношения к власти он «будет пытаться делать все возможное» для того, чтобы ей помочь, заставляли серьезно задуматься о том, воспринималась ли им эта угроза как общая, и вообще - что именно воспринималось им как угроза.

Был ли правильным уход от публичных дискуссий по ключевым вопросам нашей экономической и политической жизни?
Ответ на это отчасти дают масштабы общественной поддержки тех, кто ассоциировался с либерально-демократическим движением два десятилетия назад и сейчас. На национальном референдуме 25 апреля 1993 г. по всем заданным вопросам эти силы поддержали более половины населения страны, сейчас... как сейчас - всем хорошо известно.

Дальнейшее откладывание такого разговора в публичном пространстве было бы и неправильным и непростительным - прежде всего по отношению к нашим согражданам.
Но ни начало такого разговора, ни его продолжение не обещают быть легкими. Мифологизация общественного сознания относительно «гайдаровских реформ» уже пустила корни, уже бронзовеет гайдаровский имидж, и любой, решивший бросить вызов устоявшимся представлениям, рискует вызвать у его почитателей ненависть, близкую к религиозной. Жрецы, возводящие храм почитания Гайдара, возводят его не столько для Гайдара, сколько для самих себя.

Как бы то ни было, откладывать этот разговор больше нельзя.

Нельзя молчать перед памятью тех, кто ушел раньше.
И кто уже не сможет ответить. Это касается не только Егора Гайдара. Но и Галины Старовойтовой, Сергея Юшенкова, Бориса Ельцина, Бориса Федорова.

Нельзя молчать перед нынешними российскими гражданами, многие из которых оказались удачно зомбированными двумя удобно тасуемыми мифами:
либо 1) «лихие 90-е» против «благословенных нулевых»,
либо 2) «благословенные 90-е» против «лихих нулевых».

Нельзя молчать и перед будущими поколениями - у них все же должна быть возможность узнать о том, что, кто и как делал, и почему получилось то, что получилось.
Может быть, хотя бы им удастся извлечь уроки из исторического опыта предшественников и, не повторяя их ошибок, создать наконец свободную и демократическую Россию.

Поэтому начнем такой разговор - о Гайдаре и с Гайдаром.

Начну с текста, хорошо знакомого Егору Тимуровичу, текста, в котором изложено содержание нескольких разговоров с ним, произошедших в 1998-99 гг., и опубликованного в «Независимой газете» почти 11 лет тому назад.

Этот текст представляет собой письменное изложение нескольких дискуссий, произошедших осенью 1998 г. - весной 1999 г. с участием в том числе Е.Т. Гайдара, А.Б. Чубайса, Е.Г. Ясина.
Он был опубликован в «Независимой газете» 12 апреля 1999 г.

Если бы я писал на эту тему сейчас, то кое-что написал бы по-другому.
Здесь же воспроизводится оригинал 11-летней давности за исключением исправленных в нем нескольких опечаток, уточнения некоторых цифр, дополнения его несколькими современными примечаниями и выделения в нем ряда соображений.

Цена социализма

Столетие социалистической политики превратило российского великана в экономического карлика

В нашей стране по-прежнему господствуют мифы о характере современной отечественной экономики и сути проводившейся в последние годы экономической политики.
В явном противоречии с пропагандистскими заявлениями предыдущих правительств, разделяемых в этом и парламентской оппозицией и руководством нынешнего кабинета, - заявлениями, утверждавшими, что в стране проводились либеральные экономические реформы, на самом деле их не было. Не проводилась и монетаристская денежная политика.

Поэтому и катастрофа 17 августа не могла стать «провалом» либеральной экономической модели. Поэтому и заявления об «отказе» от либеральных реформ безосновательны. Невозможно провалиться тому и отказаться от того, чего не было.
А что же было?

Что это было?

Были ли реформы?
Поскольку реформы направлены на изменение направлений, масштабов и скорости экономических потоков, то действия правительства Е.Гайдара в конце 1991 - начале 1992 гг. были несомненно реформаторскими. Как, впрочем, и правительств Н.Рыжкова в 1987-88 гг., в какой-то степени А.Косыгина в 1965 г.

