Что такое постсионизм?

Существуют хорошие идеи, которые стоило бы, как минимум, обсудить. Но зачастую они страдают от такого ужасного пиара, что их просто-напросто снимают с повестки дня. Взять к примеру, постсионизм. Как только этот термин появился в общественном лексиконе, его тут же стали связывать с антиизраильской риторикой, сепаратизмом арабского населения и антисионизмом ультраортодоксов из «Нетурей Карта».

Когда обсуждение ведется в подобной плоскости, среднестатистическому израильскому гражданину трудно позиционировать себя в качестве постсиониста, не получая при этом удары со всех сторон. Ему всегда дадут понять, что эта концепция порочна.
 
Я считаю себя постсионистом. Однако мой постсионизм совершенно иной, чем, скажем, у арабских депутатов кнессета и их сторонников.

Я являюсь постсионистом, поскольку говорить о сионизме, движении, целью которого было создание еврейского государства, 66 лет спустя после провозглашения независимости Израиля, просто смешно. Эта концепция была вполне разумна для своего времени. Миллионы евреев жили в тяжелых условиях в Европе, и было необходимо найти возможность их спасти. Я не уверен, что страна, в которой уже жили миллионы палестинцев, была той самой тихой гаванью, тем самым обетованным берегом. Некоторые идеи, которые звучали ранее (например, разместить евреев в незаселенных районах Австралии), и те, что почти не обсуждались в свое время (создать еврейское государство на территории Германии в качестве наказания за Холокост), кажутся мне не такими уж плохими. А вот решение создать государство на Ближнем Востоке, опираясь на аргументацию времен Римской империи, не кажется мне логичным. Однако колесо истории невозможно повернуть вспять.

Все это не означает, что сегодня следует вести себя так, словно на дворе 1935 год.

Я считаю себя постсионистом, поскольку святая святых сионизма — связь между евреями, где бы они ни находились, и государством Израиль — потеряла, на мой взгляд, всякий смысл. Нет ничего, что связывало бы меня и внука еврейской бабушки из Сибири, Индии или Гватемалы. В распоряжении этого внука, его матери, отца, дедушек и бабушек были десятилетия, которые они могли использовать с целью реализации своего права на эмиграцию в Израиль — на вполне приличных условиях. Тем, кто этого не сделал, пора вежливо сказать: срок истек, двери закрываются.

С этого момента и далее — иммиграционная политика в Израиле должна брать в расчет исключительно полезность новых граждан для государства, учитывать их таланты, способности. Государство также должно принимать их при наличии свободного места. Иммиграционная политика не должна базироваться на конфессиональной принадлежности потенциальных граждан.

Является ли еврейство исключительно религией, или речь идет также и о культуре. Это непростой вопрос. Однако ответ на него становится все менее и менее релевантным, поскольку в стране все больше израильтян, похожих на меня. Эти израильтяне не чувствуют особой связи с евреями, живущими в разных странах мира. Некоторые из нас даже посмели обратиться в Верховный суд с требованием убрать графу «еврей» из удостоверения личности (из реестра народонаселения МВД). Гораздо большую связь такие израильтяне чувствуют с рассказами писателя Саида Кашуа, араба, пишущего на иврите, и с книгами Амоса Оза, чем с произведениями Шалом Алейхема, написанными на идиш.

В этом — если хотите — и заключается суть моего постсионизма. Стремление к современному государству, которое было бы успешно интегрировано в европейском-западном-секулярном мире. В этом нет никакой враждебности к еврейской традиции — лишь очень сильное ощущение того, что Талмуд, Мишна и Шулхан Арух не имеют никакого отношения к нашей здешней современной жизни. Речь не идет о некоей еврейской секулярной альтернативе субботам, праздникам, заповедям. Речь об осознанном отходе от этой традиции.

Это совершенно иной постсионизм — не тот, который исповедуют арабские политики, стремящиеся интегрировать нас в ближневосточную культуру. Мой подход иной. Точно так же, как Швеция является западным, нерелигиозным государством с мусульманским меньшинством, так и Израиль может быть европейским светским государством с религиозными меньшинствами, которые могут молиться в синагоге, мечети или церкви. Но эти меньшинства не должны диктовать свою волю — например, запрещать общественный транспорт по субботам.

Сколько израильтян согласится с тем, что я написал выше? Хороший вопрос. Полагаю, что вне пределов определенных кварталов Тель-Авива — их будет меньшинство.