Кремлевские мечтатели

Они считают, что статус мировой державы можно обрести, просто назвав себя так и требуя признания

Крым — дашь?

Спрашивают журналисты тех, кого считают лидерами российской оппозиции.

— Не дам! — хором отвечают Ходорковский и Навальный.

В ответ Сеть заполняют сокрушенные комментарии тех, для кого быть

Оппозиционером — значит заявлять: «Крым — не наш». Так тему аннексии, что по уровню актуальности сползла было в нижнюю часть повестки дня, возвращают в первые строки.

И — бац! — начинаются разговоры о компромиссах по Крыму.

И — зря. Поскольку к радости одних и ярости других, разговоры это пустые — отголоски либо ужаса перед конфронтацией с Западом, либо «абстрактного гуманизма», а то — надежд, что «Россия — это Европа».

— Нет, — отвечают из Кремля Николай Патрушев и Сергей Иванов.

Их интервью на эту тему вышли в «Российской газете» в пору пребывания Владимира Путина на саммите «Азия — Европа» в Милане. В них, играющих роль своего рода «артиллерийской поддержки» главных сил, ясно сказано, отчего сейчас надежда на компромиссы между Кремлем и кем бы то ни было — надежда тщетная.

Так, Сергей Иванов разъяснил, что для Украины война за Донбасс «до победного конца» — это война «до последнего украинца». Что ее захлестнула «антироссийская истерия». Что «Китай наш важнейший партнер». А Запад досаждает «циничными санкциями». Плюс в Украине идет «карательная» война. «В этой же цепи событий — убийство своих на Майдане, Крым, преступления в Одессе, сбитый «Боинг».

Тема Крыма не обсуждалась, как и действия российских военных в Донбассе. Что же до передачи Украине или международным силам контроля над участками границы, занятыми сепаратистами, — то о ней говорили лишь в связи с проектом постройки пограничной стены. «Никакой стены не будет в конечном счете», — сказал Иванов.

В свою очередь, Николай Патрушев обвинил в кризисе «США и их ближайших союзников» (так когда-то Хрущев винил их же в кризисе вокруг Западного Берлина, хотя сам хотел прибрать его к рукам). Указал на попытки «переформатирования постсоветского пространства под американские интересы». Заявил, что европейские ценности для украинцев не предназначены и «Украина просто не сможет успешно развиваться без России».

Штатам, по его мнению, как заявляла Мадлен Олбрайт, нужен «свободный доступ» иных государств» к территориям и ресурсам России, «которые она не в состоянии освоить и которые… не служат интересам всего человечества». Добиться этого, по словам Патрушева, они хотят, определив «уязвимые места нашей страны» по завету Збигнева Бжезинского. Одним из таких мест, судя по его логике, стала Украина. И потому «переворот в Киеве, совершенный при явной поддержке США» глубоко затронул интересы России, которая после распада СССР стала «единственной страной, которая могла противостоять США со своим ядерным оружием».

А дальше — о плане развала власти и расчленении страны. Но план не удался, и вот «Вашингтон… встревожен откровенным намерением России занять место среди мировых держав XXI века».

 ГЛОБАЛЬНЫЕ АМБИЦИИ

Так вот в чем дело! Российское руководство мечтает (подобно СССР) войти в число мировых держав XXI века.

Красивая мечта.

Но зачем идти к ней таким путем? Мешать самоопределению Украины? Обвинять во всех бедах Запад? Заявлять о противостоянии США? О ядерном потенциале? Переносить акцент национальных интересов в сферу внешней политики?

Разве ключевой национальный интерес России, а значит — по логике вещей и ее руководства — это не процветание, развитие, интеграция в глобальные рынки, повышение конкурентоспособности, благосостояния и качества жизни все большего числа граждан?

Видимо, для ряда российских руководителей это неочевидно.

Как неочевидно и то, что времена Олбрайт и Бжезинского в политике США прошли. И СССР уже нет. А значит, исходить из того, что его бывшие республики по определению есть зоны интересов России, как минимум наивно.

Но то, что эти страны вправе решать свою судьбу, а их народы — выбирать близкие им ценности, — не значит, что Россия обречена на конфликт с США и Западом. Напротив, признание за ними этого права поможет снять угрозу конфликта, помочь войти в европейскую цивилизацию, из которой Россию частично выдрала советская власть.

Причем войти с почетом — на равных с ее членами, не предъявляя ни особых условий, ни претензий на исключительное место.

Великая история, богатейшая культура, природный потенциал, экономический уровень и военная мощь России говорят сами за себя. Поэтому претензии на роль одной из мировых держав XXI века звучат как стратегические планы, под которые еще нужно подвести ресурсную базу.