Были ли эти реформы рыночными?
Поскольку главная черта рыночной экономики - свободное ценообразование, то либерализация значительной части цен 2 января и унификация валютного курса к 1 июля 1992 г. означали, что гайдаровские реформы были рыночными. Создание в России рыночной экономики стало одним из важнейших событий в отечественной истории. После многолетних колебаний нашлись люди, сумевшие вырвать страну из цивилизационного тупика длиной в 70 лет.

Но во многом именно потому, что рыночная экономика была создана, с весны 1992 г. рыночные реформы прекратились, а в деятельности гайдаровского правительства наступило затишье, просто немыслимое во время «бури и натиска» ноября 1991 г. - марта 1992 г.
Переход к рынку, о необходимости которого так много говорили в предшествовавшие годы, произошел. Возник вопрос: что дальше?

Создание рыночной экономики давало только шанс на экономическое выздоровление страны, но не гарантию.
Оно не решало, да и не могло решить всех проблем, стоявших перед Россией. Рыночная экономика могла получиться и такой, как в США, и такой, как в Заире. Надо было выбирать между ее основными моделями - патерналистской, популистской или либеральной.

Выбор, сделанный весной 1992 года, оказался выбором в пользу социализма.
Конечно, не в пользу социализма сталинского, советского, командного, а в пользу социализма рыночного, популистского - социализма в общепринятом международном понимании этого слова.

С тех пор вот уже в течение более 7 лет в России в условиях рыночной экономики проводится популистско-социалистическая экономическая политика.
За это время сменилось пять руководителей правительства, десятки вице-премьеров и министров. В эти годы были колебания в экономической политике, она сдвигалась то «вправо», то «влево». Но суть ее оставалась прежней - перераспределительной, то есть по сути социалистической.

Сохранилась важнейшая черта социалистической экономической политики - масштабное перераспределение государством экономических ресурсов.
Особенностью российских реформ стала замена государственного перераспределения преимущественно физических и человеческих ресурсов в условиях «плановой» экономики государственным перераспределением преимущественно финансовых ресурсов в условиях рыночной экономики. По сути дела рыночно-социалистические реформы 1990-х годов дали вторую жизнь брежневской экономике бюрократического торга. По определению В.Найшуля, произошло «оденеживание» и благодаря этому выживание советской бюрократической экономики в новых условиях.

Монетизированная экономика бюрократического торга

В качестве важнейшего инструмента перераспределения национальных экономических ресурсов все эти годы выступал и продолжает выступать государственный бюджет.
Осенью 1991 г. многочисленные просители в коридорах российского правительства не могли поверить в то, что лимитам и фондам, "выбивание" которых стало профессией многих из них, придет конец, а их предприятия вынуждены будут самостоятельно зарабатывать деньги. Сомневались они не зря. Старые ценные бумаги - фонды и лимиты - уступили место новым ценным бумагам: бюджетным субсидиям, гарантиям, кредитам, таможенным и налоговым освобождениям, разрешениям на экспорт, взаимозачетам, федеральным программам, правительственным постановлениям, президентским указам. Предмет бюрократического торга изменился, но сам его механизм, описанный П.Авеном и В.Широниным еще в 1987 г., сохранился практически нетронутым.

Отсутствие жестких бюджетных ограничений для самого государства обеспечило сохранение его совокупных расходов в 1993-98 гг. на уровне 41-48% реально производимого в стране ВВП.
Это сопоставимо с рядом европейских стран - при пятикратном отставании от них по величине душевого ВВП. Весной 1992 г. российское правительство высмеивало предложения Р.Хасбулатова по построению «социальной рыночной экономики шведского образца». Однако в том же году «либеральная» Россия опередила «социалистическую» Швецию, поставив мировой рекорд по государственным тратам в условиях мирного времени. В 1992 г. они достигли почти 70% фактически произведенного ВВП, превысив чуть ли не наполовину даже показатели «плановой» экономики - в последние годы существования бывшего СССР государственные расходы составляли 47-50% ВВП.

В гигантском экономическом бремени государства, в тяжелейших налогах, в раздутых государственных расходах, в усилении государственного регулирования и заключается ответ на вопрос, почему предоставление российским производителям невиданных ранее экономических свобод привело не к бурному росту экономики, а к беспрецедентному по длительности и глубине экономическому спаду.
Огромные резервы, высвобожденные в результате перехода к рыночной экономике, были поглощены чудовищно разросшимся государством. Произошла не столько либерализация экономики, сколько либерализация государства.

