Коллективное бессовестное

Ложь — это хитрая правда войны. В драке людей и народов побеждает тот, кто хитрее врет, умело развешивает ложь по углам жизни, меньше других ценит человеческую жизнь и отличие человека от животного. Лобовое столкновение цивилизаций случилось здесь и сейчас. На наших глазах потекли шикарные потоки коллективного бессовестного. А ведь подвиг разведчика в том, что слова теряют смысл. Спецоперация — раковая опухоль слова. Слова добивают стараниями пропагандистов. Следствие же не усматривает в дурно пахнущих, как пел поэт, мертвых словах состава преступления.

Как можно было дойти до таких Гималаев? Почему, как утверждал крупнейший русский философ-патриот Константин Леонтьев, нам легче быть святыми, нежели честными?

Возможно, ответ в том, что все мы — дети условной морали.

Нас настойчиво приглашали к условной морали множество событий тысячелетней истории. Мы поддавались и не поддавались — из этих вечных компромиссов также искрила условная мораль.

Но в ХХ веке условная мораль утвердилась в роли коллективного бессовестного как основного сегмента коллективного бессознательного.

Идею условной морали предложил писатель Гайто Газданов.

Одно из главных событий ХХ века, революция 1917 года, как мифическое чудовище, уничтожила в котлах гражданской войны миллионы людей, а лучших из оставшихся в живых выплюнула в эмиграцию.

Мы никогда окончательно не ответим на вопрос, кто конкретно виноват в этой катастрофе, была ли она исторической случайностью или закономерностью, но ее жестокие последствия Россия переживает до сих пор как ежеминутно продолжающееся действие.

Среди сотен тысяч тех, кто бежал из страны, были два неизвестных друг другу молодых человека, которые впоследствии стали писателями. Одного представлять не надо. Другой, на четыре года младше Набокова, Гайто Газданов завидной известностью не обладает, я и сам прочел его гораздо позже Набокова. Но, открыв для себя Газданова, я испытал редкое чувство свершившегося откровения.

Газданов значительно более мягкий и трепетный писатель, чем Набоков. Набоков по прошествии времени обратился в литературный памятник из прекрасного холодного мрамора с искрами остроумия и крепкими икрами иронии. Он превратил вопрос о смысле человеческого существования в вещь в себе — шкатулку, которую невозможно ни открыть, ни взломать.

Как и Набоков, Газданов увидел в русской эмиграции универсальную модель отчужденного мира. Газданов, однако, похож на бомбардировщик, который стремится разбомбить преграды для познания тайны существования. Если же бомбы не помогают, Газданов готов перейти к нежноcтям и объяснению миру в любви — этот любовник не стесняется своих ласк.

Любовник и бомбардировщик! Жизнь Газданова в Париже, как и его метод познания мира, соткана из противоречий. Он хотел воспользоваться помощью Горького, чтобы вернуться на родину в 1935 году, но тот вскорости умер, и по счастливой случайности Газданов не попал на сковороду большого террора.

Он остался в оккупированном немцами Париже, а в 1947 году написал роман «Призрак Александра Вольфа», полный военных переживаний, но не Второй мировой войны, а той самой русской, гражданской.

Главной темой «Призрака Александра Вольфа» и стал анализ условной морали.

Все это происходит на юге России и отвечает настроениям сегодняшней жизни. Насмотревшись в братоубийственной войне на горы трупов, расстрелы и виселицы, предательства, измены, Газданов потерял способность отличать добро от зла. Однако он постарался выработать для себя рабочую модель условной морали, которая опирается на свод традиционной этики, играет с христианской нравственностью, но не подкреплена личным опытом.

Вот он — истинный savoir vivre! Мир военных хитростей, доносительства, грабежей и беспрестанного большого воровства не дает устояться элементарным нормам цивилизованного поведения. Хамство, злоба, подозрение нарастают. Любое прославление войны, обожание ее символов, мастурбация классового или национального чувства отбрасывает страну в глубь веков. И вернуться оттуда бывает страшно трудно.

Вот почему мы находим (или тщетно ищем) Совесть Нации, чтобы подключить к ней наши слишком слабые батареи совести. Они нуждаются в постоянной зарядке.

С органическим изъяном условной морали человек окунается не в государственную идею (как кажется), а в хаотический мир собственных страстей. Он не аморален, но и не морален. Жизнь разорвана на клочки и превращается в криминальное путешествие. Как многие из нас, такое существо пребывает в безвоздушном моральном пространстве. Ум в таком случае охотно работает против морали, как доказывают лучшие пропагандисты режима. Смена взглядов происходит сначала мучительно, а потом весело, вприпляску.

У Газданова герой, переживший войну, все-таки терзается тем, что на войне убил человека. Это что: атавизм, отмирающий комплекс Раскольникова или все-таки ноет то место, из которого вырвана совесть?

Впрочем, и сам герой не прочь рассуждать о страсти к убийству как поступку, который приближает человека к власти божественного промысла.

Но не забудем про любовь! Война порождает диковинный романтизм, мы слышим свадебные песни утопистов и полевых командиров. Хаотический мир возбуждает неожиданными подарками. Дай войне волю — она станет смертельным наркотиком.

Не ждите традиционных поисков надежды. Жизнь, в представлении Газданова, не более чем смертельная болезнь. Создатель условной морали умер от рака легких в 1971 году в Мюнхене.

Сейчас его можно назвать предсказателем того моря коллективного бессовестного, которое разлилось и стало больше нашего любимого Черного моря.