Ненависть: "Красная звезда" от 1 января 1942 года

Мы по натуре добры. Мы чересчур добры. Нас учили ценить и уважать человека. И сначала нам трудно было усвоить, что могут быть люди — десятки и сотни тысяч людей, в которых от человеческого осталась только внешняя форма.

Помню первые дни войны и первых немецких пленных. Папиросы, которыми их угощали наши красноармейцы; сало и хлеб, которые им охотно давали. Для наших бойцов противник, не имевший в руках оружия, переставал быть врагом.

Под Тарнополем молодой советский летчик с чувством большого удивления рассказал нам непонятную для нас историю. Был сбит немецкий самолет. Летчик приземлился недалеко от нашего аэродрома, в расположении наших частей. Наш летчик подошел к нему спокойно, с добродушной улыбкой. Побежденный противник уже не был для него врагом. А немец выждал, пока летчик подошел к нему на расстояние двух шагов, и тогда торопливо выхватил револьвер и выстрелил. Беспомощно поникла рука советского летчика.

Каждый день войны учит нас: Нельзя быть добрым, нельзя быть добродушным. Нужно ненавидеть!

Это — не обычная война, каких были десятки, когда стояли одна против другой две армии, сражаясь между собой, уважая освященные обычаем законы, не допуская ненужной жестокости, уважая раненых, пленных и убитых врагов. Теперь мы видим перед собой орды озверелых, выродившихся, жаждущих крови варваров, у которых не осталось ничего человеческого.

Мало выгнать их с нашей земли! Мало отогнать их на Запад, ибо они снова могут собраться, окрепнуть и снова принести миру несчастья и гибель.

Уничтожить их до последнего! Они должны ответить, должны заплатить за все!

Существует ли цена, которой можно было бы смыть кровь, оросившую нашу землю, осушить слезы, пролитые сотнями тысяч глаз, вернуть все, что уничтожено, разрушено, сравнено с землей?

По улицам одного из городов прифронтовой полосы вели группу немецких пленных. Они шли угрюмо, с опущенными головами. В летних мундирах — обтрепанные, завшивевшие, со страшными обмороженными лицами. К ним присматривались толпы людей. Какая-то старушка с жалостью покивала головой.

— Вот какие они… Чем они виноваты? Дать бы нам сюда Гитлера, ему бы мы отплатили…

И люди сразу же запротестовали: «Нет, они тоже виноваты». Каждый из них виновен. Сегодня они идут с опущенной головой, ободранные, покрытые нарывами, похожие больше на бездомных бродяг, нежели на солдат. А ведь недавно они ступали по нашей земле, зазнавшиеся, уверенные в силе, с глазами, полными высокомерия. И если бы им сегодня снова вдруг повезло, — они опять начали бы топтать солдатским сапогом беспомощных детей и стариков.

Нет! Нельзя питать к ним никаких других чувств, кроме ненависти.

Те, кто возвращается в освобожденные Красной Армией города и села, понимают это. Красноармейцы, увидевшие разрушенные улицы, голые скелеты зданий, тела советских граждан, качающиеся на виселицах, уйму замученных пленных, искромсанных раненых, — с налитыми кровью глазами бросаются в бой. Пламя ненависти окрыляет их, ведет вперед.

Это пламя ненависти должно охватить все сердца. Свята ненависть, рождающаяся из любви. Наша ненависть рождается из глубочайшей любви к земле, затоптанной сапогами оккупантов, из любви к человеку, обездоленному, истерзанному руками разбойников, из любви ко всему, что в течение ряда лет создавалось, строилось, возносилось ввысь.

Посмотри на дороги, по которым прошел немец! Посмотри на то, что было, и на то, что захватчики оставляют уходя! Чернеют развалины улиц Калинина, Волоколамска, Ефремова. Ветер раздувает пожарища домов, где жили и работали люди. Глухая тишина там, где стучали машины на наших фабриках. Безмолвны гребли и плотины, регулировавшие потоки воды на турбины и колеса. Никакой ураган, никакое наводнение, никакой пожар не могут уничтожать так, как уничтожают немцы.