В последующем - в 1993 г. и начале 1995 г. - государственные расходы, и то лишь на федеральном уровне, удалось сократить, хотя и недостаточно.
Затем - в 1994 и 1996 гг. - расходы были вновь увеличены. В результате сегодня они остаются на уровне, примерно втрое превышающем возможности национальной экономики. За то же время многократно возросло квазифискальное давление на частный сектор через детализацию государственного регулирования, усиление внешнеторгового протекционизма, проведение репрессивной валютно-денежной политики.

Внутриэкономическая либерализация, бывшая весьма ограниченной, с середины 1992 г. была фактически остановлена.
Запрет на продажу товаров по ценам ниже издержек привел к завышению в стране общего уровня цен, зарплат, налогов, на что экономика отреагировала бурным развитием мультивалютной платежной системы, расцветом неплатежей, бартера, взаимозачетов. Вмешательство государства в коммерческую деятельность мифических «естественных монополий» способствовало повышению цен на их продукцию по сравнению с рыночными. Незавершенность либерализации означала, что фактические масштабы государственного вмешательства в экономическую жизнь остались существенно большими, чем об этом свидетельствуют бюджетные показатели.

Следует еще раз подчеркнуть принципиальные различия между понятиями разного уровня - характером существующей в стране экономики (рыночной или нерыночной) и характером проводимой властями экономической политики (патерналистской, популистско-социалистической, либеральной).
Осуществленные российскими властями либерализация цен, унификация валютного курса, массовая приватизация государственной собственности и некоторые другие действия были шагами по созданию в стране рыночной экономики, но не свидетельствовали о проведении в России либеральной экономической политики.
Как известно, в экономике Швеции господствует свободное ценообразование, действует единый валютный курс и преобладает частная собственность. Но на основании этого никому и в голову не приходит утверждать, будто бы в Швеции проводится либеральная экономическая политика. Поэтому и наличие свободных цен, миллионов частных собственников, самой рыночной экономики в России не означает, что власти проводили либеральную экономическую политику.

Важной особенностью действующей российской экономической модели стала приватизация самого государства.
Государственные институты во все большей мере проводят политику, обусловленную не столько национальными интересами, пусть и не всегда адекватно понимаемыми, сколько частными интересами конкретных компаний, банков, отдельных лиц. Государственные решения, должности, органы стали предметом беспрецедентной купли-продажи.
Соответствующие тарифы получили практически все действия, связанные с реальным или потенциальным использованием государственной власти - от установления таможенных пошлин и индивидуальных налоговых платежей до рейдов спецназовцев на офисы неугодных компаний и проверок конкурентов органами прокуратуры и КРУ. Уж если в чем процесс приватизации действительно оказался успешным, так это именно в приватизации государственной власти. Приватизация как основных функций государства, так и правил и норм хозяйственной жизни, начатая еще в советскую эпоху, в пореформенные годы была легализована и, можно сказать, институционализирована.

Сохранение решающей роли государства в экономике одновременно с приватизацией институтов государства и правил хозяйственной жизни стали, пожалуй, наиболее важными чертами популистско-социалистической модели экономики, реализованной в России.
Именно социалистической, а не либеральной. Потому что либеральный подход противоположен тому, что делалось все эти годы.

Реальный либерализм и российский социализм

Либерализм отстаивает четкое разделение сфер ответственности и принципов деятельности экономики и государства.
Государство не вмешивается в деятельность частного бизнеса. Люди сами решают, что производить, что покупать, по каким ценам, с кем и на каких условиях заключать контракты. Как гласит Либеральная Хартия, «ненасильственная деятельность свободна».

С другой стороны, монополией на насилие обладает исключительно государство.
Насилие необходимо государству при производстве общественных благ (обеспечении личной и общественной безопасности, равноправия граждан, исполнения частных контрактов, защите политических и экономических свобод). При производстве частных благ насилие ненужно и вредно. Поэтому вмешательство государства в экономику делает ее неэффективной. Зато защита государством экономических свобод, равных условий и стабильных правил хозяйствования обеспечивает максимальную эффективность национального производства, устойчивые темпы экономического роста, повышение благосостояния граждан.

