Действиями Москвы на Украине движет страх, а не амбиции

Борьба за восточную Украину пока еще не закончилась, но когда президент Украины Петр Порошенко назвал взятие Славянска в конце недели шагом «огромной символической важности», он не преувеличивал. Остальные города и поселки остаются в руках повстанцев, включая город-миллионер Донецк с его пригородами, однако Славянск был главным военным штабом ополченцев. Водружение украинского флага над зданием городской администрации стало решающим успехом властей в Киеве.

В связи с этим возникает вопрос: а где же русские? Если президент Владимир Путин вознамерился восстановить влияние Москвы на Украине, если он был полон решимости сохранить крепкие связи России со своими братьями-славянами, если его конечная цель — это восстановление империи, то почему он не бросился на помощь тем, кто воюет и погибает в Донецке и Славянске?

Почему мы не слышим от НАТО ничего о российских войсках, подошедших на опасно близкое расстояние к восточным границам Украины? Почему в наших информационных бюллетенях нет спутниковых снимков, которые «ясно» показывают, как русские танки входят в украинские города? Почему в последнее время ни Вашингтон, ни Лондон не предостерегают о пагубных последствиях, если Москва вслед за аннексией Крыма оккупирует восточную Украину?

Может, просто потому, что российской агрессии, которую с такой уверенностью предсказывал едва ли не весь западный мир, просто не происходит? А если ее нет, то почему? На это есть очевидный ответ, а есть и менее очевидный. Очевидный ответ состоит в том, что западные санкции против отдельных россиян в сочетании с колебаниями на рынке по поводу деловых связей с Россией возымели свое действие. «Мы» успешно противостояли агрессору и осадили его. На силу мы ответили вполне достаточной угрозой применения силы. Добрая старая стратегия сдерживания и устрашения сделала свое дело, если не считать такую мелочь как Крым. Россия все посчитала, прослезилась и поняла, что идти дальше не может.

Читайте также: События на Украине вынуждают Путина действовать?

Но есть и другое объяснение невмешательства России на востоке Украины, состоящее в том, что общепринятое мнение об агрессивных намерениях Путина на самом деле ошибочно. Эта другая версия событий соответствует фактам последних пяти месяцев точно так же, как и предполагаемое стремление Путина предпринять какие-то действия по причине своей постсоветской ностальгии.

Еще в сентябре 2013 года Путин заявил, что он совершенно не против статуса Украины как независимого и суверенного государства, и даже не против ее постепенного вхождения в ЕС.

А в феврале Россия как будто одобрила соглашение, достигнутое в Киеве при посредничестве министров иностранных дел стран ЕС, в соответствии с которым полномочия тогдашнего президента Украины Виктора Януковича планировалось урезать, а потом провести выборы.

Но эта сделка не состоялась — по причинам, о которых горячо спорят все стороны. Запад един во мнении о том, что Путин воспользовался шансом и присоединил Крым на первом этапе своего прыжка по захвату всей Украины, а затем Приднестровья и даже прибалтийских стран. Но есть и другое объяснение, состоящее в следующем. Внезапное бегство Януковича, перспектива разрастания хаоса на Украине и страх перед тем, что Запад воспользуется этой ситуацией для ускоренного включения Украины в свой блок, могли вызвать в Москве определенную панику, которая продиктовала то, что произошло дальше.

Страх это гораздо более сильный движущий мотив для начала действий, чем ностальгия. В тот момент Москва больше всего боялась потерять свою военно-морскую базу и единственный порт в Крыму. Во время разброда и шатаний, которые возникли после свержения Януковича, украинский парламент потряс русскоязычное население своими попытками понизить статус русского языка. Следующим шагом могла стать отмена 25-летней аренды Севастополя.

Вскоре после аннексии Россией Крыма президент Обама сказал, что это признак слабости, а не силы. Об этом очень быстро забыли посреди шквала утверждений о том, будто Россия привела в полную боевую готовность 80-тысячную войсковую группировку, которая вот-вот вторгнется на территорию восточной Украины, причем часть войск будет переброшена из Крыма. Но если за действиями Путина стоят слабость и страх, а не сила и экспансионизм, значит, главное предназначение этих войск не наступление, а оборона. Следовательно, основное намерение не в том, чтобы захватить часть Украины или даже (как утверждали самые утонченные умы) сделать ее неуправляемой, а в том, чтобы укрепить безопасность самой России и не допустить проникновения беззакония через ее границы.

Резкую реакцию России часто объясняют многовековым страхом перед окружением. На протяжении всей холодной войны и после нее этот страх проецируется на НАТО, которую Москва до сих пор считает могущественной, злонамеренной и ужасно эффективной организацией — хотя стесненным в средствах ее членам так абсолютно не кажется. Если на захват Крыма Путина толкнул страх, а не оппортунизм и не сила, то ситуацию не улучшат никакие санкции, никакие воинственные заявления Запада. Из-за них чувство уязвимости у России может только усилиться — как и ее непредсказуемость.