Трупы качаются на виселицах. Множество трупов под развалинами домов. Убитые дети, замученные женщины под заборами. Под стенами домов изуродованные тела красноармейцев. Это — пленные и раненые, умиравшие в муках.

Отдыхают освобожденные города и села. Перед нами еще длинный путь. Еще скрипят виселицы в Харькове, Киеве, Смоленске. Еще гибнут тысячами наши пленные, заморенные голодом, избитые, загнанные в лагери, похожие на огромный морг. Еще умирают наши раненые, которым немецкий штык выкалывает глаза, немецкий тесак вырезает на теле кровавые пятиугольные звезды. Еще горят избы. На сотнях дорог немецкий кнут гонит на запад тысячи наших граждан.

Дрожит от холода завшивевший и покрытый нарывами немец, поднимающий руки, чтобы сдаться в плен. У него стучат зубы от холода и страха. Заикаясь, он молит о пощаде.

Но спроси, сколько наших пленных замучил покорный сегодня варвар? Спроси, сколько наших раненых добил он, заливаясь диким смехом? Спроси, сколько женщин изнасиловал он, сколько детей заколол своим штыком? Сколько домов поджег? Сколько петель затянул на шеях крестьян и рабочих в занятых немецкой армией районах? Посмотри ему в трусливые глаза — что сделал бы он с тобой, если бы он оказался победителем!

Нет! Не только Гитлер! Каждый из них виновен. Руки немецких солдат обагрены кровью наших раненых, замученных на Украине, в Белоруссии, под Москвой и Ленинградом. Немецкие руки черны от копоти пожаров, пылавших на Украине и в Белоруссии, под Москвой и Ленинградом. Немецкие руки носят на себе следы крови от пыток, совершенные над женщинами, детьми и стариками. Не щадили они ничего и никого. Уничтожали наши дома, сады, заводы, музеи, библиотеки, убивали мужчин, женщин, детей. Виновен каждый из них.

Когда пойдешь в атаку, красноармеец, и забелеет перед тобой побледневшее с перепугу лицо немца — помни! Это он бросал бомбы на дома Москвы! Это он вешал девушек в Харькове! Это он устраивал погромы в Киеве. Это он превратил в пепел и пожарище цветущую украинскую землю. Это он выкалывал штыком глаза нашим раненым и издевался над пленными.

Когда завидишь серо-зеленый мундир, красноармеец, — помни! Это он сорвал крышу с твоей избы, сжег станок, на котором ты работал. Это он превратил в развалины, в пепелище твой родной город.

Это не Ганс, Фриц, Франц, против которого направляешь ты винтовку. Это — одна из тысяч голов фашистской гидры, это одно из колесиков, давящей машины, ворвавшейся на нашу землю.

Не ищи в нем человека — не найдешь! Будь беспощаден — перед тобой обагренный кровью убийца, величайший преступник всех времен! Будь беспощаден — перед тобой обезумевший дикий зверь, которого необходимо уничтожить!

Настанет время, когда снова заколосится золотистая пшеница на украинских полях и разнесутся белорусские песни над серебряными от росы полями, — и зашумят машины харьковских заводов, и ударит Днепр высокой волной в стены гребли и плотины.

Тогда можно будет забыть о ненависти, но сегодня — ни на минуту. Ненавидеть каждой мыслью, каждым чувством, каждым ударом сердца. В огне ненависти да сгорит, да превратится в попел вражья сила! Выжечь след немецкой стопы с наших полей, с наших улиц и дорог, выжечь дотла!

Мера нашей любви к родине — сила ненависти к врагу.

Наши силы в борьбе с врагом растут. Мы уверены в победе. Мы знаем, что ни один советский человек не успокоится до тех пор, пока хотя бы один гитлеровец будет топтать священную советскую землю, пока гитлеризм не будет выжжен каленым железом.
М. Калинин.