Финские сказки о Второй мировой

Относительно роли Финляндии в Великой Отечественной войне за последние десятилетия в наше общественное сознание активно внедряют несколько антиисторичных мифов, превращающих страну-союзницу Германии и соучастницу её преступлений в невинную жертву.

Одним из таких мифов стало утверждение о том, что Финляндия в 1941 году якобы захватила лишь те территории, которые были утрачены ею в ходе зимней войны 1939-1940 годов. Дескать, финны лишь возвращали своё...

На самом деле финны пошли значительно дальше потерянных территорий, в чём несложно убедиться. Достаточно, например, воспользоваться данными любой из доступных энциклопедий относительно судьбы советской Карелии, в 1941-1944 годах оккупированной финнами. Карелию с её столицей Петрозаводском к числу территорий, утраченных финнами в 1939-1940 годах, отнести никак невозможно.

В захваченной финнами советской Карелии создали целую сеть концентрационных лагерей, в которые отправили едва ли не всё русское население, включая детей (финская расовая программа базировалась на разделении населения оккупированных территорий по национальному признаку; родственные финнам карелы и ингерманландцы выделялись ими в особую привилегированную категорию местных жителей).

Вот лишь несколько свидетельств о том, что творилось на захваченных финнами территориях.
«Зовут меня Лодыш Галина Александровна. Я родилась 3 июля 1937 года в Ленинградской области, Вознесенского района село Равское. Жила я там до 1941 года, то есть до начала Великой Отечественной войны.

Когда началась война, то наше село заняли финны. Всех жителей села погрузили на телеги и увезли нас оттуда. Это было в декабре 1941 года. Везли нас на телегах, и нам было очень холодно. У меня ехали папа, мама, бабушка, брат, который был двумя годами младше меня. Финны нас привезли в Петрозаводск.

В Петрозаводске было несколько концлагерей, и нас поместили в концлагерь номер пять. Взрослые, папа и мама, конечно, работали, их возили на лесозаготовки. А дети были в лагере. Условия жизни были очень тяжелые: голод, холод. Жили мы в бараках, постоянно недоедали. Родители старались что-то дать нам из своего пайка, но этого всё равно нам не хватало. Мой брат умер в концлагере, а я осталась живая…

Обращение было очень жестоким. Всего не помню, потому что мне было четыре года, но то, что помню, свидетельствует о жестоком обращении. Если дети подбегали к ограждению из колючей проволоки, которое преграждало путь в концлагерь, то их беспощадно избивали. Дети познали ужасы войны, главными из которых были голод и холод…»

А вот воспоминания Людмилы Банкет, также пережившей финскую оккупацию:

«В нашем доме сделали штаб. Там одна женщина ухаживала за ними, ведь переходили на их сторону. У нас корову отобрали, она ее доила. Мама иногда ходила туда, просила молока ребенку. Вот так мы и жили. Потом в нашу деревню стали свозить со всех деревень: с Кижей, с Великой Губы. Везли на больших машинах. Селили (в бараки), сколько влезет. (Финны) рыли окопы, большие, на Онежское озеро. В один прекрасный день (финны) нам сказали: «Собирайтесь, всё оставляйте, никто ничего не унесет, всё останется здесь».

Повезли нас в Петрозаводск через Онегу, зимой. Мороз, (дело было) в январе. Машина была ничем не крытая. Нас было пять семей в этой машине. Была я, Аля и мальчик сорок первого года рождения, несколько месяцев от роду. Мы замерзли. Нас отвезли в Петрозаводске на площадь Ленина. С собой мама взяла немного: еды, несколько каких-то вещей. Я помню, у нас была игрушка: мишка плюшевый, большой. Все наши вещи вывалили на площади Ленина. Вещи пересмотрели, этого мишку у нас взяли и не отдали, мы потом долго плакали.

Нас поместили в какой-то барак, и мы жили на нарах, в лагере. Первый раз мы были в пятом лагере – это Пятый поселок (микрорайон в Петрозаводске). Потом мама стала просить, чтобы нас перевели в в седьмой лагерь на Куковке (микрорайон в Петрозаводске) – там жили все наши родственники. Мама долго болела, лежала. Мы жили с дедушкой, а бабушка жила с папиной сестрой, тётей Диной. Финнам не нравилось, что мы все время есть хотели. Однажды дедушка куда-то ходил за едой, так они его избили за это, так что он долго не мог ходить. Братик умер в сентябре, похоронили в Песках (пляж на берегу Онежского озера). Там была большая яма, и в ней было тридцать или сорок гробов. И дедушку там похоронили…

Мы долго жили в Петрозаводске. Потом нас опять перевезли в Сенную Губу. Когда мы приехали туда, все наши дома были распилены, дрова сложены. И нам было негде жить. Мы переехали в старый дом маминых родителей. Там и жили. Много деревень было заминировано, много людей подорвалось. Целая деревня около пристаней Лоукаса была заминирована. И, когда люди стали возвращаться в свои дома, вся деревня взлетела. А там была большая деревня.

…А утром оказалось, (что) они в очень многих местах поставили мины. И в этот день было столько раненых наших. В домах, под крыльцом, где только не ставили они. Это было, конечно, страшное дело. Вроде как они ушли, но оставили вот такую… А там кто… Ребята, конечно, ребятня…».

Не менее страшные вещи вспоминает и Мария Ваганова:

«Давали норму по триста грамм муки. Коров всех финны у местного населения отняли, забрали они и нашу корову. Голод поэтому был страшный. Так что ни молока, ничего мы не видели весь период оккупации. Уже когда финны ушли, мы свою корову не смогли найти, наверное, финны забили её на мясо. Мы все время с мамой работали, а сестрёнки сидели дома – они были еще малы и не могли работать. Потом меня отправили в лагерь, мне тогда было пятнадцать лет. Лагерь был в селе Серевское, неподалеку в десяти примерно километрах. Там строили дорогу, и я работала на этой дороге: чистила снег, потом копали канавы – всё это делалось в Заонежье. Так пришлось работать целую зиму. А после этого стали всё чаще массироваться слухи о том, что скоро наши этих финнов прогонят. И что наши придут. А кормили нас финны кашицей, очень жиденькой, сваренной из ржаной муки и остатков хлеба, недоеденных финнами, и несколько галетин давали. Сытым от такой еды не будешь, и жили мы впроголодь. Одеть тоже было нечего, можно сказать, что мы были голые и босые. А мама надорвалась на пашне. Заставляли пахать землю, а у неё была паховая грыжа. Случился у неё от тяжёлой этой работы завороток кишок, а врачей никаких не было, и она так и умерла…»

Про финскую «гуманность» в отношении жителей Карелии рассказала и Таисия Рогозина:
«Наказывали они русских берёзовой вицей, её распаривали в горячей воде, и кому по двадцать, кому по двадцать пять ударов. Если кто ходил на поля за колосками, тех поймают и наказывали. У меня маленький брат был, приходилось нянчить, мы никуда не ходили, и розгов не получали.
Работали женщины под конвоем, рыли канаву, а финны – надзиратели с винтовкой смотрели за ними…»

Наверное, тем, кто привык не критически относится к сказкам о Финляндии. которая лишь «своё» в 1941 году возвращала, стоит, прежде всего, почитать воспоминания советских мирных жителей, переживших финскую оккупацию. После этого желание сказки повторять сильно поубавится