А роль России как региональной державы мало кто оспаривает уже 20 лет.

Но в Кремле с этим, видимо, не согласны. Там, очевидно, считают, что статус мировой державы можно обрести, просто назвав себя так и требуя признания. Отсюда и политика в отношении Украины и Запада, который заинтересован в сотрудничестве с нашей страной и настроен к ней вполне пацифистски. О чем говорит сдержанность в помощи Украине, уступки по газу и умеренность санкций, которые, впрочем, все больнее бьют по благосостоянию народа.

Но народ в большинстве — за Кремль. Это большинство слабо включено в систему распределения благ и имеет низкие потребительские ожидания, но высокие требования к масштабам величия и могущества державы. Таким образом, мечты российской власти о глобальном доминировании при скромном участии в глобальном хозяйстве и грезы 86% населения о том же — совпадают.

Им кажется, что сегодня, как в Средние века и в годы их патологических рецидивов XX века, миром может править оружие, а не капитал; воины, а не дельцы. И эти воины — они. А интересы России — их интересы.

ВЫЗОВ

Это — вызов любому русскому патриоту, который самоопределяется как европеец. Считает свою страну — страной развитого мира. Ее культуру и цивилизацию — сестрой других культур и цивилизаций. А Русский мир — равноправным миром в мире миров — испанского, армянского, китайского и других.

Но власть, очевидно, предпочитает сопричастности здоровому миру особый путь борьбы за величие державы и ее интересы, как она их понимает и монопольно формулирует.

Между тем в центрах европейской науки планируют конференции об «особом пути русской цивилизации» и учении Бердяева о «женской душе славянства»… А тут — незадача: совсем уж было собрались с гейдельбергской вдумчивостью и бохумской тщательностью черпать из философских истоков «путинского поворота» на фоне мерцания новой российской идентичности, как оказалось: «идентичность» произросла не на академических грядках, удобренных идеями Ивана Ильина и фантазиями Вадима Цимбурского. А на целине, где вызрело семя народной мудрости: «Если бы у бабушки был член, она была бы дедушкой».

Поначалу исследователи «особой русской цивилизации» и на Западе, где ее хотят изучить, и на Востоке, где намерены вложить в учебник истории, — смутились. Но скоро поняли: во-первых, переписать поговорку на умном языке родных осин не так уж сложно. Во-вторых, «бабушка» перекликается с бердяевской «женской душой»… И в-третьих, мир уже привык: член бабушки делает ее не дедушкой, а экзотическим сексуальным объектом. И сведения об этом уже проникли в страну березового ситца…

Но это ничего не меняет.

БЕЗОТВЕТНОСТЬ

Не надо путать ее с безответственностью. Ответственность несут все и всегда.

Но здесь речь о том, что российская власть и ее глашатаи в СМИ и Сети не склонны ни внимать суждениям зарубежных интеллектуалов, ни отвечать на вопросы российских. Их мнения — мишени нападок. Они сами — объекты шельмования — «национал-предатели», «пятая колонна», «гнилые либералы» и т.п.

Причем термины либерал и либерализм, обозначающие сложные политические явления и направления социально-философской мысли, пропаганда походя превращает в ругательства. А видные персоны во власти говорят о политике государства так, будто только их мнение и может существовать.

И почему — нет? Ведь в их логике меру правоты определяет сила. А пока что Кремль — единственный центр силы в стране.

А что, кто-то ждал, что кремлевские мечтатели о России в числе мировых держав — руководитель администрации президента и глава Совета безопасности — заговорят о компромиссах по Крыму и границе; о роли России в организации беспорядков на Юго-Востоке Украины и их превращении в кровопролитие; о разоружении ДНР/ЛНР?

Нет. Их курс определен в интервью. Конфронтации они не боятся. Абстрактный гуманизм им чужд. У России, с их точки зрения, — особый путь. И если можно говорить о ее месте в развитом мире, то на особых условиях.

Что же до «либералов», то власть — повторю — оставляет их вопросы без ответов.

Впрочем, нынешнее противостояние в обществе все чаще видится не спором либерального и консервативного концептов. А конфликтом, с одной стороны — кремлевских мечтателей, готовых ради своих амбиций вогнать страну в новые тяготы; а с другой — сохранивших трезвый взгляд на мир городских прагматиков, желающих спокойно и достойно трудиться и растить детей среди благополучия, развития и роста уровня и качества жизни.

Есть ли у шансы у прагматизма?

Не знаю. Пока торжествует мечта.