О вечном

Пока вы тут бегали со своими рублями, под собой не чуя страны, у нас соседка-старушка померла. Старичок ее уже лет семь как преставился, а она вот только сейчас. Переехали они к нам всей семьей из Казахстана, причем давно уже, когда с социализмом покончили и за капитализм взялись. Сами поселились здесь, в поселке. А дети – в Питере, внуки уже на крыло встали, все как у людей. И тут такая оказия.

За поминальным столом зять, ну, то есть муж дочери старушки, рассказывал, как бегал с оформлением всех бумаг на погребение. Ну, как обычно. Про городские страхи (а померла она в городе) рассказывать не буду, и про цены тоже – это запредельно и потому уже не интересно, как неинтересно все, что превышает порог человеческих ощущений. Старичок-то здесь похоронен, так что думать тут особо не приходится.

И вот идут они со смотрителем кладбищенских участков к нужной могилке и обнаруживают, что креста на ней нет. А то, что есть, это не крест, а обломки бруса, кое-как сваленные в кучку где-то на задах. Что такое? Не волнуйся, говорит смотритель и бодро шагает мимо огороженных могилок. И подходит к чьей-то, которая неподалеку. С крестом. Вот те крест, говорит. Тут, вишь, владелец (а как его назвать? «Собственник»? «Собственник могилы»? Жуть. «Правопреемник»? В общем, лингвистический тупик), владелец, значит, сначала крест поставил, а потом нормальный памятник, так что крест ему не нужен. Чего добру пропадать? Бери, если хошь. Зять начинает переминаться с ноги на ногу. Ну, говорит, как-то оно... Не нравится, соглашается смотритель и ведет к следующей. Во, гляди, еще крест на задах памятника, тоже, стал быть,  бесхозный. Тащи. Да он проволокой прикручен, возражает зять. Фигня, у меня кусачки есть, бодро говорит смотритель и действительно достает из кармана ватника кусачки. А то вот еще, гляди, могилка старая, вон памятник покосивши... Присмотреть некому, значит, и не надо. Можно ведь памятник освежить, надпись зашлифовать и новую за........ Мы только за работу возьмем, на камне сэкономишь! Давай, решай быстрее, говорит, потому как еще с твоей сосной надо разобраться. С какой такой сосной? Ну, той, что на могилке. Положено не больше одной. А у тебя их две. Валить ее надо умеючи, по частям, чтобы не поломать ограды вокруг, согласен? Вот я и беру за сложный повал двадцатку. Но с тебя, как с хорошего клиента, возьму семнадцать. И все сделаю в лучшем виде. Ты только сучья, ветки и прочий мусор вывези. А что за «прочий мусор», спрашивает зять, тихо тоскуя. Ну, вишь, венки там-сям разбросаны, непорядок. Ты не боись, они жирные, горят хорошо, вывез и спалил, все дела.

В общем, рассказывал это зять за поминальным столом.

Все ахали, дивясь хитроумию смотрителя, который из ничего, можно сказать, из благорастворения в воздушном пространстве заработал семнадцать тысяч, дровишки, которые продаст какой-нибудь пенсионерке тоже не бесплатно, и от мусора избавился, уборка коего входит в его, на минуточку, обязанности.

Тему подхватила вторая дочка усопшей старушки, которая еще в казахстанской жизни вышла замуж за немца, а потом, когда стали подступать последние времена, уехала с ним на ПМЖ в Германию. У нас в Германии, рассказывает, каждый платит страховку за свое будущее погребение и за дальнейший за ней присмотр. Так что за свое место можешь не беспокоиться. Потом плата за тебя переходит к родственникам. А вот если они платить перестанут, тогда по происшествии какого-то времени аренда места истекает, и оно переходит к другому. Ну, это ж колбасно-пивная Германия, там же одна бездуховность. В общем, осудили дружно гансов и налили по следующей.

А я задумался. Сильно меня этот крест зацепил. И памятник. Раньше бы об этом не задумывался. Может, даже не обратил бы внимания.

Но теперь мне из каждого утюга талдычат про сакральность и духовные скрепы. Только вот не складывается крест этот коммунальный, памятник беспризорный да венки жирные со скрепами, будь они хоть семижды духовными, не складывается, хоть ты тресни! Или одно, или другое. Да, чуть не забыл про особый генетический код. Но, как говорил ходжа Насреддин, если это кошка, то где же мясо? А если это мясо, то где же кошка? И как с этим стыкуется бойкая бабуля, торгующая гвоздиками у входа на кладбище, рядом с парковкой, со своими советами безутешным родным и близким обламывать купленные цветы у самой головки – чтобы с могилы не унесли лихие люди и снова не перепродали доверчивому человеку? И неужто нельзя на краю могилы сделать так, чтобы чаяния людей, пришедших сюда в скорбную минуту, не оказывались противу интересов людей, тех тут деловито поджидающих? И чтобы как-то из этого проистекало удобство всем? И чтобы как-то поделикатнее оно, а?

Сразу оговорюсь, что я не делаю глобальных выводов из мелкой истории. Делаю поправку в рассказе на некоторую аберрацию фактов под влиянием разнообразных поминальных напитков. Более того, допускаю, что где-то на просторах нашей бескрайней страны есть заповедные места, где полный порядок и со скрепами, и с особым кодом. Особенно, так сказать, встык между мирским и сакральным, непосредственно в обители печали и юдоли скорби. И сильно надеюсь на читателей, которые расскажут мне об этом.

Пока же – грустно, ребята.