Совершенно не соответствуют действительности утверждения, будто бы либералы хотят «разрушить государство».
Как известно, "отмирание государства" провозглашается не либерализмом, а марксизмом. На самом деле либеральное общество нуждается в сильном государстве, но в государстве с иными, чем при социализме, функциями.

Согласно либеральной точке зрения, экономика и государственная власть действуют по разным принципам и правилам. В экономике господствуют горизонтальные связи, участники которых по определению равны друг другу. Осуществляя между собой обмены, они максимизируют свои функции полезности, добиваясь тем самым наиболее эффективного размещения ресурсов на национальном уровне.

В сфере ответственности государства преобладают вертикальные связи, отношения господства-подчинения.
Распространение связей вертикального типа на экономику (государственное регулирование) оборачивается ее деградацией. Использование в государстве связей горизонтального типа (коррупция) приводит к его разложению. Смешение типов связей и принципов деятельности, распространенных и применяемых в различных сферах человеческого общества, гарантирует разрушение как экономики, так и государства.

Критика современной российской действительности, звучащая с разных политических позиций, подчас весьма точна, глубока и справедлива.
Ошибка многих критических выступлений заключается только в том, что нынешнее кризисное состояние России приписывается воздействию либеральной политики. Однако практически все, что обычно упоминается в этой связи, - инфляция, исчезновение сбережений, нищета, безработица, коррупция, несправедливая приватизация, залоговые аукционы, неплатежи, бартер, падение производства, бюджетный дефицит, раздутый государственный долг, зависимость от внешних займов, бегство капитала, падающий рубль, низкий уровень монетизации экономики, господство финансовой олигархии, - есть результат не либеральной экономической политики, а ее отсутствия.

Все это - итог многолетней популистской социалистической политики, завершившейся к тому же летом 1998 г. вульгарным коммунистическим насилием.
Вопреки широко распространенным представлениям действия правительства С.Кириенко ни в коей мере не являлись либеральными. Это правительство повысило налоги и таможенные пошлины, отказалось от продолжения земельной реформы, с беспрецедентной скоростью наращивало внешний долг страны, с помощью нереального курса рубля субсидировало банковскую систему, импортеров и свое политическое выживание.
В конце концов на обострение экономического кризиса кабинет Кириенко ответил чисто по-коммунистически, отказавшись обслуживать государственные обязательства. Экономической сутью дефолта по государственному долгу и введения контроля на движение капитала стала конфискация частной собственности. Конфискация в особо крупных размерах средств частных инвесторов, вложенных в государственные ценные бумаги и российские компании. Как известно, конфискации, - неотъемлемая часть и коммунистической ментальности и коммунистической программы действий.

Самый могущественный российский олигарх

Одним из наиболее ярких примеров приватизации российских государственных институтов стала фактическая приватизация Центрального банка группой частных лиц.
Приватизация государственной монополии на выпуск денег, обязательных к приему на всей территории страны, и государственной монополии на управление национальными валютными резервами обеспечила руководству Центробанка (и предыдущему, и нынешнему) бесконтрольное распоряжение гигантскими финансовыми ресурсами, несопоставимыми с возможностями остальных российских олигархов вместе взятых.

«Рядовому» олигарху для получения многомиллионного «заработка» нужно организовать добычу газа или нефти, произвести автомобили или цветные металлы, провести те или иные финансовые операции, продать товары и услуги, получить за них оплату, заплатить с нее налоги (даже если не все), удержаться при этом в рамках закона (пусть для олигарха и весьма гибкого).
Однако «хозяевам» Центрального банка ничего этого делать не надо - деньги создаются их собственными решениями, причем в таких объемах, насколько позволяют им их собственные представления о добре и зле. Доходы от центробанковских операций налогами не облагаются, а процесс создания и распределения денежных средств Центробанком легален по определению, поскольку за ничтожными исключениями подчиняется правилам, установленным самим Центробанком.

