Модный приговор почтальона Тряпицына

«Он каждое утро смотрит «Модный приговор» — не по сценарию режиссера, а по велению души… Он — звезда Венецианского кинофестиваля. У него нет смокинга, но он с нами, потому что верит в чудо», — так накануне премьеры фильма Андрея Кончаловского «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» «продвигали» героя к зрителю искусники самопиара на Первом канале.

Простой «архангельский мужик» Леха Тряпицын приехал на «Модный приговор» в специально купленной ради такого случая приличной серой кофте, или фуфайке, которую ведущий Александр Васильев назвал гордым словом «кардиган», сообщил, что действительно часто смотрит «Модный приговор», так как «больше смотреть нечего», а в программе его больше всего привлекают «красивые бабы».

«Вот это по-нашему, по-простому!» — восхитилась представительница народа Надежда Бабкина, от души хлопнув героя по плечу.

Гламурная же Эвелина Хромченко, несколько покоробленная такой простотой, поджала губки. «Мне известно, что почту вы развозите в камуфляже и резиновых сапогах, поскольку до соседних деревень можно добраться лишь на моторке, — обнаружил знание предмета ведущий. — Однако мы предлагаем вам удивить своих односельчан и подарить вам новый образ. Сейчас вы попадете в волшебную комнату стилистов».

Почтальон Тряпицын покорно поплелся в волшебную комнату, чтобы к финалу программы явить публике «чудо преображения на главном подиуме страны». Джинсовая рубашка, джемпер с цветными ромбами, джинсы цвета переваренной свеклы, легкая стеганая куртка, замшевые мокасины, кепка и толстая сумка на ремне плюс модная стрижка и впрямь совершенно преобразили нашего героя, сделав его похожим на какого-нибудь британского почтальона, незнакомого с традиционными российскими хлябями. «Вид-то у него европейский получился, — ахнула в восхищении русская народная певица Надежда Бабкина. — А мы всё «архангельский, архангельский»… Мужики-то теперь попрут на «Модный приговор»…

И мужики таки поперли. То есть не мужики, а зрители. И не на «Модный приговор», а на премьеру фильма «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» — отнюдь не массовое кино оказалось одним из лидеров телесмотрения в Москве и стране. Вот она, волшебная сила грамотного рекламного продвижения товара к потребителю!

В фильме герой Алексея Тряпицына, он же сам почтальон Алексей Тряпицын, действительно живет на фоне «Модного приговора» — он под него просыпается, жарит яичницу и пьет чай, никак, впрочем, не реагируя на телевизионное действо, идущее фоном. Это параллельные прямые, которым никак не дано было пересечься — разве что заезжий режиссер смог нарушить естественное течение жизни почтальона и его односельчан, что он, собственно, и сделал, превратив своего героя в «звезду».

«Отличаетесь вы в жизни от того, каким вы себя увидели на экране?» — спросил у Алексея Тряпицына Иван Ургант, в гости к которому почтальон пришел уже после премьеры фильма на Первом канале.

«Несколько режиссер меня подмакияжил», — неожиданно ответил Тряпицын, сидя в студии все в том же модном прикиде от «Модного приговора» и вроде бы как раз сильно «подмакияженный» другими режиссерами и стилистами.

На самом деле это неуклюжее слово — ключ к творческому методу, который использовал режиссер Андрей Кончаловский в своем фильме. Да, там как будто бы жизнь в своем естественном течении и как будто бы обычные люди в своих естественных проявлениях. На самом же деле естественна здесь только природа да приметы убогого житья-бытья, одинаково характерные для любой российской глубинки. «Людей надо постараться полюбить и понять», — сказал Андрей Кончаловский в интервью «Воскресному времени» за несколько минут до премьерного показа на Первом канале. Полюбил ли? Понял ли? Или наблюдал за ними с холодным любопытством естествоиспытателя — надо же, тоже люди, — находясь при этом во власти заранее придуманной схемы: мол, пока Европа со своими либеральными ценностями стремительно движется к пропасти, у нас сохранились ценности, которые можно назвать христианскими (это тоже из интервью «Воскресному времени», снятому на ослепительно зеленой лужайке итальянского городка Виченце).

Эти «христианские ценности» — покорность судьбе, терпение и смирение — он выгодно использует в работе с самодеятельными артистами, заставляя их плясать под свою «дудку» и «подсоздавая» некий «русский национальный характер».

Слово, произнесенное почтальоном Тряпицыным — «подмакияжил», — и есть признание того, что они, герои фильма, иные, нежели их воображает себе Художник, уверенный, что постиг русский национальный характер и российскую жизнь. Не лучше, вероятно, и не хуже — просто иные.

И художественное конструирование их жизни, подобно серому коту, являющемуся Тряпицыну то ли во сне, то ли наяву, разрушает всю подлинность этой жизни и обнажает порочность самого творческого метода. Живые люди для Кончаловского — не цель, а средство для самовыражения и для иллюстрации идеи, которую он и попытался сформулировать в том интервью для «Воскресного времени».

И явление натурального (хоть и несколько огламуренного) Алексея Тряпицына в модных телевизионных программах это наглядно демонстрирует. В отличие от угрюмого, одинакового, что-то невнятно бормочущего киношного «почтальона Тряпицына», он, живой Леха, несмотря на неординарность ситуации (а запись в студии — испытание почти для каждого нормального человека), не робеет, не тушуется, не бычится, но и не задается и звезду из себя не корчит. К своему неожиданному «преображению» относится иронично, немногословен, но остроумен и точен в ответах. Одно только словечко «подмакияжил» чего стоит! «А вы чему-нибудь научили режиссера Кончаловского?» — спросил Ургант. «Может, чего-нибудь он и схватил», — усмехнулся почтальон Тряпицын.