О войнофилии

 В мире есть много извращенных форм любви: педофилия, некрофилия, зоофилия, капрофилия… Это все удел узкого круга людей с тонкими расстройствами — с такими работают психиатры. Но есть вид странной любви, который порой становится массовым и даже одобряемым на высшем уровне. Это любовь к войне.

Я сейчас не про готовность защищать свою родину от напавшего на нее врага и не про стремление бороться с тиранией. Я про ту любовь к войне, которая становится важнее родины и свободы, — они превращаются лишь в предлог для войны, которую любят как таковую.

Есть несколько категорий войнофилов. Одни предпочитают вступать в отношения с объектом своей страсти издалека. Облокотив мягкие животы на клавиатуру, они строчат на разных языках: «Покажем этим америкашкам!»  Или наоборот: «Отстоим завоевания Майдана до последней капли крови!», «Отомстим за наших братьев!» У них много пафоса и решительности, клавиатура едва выдерживает.

Им хорошо. Они не знают, как пахнет полуразложившийся труп солдата. Они никогда не видели глаз матери, получившей письмо от сына, лежащего в госпитале. Они не представляют, как выносят из операционной ампутированные руки и ноги…

Есть и другие. У них с твердостью живота все в порядке. Они уже получили дозу военного наркотика. Кто-то побывал на баррикадах, кто-то успел послужить в горячих точках. Мирный мир кажется им пресным. В нем скучно, серо, люди не братья, а ты не герой. Они не понимают, что им делать в этом мире. Вот война — это настоящая мужская работа. И даже чья-то смерть кажется не чудовищной, а лишь добавляющей остроты чувств. Ведь рядом со смертью проще ощущать себя живым…

В последние дни разговоров о войне стало так много, что я начал задумываться: может, все наоборот, и извращенцем являюсь как раз я и мне подобные?

Может, это ненормально — содрогаться от одного только слова «война»? Наверное, не нужно быть таким наивным, надо успокоиться и начать мудро рассуждать о геополитических раскладах, о последнем заявлении Меркель, о количестве танков и бэтээров у каждой из сторон. Наверное…

В начале 95-го года я оказался в Грозном. Полтора часа я шел из одного конца города в другой и за всю дорогу не увидел ни одного целого дома. И наверняка под этими развалинами все еще лежали тела людей. По крайней мере в воздухе слышался чуть сладковатый запах, смешанный с запахом каменной пыли. Надо было взять пробирку и запечатать этот страшный воздух. Чтоб не сомневаться.

В минувшее воскресенье в Москве проходило нечто вроде митинга против введения российских войск на Украину. Попав туда, я испугался. Страшен был не бронированный ОМОН, который волочил в автозаки людей просто за то, что они стояли на тротуаре (в числе задержанных оказался и мой коллега по отделу науки). Страшно было то, что я лично знал чуть ли не половину участников этой акции: журналисты, биологи, математики, учителя, историки, медики. Многие из них были на митинге впервые в жизни и не понимали, что происходит.

Получается, что в двенадцатимиллионной Москве есть совсем немного людей, которые способны выйти на площадь с таким примитивным лозунгом, как «Нет войне!». Их можно разместить в десятке полицейских автобусов и отправить куда-нибудь подальше как предателей родины и агентов Госдепа.

Я не жду, что на улицы выйдут сотни тысяч. Мне хотелось бы лишь, чтобы эти сотни тысяч просто не любили войну. Я все-таки уверен, что это нормально.