В результате такой «независимости» от кого бы то ни было Центробанк потребляет огромные экономические ресурсы, создаваемые всей страной.
Только текущие расходы Центробанка (зарплата и канцелярские товары) в полтора раза превышают все расходы (текущие и капитальные) всех органов федеральной власти (Администрации Президента, федерального правительства, Государственной думы, Совета Федерации, Счетной палаты, центральных органов всех министерств) и равны пятой части национального оборонного бюджета.
Именно благодаря такой «независимости» официальная зарплата Председателя Центробанка (без доплаты за беспрецедентное в мировой практике совместительство в коммерческих банках) превышает жалованье руководителя Федеральной резервной системы США, зарплату американского президента, как, впрочем, и президентов и премьер-министров подавляющего большинства стран мира.

Именно благодаря такой «независимости» Центробанку удалось добиться поистине немыслимого - совместить в одной организации несовместимое - орган исполнительной власти, орган государственного надзора и контроля, коммерческую организацию и политическую партию.
Именно благодаря этому Центробанку удается тратить миллионы и миллиарды долларов на инвестиционные проекты, строительство и покупку офисов, участие в коммерческих банках и компаниях внутри страны и за рубежом, запуск спутников, приобретение и финансирование средств массовой информации, политический лоббизм, то есть быть тем, кого не без основания называют олигархами.

Тем не менее Центробанк принципиально отличается от «рядовых» олигархов.
Во-первых, деньги, которыми он распоряжается, являются не частными, а государственными - они заработаны всей страной и лишь доверены Центробанку на хранение.

Во-вторых, Центробанк не только обладает гигантской политической властью, он неоднократно продемонстрировал, что любит и умеет ей пользоваться.
Мало кто из иных российских политических сил может занести в свой актив то, что без привлечения лишнего внимания дважды удалось сделать руководству Центробанка. А именно - благодаря проводимой политике дважды отправить в отставку российские правительства - в декабре 1992 г. и в августе 1998 г. В отличие от Геращенко, боровшегося с Гайдаром прежде всего по идейно-политическим соображениям, главная вина Кириенко перед Дубининым и Алексашенко, похоже, оказалась достаточно тривиальной. По мнению последнего, бывший премьер намеревался заменить руководство Центробанка сразу после того, как стихнет финансовый кризис.
Вывод, который сделали центральные банкиры, оказался прост - финансовый кризис в стране не должен затихнуть прежде, чем руководство правительства изменит это свое намерение. Или прежде чем финансовый кризис заменит само правительство.

Продажа Центробанком большого пакета государственных ценных бумаг в мае 1998 г., безакцептное списание государственных доходов со счетов Минфина в пользу Центробанка в июле, молниеносный сброс ГКО и массированные закупки валюты, проведенные Сбербанком и Внешторгбанком (контролируемыми Центробанком) в начале августа, обескровили финансовые ресурсы правительства, привели его к фактическому банкротству и в конце концов вынудили его принять известные решения 17 августа.
История распорядилась по-своему, в конечном счете отправив в отставку вслед за кабинетом и руководство Центробанка. Но совершенно ясно, что без беспрецедентной финансовой войны, развязанной руководством Центробанка против федерального правительства в мае-августе 1998 г., возможно, не было бы ни самого августовского кризиса, ни, что уж совершенно точно, таких его масштабов и последствий.

Приватизация группой лиц государственных полномочий в денежно-валютной сфере привела к тому, что гигантские ресурсы, оказавшиеся в распоряжении Центробанка, не использовались по своему прямому предназначению, - для поддержания стабильности национальной валюты.
Если бы использовались - не было бы валютного кризиса несмотря на то, что происходило на азиатских рынках и с нефтяными ценами. За почти два года действия пресловутого азиатского кризиса и за пятнадцать месяцев падения цен на энергоносители ни в одной другой стране мира, кроме России, не случилось одновременной четырехкратной девальвации валюты, дефолта по государственному долгу (внутреннему и внешнему), введения моратория на обслуживание коммерческих кредитов.

Именно желание завершить легализацию фактической приватизации Центрального банка объединяет бывших и нынешних руководителей денежных властей, заставляет их мобилизовывать думских депутатов и общественное мнение против поправок в законодательство о Центробанке.
Под лозунгом обеспечения независимости Центробанка его руководство стремится обеспечить юридические гарантии абсолютной бесконтрольности деятельности крупнейшей финансово-олигархической группы, распоряжающейся национальными экономическими ресурсами и политической властью, несопоставимыми по масштабу ни с "рядовыми" олигархами, ни с региональными властями, ни с федеральным правительством.

