Насколько серьезна атака власти на свободу слова?

30 июня Владимир Путин подписал закон о внесении поправок в российское законодательство. Ужесточается уголовная ответственность за экстремизм, а интернет приравнивается к средствам массовой информации, и его использование в «экстремистских целях» отягощает ответственность.

Наш московский корреспондент Александр Подрабинек взял интервью у специалиста по российским средствам массовой информации журналиста и социолога Игоря Яковенко.

RFI: Насколько серьезна атака власти на свободу слова?

Игорь Яковенко: Я думаю, что серьезна, поскольку главное — это не содержание законов, а главное — это правоприменительная практика. И мы хорошо знаем, что несмотря, например, на наличие 354 статьи УК, по которой, в принципе, сейчас практически всех, кто выступает по российскому федеральному телевидению, призывая войну с соседним государством и, по сути дела, организовывая эту войну, против никого не возбуждается уголовное дело по этой статье за разжигание агрессивной войны.

В то же время, мы видим, как людей сажают реально за высказывания в интернете, за блоги, потому что власть сама назначает себе врагов. Поэтому проблема заключается в том, каким образом будет реализовываться это законодательство.

Вообще, конечно, полный маразм то, что интернет приравнивается к средствам массовой информации. Это полный абсурд, конечно, потому что ни по каким параметрам интернет таковым не является. И блог человека — это его личный дневник. Конечно, он не является средством массовой информации, не включает в себя ни одного признака средства массовой информации.

Но, тем не менее, понятно, что попытка каким-то образом если не запретить людям разговаривать между собой, то, по крайней мере, очень сильно ограничить такую возможность, безусловно, делается для того, чтобы и дальше помешать свободным потокам информации, коммуникации между людьми.

Сегодня власть больше всего боится интернета. Потому что все телевидение фактически государственное без единого исключения. То есть, у нас на сегодняшний момент нет ни одного федерального негосударственного телеканала. Я имею в виду по факту, а не формально. Газеты тоже находятся на очень коротком поводке, потому что есть точки, где государство может их контролировать. Интернет пока контролировать трудно, поэтому власть его очень боится. Безусловно, эти новые законодательные инициативы, законодательные инновации чрезвычайно опасны, потому что будет, конечно же, точечное применение этих репрессий.

— Вы считаете, что интернет на сегодняшний день составляет успешную конкуренцию государственным средствам массовой пропаганды?

— Нет, конечно. Интернет проигрывает государственным средствам массовой пропаганды. Мы это видим по состоянию общества. На сегодняшний момент намного больше 90 % наших соотечественников, российских граждан, в основном, находятся под влиянием телевидения. То есть в головах людей прочно обосновались Соловьев, Киселев, Мамонтов, Пушков и т. д. Содержимое голов россиян твердо определяется вечерними телевизионными шоу. Это очень печально.

Проблема, на самом деле, заключается не в том, что у нас интернет мало распространен. Интернет достаточно распространен — порядка 60 % граждан сегодня пользуются интернетом и новости из интернета черпают.

Но здесь срабатывает своеобразная ловушка: все прекрасно понимают, что телевидение у нас государственное, и поэтому та информация, которая распространяется по телевизионным каналам, воспринимается как информация государственная — это позиция государства.

Все это прекрасно понимают.

И здесь срабатывают два механизма — первое: то, что большинство людей разделяет позицию президента страны, Путина, о том, что правды вообще никакой не бывает. Это его позиция. Такая позиция абсолютного, тотального релятивизма, что правды никакой нет, что есть выгода, есть интересы. И любая информация привязана к интересантам — «кто девушку ужинает, тот ее и танцует» (это его любимое высказывание).

И большинство россиян тоже так думает. К огромному сожалению, российские журналисты внесли решающий вклад в то, чтобы население так думало.

И вторая проблема заключается в том, что большинство наших с вами соотечественников, российских граждан, так или иначе привязано к государству — это пенсионеры, это бюджетники. Малый и средний бизнес у нас задавлен. То есть, очень многие чувствуют свою зависимость от государства и поэтому, вольно или невольно, прислушиваются к позиции государства. А позиция государства — всем это известно — транслируется по федеральным телеканалам. Поэтому интернет начисто, всухую пока проигрывает государственным телеканалам. Это большая беда.

— Как вы думаете, будут эти законы работать, и если будут, то насколько интенсивно?

— Я думаю, что в России никакие законы не работают полностью, они все работают избирательно. Это видно практически по всем законам. Это будет избирательное правоприменение. Значит, это еще одна возможность на любого человека найти репрессивный закон.

Я думаю, что это будет так, потому что, в принципе, каким-то образом использовать тотальную реализацию этого законодательства невозможно. Это то же самое, что и борьба с нецензурщиной: все прекрасно понимают, что русский мат — это неотъемлемая часть русского языка, контролируют его использование в публичном пространстве совершенно другими нормами, а никак не законами. Это все хорошо понимают.

Но, тем не менее, в каких-то отдельных случаях это можно тоже использовать как отдельный инструмент для репрессий. Там у вас в блоге появилась какая-то нецензурная надпись в комментариях, поэтому, пожалуйста, вот у вас еще одна возможность. Поэтому ключевое значение здесь имеет избирательное правоприменение.

— Что можно противопоставить людоедским аппетитам российской власти?

— Я думаю, что здесь есть два варианта. Первый вариант — оптимистический, что все-таки какая-то самоорганизация внутри того одного процента граждан, которые имеют иммунитет против государственной телепропаганды, очень быстро позволит превратить этот процент сначала в 5 %, потом в 10 %, потом в 20. А двадцати процентов вполне достаточно, чтобы изменить ситуацию в стране. Это очень важный механизм.

Сейчас мы делаем какие-то первые шаги в этом направлении — мы создали независимый профсоюз «Журналистская солидарность». Предпринимаем какие-то другие действия. И это может, в какой-то степени, действительно изменить ситуацию в стране. Если получится, если нас поддержат.

А другой — пессимистический — сценарий, что если в стране не найдется сил, которые способны как-то окоротить обезумевшую (другого слова не хочу подбирать) просто власть, ну, тогда, к огромному сожалению, это сделают за нас история и внешние силы. Мне бы очень не хотелось, чтобы с моей страной такое случилось. Но если мы сами что-то не сможем изменить, за нас это будут менять другие.

— Будем надеяться на победу первого вашего сценария.

— Будем очень стараться.