Центральная Евразия: комплексный и всесторонний кризис

Для Центральной Евразии 2014 год стал годом комплексного и всестороннего кризиса. В этом комментарии я подчеркну три тенденции, характерные не только для Центральной Азии, но и для сопредельных регионов — все вместе это часто называют Центральной Евразией: рост угроз безопасности, кризис в связи с конфликтом вокруг Украины и тяжелым состоянием российской экономики, рост китайского влияния как один из способов компенсации кризисных явлений.

Тенденция первая — рост угроз безопасности. Начну с ближневосточных событий. Стремительное наступление войск «Исламского государства» (ИГ) в Ираке и возникновение мощной новой базы для международных террористов, несомненно, стало одним из важнейших новых внешних негативных факторов для Центральной Азии.

ИГ реально представляет большую угрозу для постсоветских государств Центральной Азии и Кавказа. В частности, потому, что в ее рядах воюет большое количество выходцев из соответствующих стран. Они могут вернуться домой и начать распространять свои экстремистские воззрения и вербовать террористов, или, что еще хуже, руководство ИГИЛ может использовать их для совершения террористических актов у себя дома. Либо террористы, которых вербуют сейчас в постсоветских странах, могут быть использованы на месте вербовки, вообще без переброски их в Сирию или Ирак. В интернете уже распространялись угрозы со стороны ИГИЛ в адрес постсоветских государств, и возможность террористических действий экстремистов против постсоветских государств широко обсуждается как экспертами, так и спецслужбами соответствующих стран. В частности, недавно широко обсуждались соответствующие публичные сообщения узбекских и казахстанских спецслужб.

ИГ — это новый фактор, он накладывается на давнюю угрозу распространения экстремизма из соседнего Афганистана. Именно там собирается основная масса представителей радикальной исламской оппозиции из Центральной Азии (прежде всего, узбекской). На границах Афганистана и центральноазиатских государств (прежде всего, Таджикистана и Туркменистана) продолжают скапливаться представители террористических группировок, связанных с «Аль-Каедой».

Ряд экспертов высказали мнение, что возможна какая-то координация действий «Талибана» и ИГ. Действительно, в прессе проходила информация об их попытках скоординировать террористические атаки. Надо сказать, что эта точка зрения и верна и неверна одновременно. Она неверна в том плане, что у «Талибана» сейчас — скажем, в отличие от времен перед вводом американских войск в Афганистан — нет единого командного центра. Теперь «Талибан» — это просто совокупность добровольческих отрядов, группировок и их полевых командиров, которые сетевым образом могут согласовывать свои действия. Но именно этим «Талибан» и опасен. Так как централизованную структуру «Талибана» эффективно разрушили, ни победить его, ни договориться с ним теперь нельзя. Просто не с кем договариваться — нет лидера.

В связи со всем вышесказанным, конечно, преувеличены опасения о вторжении «Талибана» в постсоветскую Центральную Азию. Вторгнуться туда может не «Талибан», а отдельные отряды исламских экстремистов — выходцы из самой Центральной Азии (в частности, представители Исламского движения Узбекистана). Но как показали события предшествующих периодов, в частности, «Баткенская война» в Кыргызстане, даже такие вторжения представляют огромную угрозу для стран Центральной Азии и требуют военной помощи от России.

К сожалению, всесторонний военно-политический и экономический кризис, охвативший постсоветское пространство в 2014 году, очень ослабляет возможности постсоветских государств в противостоянии терроризму и религиозному экстремизму. Более того, конфликт между Россией и Западом не дает возможности особенно уязвимым государствам Центральной Азии получить реальную помощь в противодействии терроризму, так как все геополитические игроки начинают в той или иной мере решать свои политические задачи (например, связанные с наращиванием «мягкой силы» в противовес других игрокам), в том числе, и через инструменты помощи. В этой связи можно ожидать, что в 2015–16 годах активность террористов на юге постсоветского пространства усилится.

Перечисленные угрозы могут наложиться на ряд «внутренних» центральноазиатских проблем, которые в 2014 году продолжали усиливаться. Собственно говоря, опасны не сами по себе угрозы «Талибана» и ИГ, а то, что даже слабые внешние толчки могут разрушить и так «хрупкие» (fragile) центральноазиатские государственности. А дальше может сработать модель «домино»: одно падающее государство будет разрушать стабильность в другом.