МВФ как проводник социализма в России

Объективности ради следует признать, что наряду с тяжелым наследством доморощенного социализма немалую роль в сохранении социалистической экономической политики в России играют международные финансовые организации.
Вопреки широко распространенным заблуждениям рекомендуемая МВФ политика (повышение налогов, субсидирование завышенного валютного курса, внешние заимствования) является глубоко социалистической, а следование его рецептам в реальной жизни ведет к углублению экономического кризиса.

Сердцевину официальной идеологической доктрины МВФ и Мирового Банка, известной под названием Вашингтонского консенсуса, составляют либерализация, финансовая стабилизация, приватизация.
В отличие от большинства стран мира, с которыми Фонд и Банк имеют согласованные программы, в России эти организации не преследуют цели Вашингтонского консенсуса, а зачастую навязывают российским властям прямо противоположную политику.

Достижение финансовой стабилизации требует балансирования государственных доходов и расходов, ликвидации бюджетного дефицита, обеспечивающей низкие процентные ставки, снижения размеров государственного долга.
Однако, регулярно предоставляя России кредиты, МВФ тем самым фактически стимулирует политику сохранения бюджетного дефицита, высоких процентных ставок, наращивания государственного долга.

В отличие от традиционного требования внутренней и внешней либерализации, предъявляемого другим странам, в России Фонд выступает как против внутренней либерализации - за регулирование цен на продукцию т.н. «естественных монополий», так и против внешней либерализации - за повышение таможенных пошлин, за введение, а затем и увеличение налогообложения операций по обмену валюты.
Сейчас МВФ де-факто прямо поддерживает намерение нынешнего правительства ограничить конвертируемость рубля. Парадоксально, но факт: во время дискуссий между сотрудниками МВФ и представителями «Газпрома» о принципах определения цены транспортировки газа именно МВФ настаивал на марксистской формуле цены, определяемой по расстоянию, на которое подается газ, в то время как «Газпром» предлагал руководствоваться либеральным маржиналистским подходом и исходить из имеющегося в регионах платежеспособного спроса.

Согласно Вашингтонскому консенсусу важным фактором экономического роста выступает приватизация государственной собственности.
Но Мировой банк предоставляет России значительные кредиты, предназначенные для субсидирования и фактической консервации нерентабельных угольных шахт и препятствующие их приватизации.

Важнейшие рекомендации июльской (1998 г.) программы МВФ сводились к повышению налогов и сохранению регулирования курса рубля в рамках «валютного коридора» - то есть к продолжению и даже усилению проводившейся социалистической экономической политики.
Эти меры старательно исполнялись российским правительством, тем самым неизбежно погружая отечественную экономику во все более глубокий кризис. Большая же часть предоставленного МВФ кредита в 4,8 млрд дол. явилась ничем иным как субсидией, предоставленной находившимся на грани банкротства российским государственным банкам.

Предоставив России в течение 7 последних лет гигантские ресурсы (19 млрд дол. от МВФ, 6 млрд дол. от Мирового банка), международные финансовые организации тем самым субсидировали продолжение в России осуществления социалистической экономической политики.

Однако вред, наносимый международными социалистическими бюрократами российской экономике, этим не ограничивается.
Независимо даже от того, какую именно программу выполняют национальные власти в расчете на получение внешнего финансирования, предоставление кредитов МВФ имеет негативные последствия для экономического развития стран-реципиентов. Кредиты Фонда предоставляются правительствам, а эффективность использования средств государством ниже, чем у частного сектора.
Кредиты Фонда идут на финансирование бюджетных дефицитов и, стимулируя их сохранение, снижают эффективность национальной экономики. Поступление иностранной валюты в рамках кредитов завышает курс национальной валюты, что делает отечественных производителей менее конкурентоспособными перед зарубежными конкурентами.
Наконец, получение значительных незаработанных средств извне ослабляет решительность властей вносить необходимые коррективы в экономическую политику, откладывает принятие назревших мер. Поэтому в странах, получающих кредиты МВФ, темпы экономического роста ниже. А темпы экономического спада - выше, чем в странах, не пользующихся кредитами Фонда.

Но и этим негативное воздействие международных финансовых организаций на Россию не исчерпывается.
Неоправданная политизация реше