Растет угроза соединения криминальных структур, занятых транзитной наркоторговлей, с террористическими структурами. Напомню, что Россия — первый в мире потребитель афганского героина, который идет по маршруту: Афганистан — Кыргызстан — Казахстан — Россия — Европа («Северный маршрут»). Примеров финансирования террористической деятельности из средств, полученных на продаже героина, много и в Афганистане и в постсоветской Центральной Азии. Продолжается очень острый конфликт Узбекистана и Таджикистана по поводу раздела вод трансграничных рек, есть трения между Узбекистаном и Кыргызстаном. По-прежнему существуют серьезные угрозы внутриполитической стабильности в странах региона.

Основной потенциал внутренней дестабилизации в Центральной Азии сейчас, к сожалению, сложился в Кыргызстане. После двух революций там имеет место периодически обостряющийся политический кризис, а государственные структуры очень слабы. Все соседи Кыргызстана, естественно, должны принять это во внимание и всемерно стараться помочь стабилизировать ситуацию.

К числу важных факторов потенциальной внутренней дестабилизации даже в двух ключевых государствах региона (Казахстане и Узбекистане) я также отнесу проблемы с передачей верховной власти. Есть также и серьезные долговременные социальные проблемы, подрывающие стабильность во всех странах Центральной Азии, хотя и в существенной разной степени. Это — бедность, коррупция, межрегиональные и межклановые конфликты. Казахстан в этом плане смотрится принципиально лучше всех своих соседей по региону. Но проблемы соседей легко могут «перехлестнуться» и через его границы.

Тенденция вторая — кризис в связи с конфликтом вокруг Украины и тяжелым состоянием российской экономики. Еще более тяжелое влияние на Центральную Азию оказывает общий политический и экономический кризис на постсоветском пространстве. Революция на Украине спровоцировала обострение конфликта между Россией и Западом на пространстве бывшего СССР, а также острый российско-украинский конфликт, балансирующий на грани полномасштабной открытой войны. В этой связи начался кризис «многовекторной внешней политики», которые проводили постсоветские государства.

Скажем, если взять Казахстан, то суть многовекторной политики Астаны можно свести к тезису: «Казахстан одинаково дружественен всем странам мира и особенно соседям». Но как сейчас дружить с теми игроками, которые находятся между собой в открытом конфликте, например, с Россией, с одной стороны, и США, ЕС и Украиной, с другой?

Это огромный вызов для казахстанской внешней политики. Президент Назарбаев с его огромным опытом и влиянием, опираясь на нефтегазовые ресурсы Казахстана, еще находит какие-то эффективные рецепты поведения в данной ситуации, но для более слабых стран (скажем, Кыргызстана и Таджикистана) это огромный вызов.

Еще хуже то, что политические конфликты наложились на начало мощного экономического кризиса в России, который неизбежно затронет в 2015 году и страны Центральной Азии. Особенно это касается упомянутых выше Кыргызстана и Таджикистана, а также Узбекистана. Все эти три страны сильно зависимы от трудовой миграции в Россию. Также ряд стран Центральной Азии зависим от российской внешней помощи (особенно Кыргызстан и Таджикистан) и от торгово-экономических связей с Россией (Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан).

Несмотря на кризисные явления, все еще идет процесс углубления и расширения сотрудничества по линии евразийской интеграции. Этот процесс сложный и многоаспектный. С одной стороны, поступательное развитие очевидно. С другой стороны, наметились и определенные кризисные явления, в частности, идут активные политические и экономические дискуссии между участниками процесса интеграции. Конфликт на Украине показал, что Казахстан никогда не откажется от своей многовекторной внешней политики. Россия хотела бы большей политической поддержки. Этот конфликт также обнажил основное противоречие в подходах Москвы и Астаны к евразийской интеграции. Астана всегда предпочитала подчеркивать экономическое содержание евразийской интеграции и отдавала приоритет углублению сотрудничества в рамках имеющегося набора членов ЕАЭС.

Кроме того, Казахстан, как я уже отмечал выше, — сторонник гармонизации процессов региональной интеграции на евразийском пространстве с процессами глобализации, а также более гармоничного взаимодействия евразийских и евроатлантических структур (особенно, ЕС). В принципе, все это не противоречит ни ключевым внешнеполитическим документам России, ни основным положениям программных статей, с которыми президент В.Путин избрался на третий срок, ни его высказываниям после избрания, ни долгосрочным интересам России. Однако в качестве ответа на разного рода краткосрочные вызовы безопасности, в частности, на украинский кризис, Москва в последнее время стала более активно проводить линию на подчеркивание геополитических аспектов интеграции, на активное расширение ЕАЭС и на противостояние влиянию Запада на постсоветском пространстве. Здесь следует отметить, справедливости ради, что трения в российско-казахстанских отношениях, по сравнению, скажем, с российско-белорусскими, незначительны.

Тенденция третья — рост влияния Китая. Одновременно с кризисом в Центральной Азии, в частности, и на постсоветском пространстве, в целом продолжает расти влияние КНР. Оно становилось все больше доминирующим и ранее, чисто по экономическим причинам. Но конфликт между Россией и Западом сделал Китай главным бенефициаром. Пекин выступает сейчас в роли «умной обезьяны», которая — согласно одной восточной притче — наблюдала с дерева схватку двух тигров.

Рост китайского влияния тесно связан с кризисом в сфере безопасности и экономики, так как, по сути, многие постсоветские страны начинают обращаться к Китаю за помощью в тяжелой ситуации. В этой связи нужно обратить особое внимание на общий рост китайского политического и экономического влияния во всех центральноазиатских странах, а также на развитие выдвинутого председателем КНР проекта «Пояса Шелкового пути», который призван институционально «зафиксировать» это влияние. Существует серьезная угроза столкновения российских интересов в Центральной Азии с китайскими, так как «Пояс Шелкового пути» зачастую позиционируется как альтернатива евразийской интеграции. Причем достаточно очевидно, что в условиях кризиса в отношениях с Западом у России не будет свободных ресурсов для противостояния Китаю. Следовательно, надо искать способы эффективно договориться.

Отмеченные выше тенденции, безусловно, продолжат развиваться и в 2015 году.

Первое. Продолжатся конфликты между Россией и Западом. К сожалению, я не прогнозирую разрешение конфликта вокруг Украины в 2015 году. Противостояние уже перешло в «позиционную фазу», т.е. есть большой риск, что оно будет длительным, на полное экономическое истощение одной из сторон. При этом на всех соседях России, в том числе центральноазиатских, будет все тяжелее сказываться российский экономический кризис.

Второе. Экономический кризис в России и тяжелая геополитическая ситуация на постсоветском пространстве неизбежно тяжело скажутся на развитии евразийской интеграции. Больше всего это касается тех партнеров России, которые вошли в этот процесс, рассчитывая, в основном, на российскую экономическую помощь. Это Беларусь и Кыргызстан (который вступает в ЕАЭС). Здесь, к сожалению, есть риск всевозможных конфликтов и скандальных ситуаций, если российская экономическая помощь окажется недостаточной по сравнению с ожидаемой. Армении в большей мере нужна российская военная помощь, гарантии безопасности — прежде всего, от вмешательства Турции. Поэтому здесь ситуация будет «тише». С Казахстаном же ситуация может оказаться самой благоприятной, как с учетом мудрой позиции президента Назарбаева, так и с учетом того, что Казахстан объективно не является крупным получателем российской помощи.

Третье. Продолжит расти влияние КНР, при этом экономика будет все больше накладываться на геополитику. Ключевой вопрос тут — насколько Россия и Запад, занятые борьбой друг с другом, смогут противостоять этому росту китайского политического влияния. В 2015 году они этого сделать не смогут — это, на мой взгляд, очевидно.

Четвертое. Надо учитывать, что в 2015 году продолжится рост рисков, связанных с ИГ, нестабильностью в Афганистане, исламским терроризмом. Россия в рамках ОДКБ выступает гарантом безопасности Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана. Она будет вынуждена помогать партнерам при росте угроз.

Описанная ситуация достаточно тревожна. В данном контексте российско-казахстанские отношения — как ключевой движущий элемент евразийской интеграции — могут и должны продолжать поступательно развиваться. И Москве, и Астане это выгодно. К тому же президент Назарбаев, будучи очень опытным политиком, умеет позиционировать это сотрудничество как не направленное ни против Запада, ни против Китая. Американцам не нужно повторение терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне, а китайцам — аналогичные проблемы с религиозными экстремистами в Синьцзяне. А для этого нужна, в том числе, стабильность в Центральной Азии. Если из-за всестороннего кризиса на постсоветском пространстве вдруг выпадет «ось» Россия-Казахстан, ключевая для обеспечения стабильности и безопасности Центральной Азии и всей Центральной Евразии, то заместить ее абсолютно нечем. Никто пока заменить эту «евразийскую связку» в реальности не готов, ни американцы, ни китайцы.