Психологическая ломка Путина

или Какой дорогой идем, товарищи.

Полтора года Владимира Путина на посту президента после «медведевской оттепели» не утихают споры: какой он, Путин 3.0? В 2000 году нас убеждали, что новая власть спасает страну от развала и восстанавливает, укрепляет государство. Эта работа была «сдана» в 2007-м, когда Путин мог позволить себе поставить на четыре года местоблюстителя, разрешив ему даже в какой-то момент поверить в свою самостоятельность. В 2012 году, взяв обратно свой пост, Путин начал первым делом «прибираться» после преемника, восстанавливать права обиженных силовиков, устраиваться, так сказать, поудобней. Но что же дальше? Какова стратегическая цель Путина на ближайшие десять лет? И что, если никакой цели больше нет?

Уходящий год, к сожалению, показывает, что корабль под названием «Россия» хаотично передвигается в пространстве, меняя траекторию движения в зависимости от смены настроения капитана. Владимир Путин пришел на пост премьер-министра России в августе 1999 года, когда была война: война на Северном Кавказе, война региональных элит против федеральных, война в окружении Ельцина, война парламента против правительства; и все это – на фоне растущей ненависти народа к власти, институтам государства. Путин был поставлен спасать страну, как последняя надежда первого президента новой России, так сильно боявшегося коммунистического реванша, как гарант «олигархов», уверенных в своей не только финансовой, но и политической мощи. Он должен был спасать страну от Лужкова – Примакова, от развала, он должен был прекратить войну всех против всех. И он справился. Даже если пришлось «зачистить» тех, кто стоял за его спиной в процессе передачи власти.

Наверняка он искренне в первые четыре года пытался проводить рыночные реформы, ругался с бизнесом, не желающим вступать в ВТО, помогал Джорджу Бушу после терактов 9/11. Он очень хотел быть правильным президентом, который  хорошо понимал, куда ведет страну. Во время своего первого срока и даже в первые годы второго – Путин вел страну к статусу полноценного члена «Большой восьмерки»: как ему хотелось быть наравне с гигантами мировой политики, в клубе избранных, сильных, решающих судьбы других народов, определяющих вектор мирового развития и делающих ставки на «победителей» в региональных конфликтах. Наверняка ему даже казалось, что вот именно он может завоевать для России такой авторитет, который позволит сразу решить и проблему ПРО, и расширения НАТО на восток. Он мечтал стать «своим» для Запада, без холодных войн, недоверия и взаимной слежки с нацеленными друг на друга ракетами. И Путина ждало сильнейшее разочарование его жизни, обреченность его миссии: для Запада Россия так и осталась скорее объектом интересов или источником угроз, нежели полноправным партнером. Предательством Путин посчитал «цветную революцию» на Украине, очень остро реагировал на выход США из договора по ПРО, планы по развертыванию ПРО в Европе. Какие же мы «свои», если у нас силой отнимают принадлежащее нам по историческому праву (влияние на Украину) и приставляют к виску револьвер? Мюнхенская речь 2007 года – венец самого большого разочарования президентства Путина, заложившая основу в разворот его политического вектора.

Последующие четыре года, с 2007 по 2011-й, Путин пережидал в «засаде». С поста премьера он наблюдал, как Медведев совершает ошибку за ошибкой (как казалось Путину, и с его же позволения). «Перезагрузка» не привела к разрешению проблемы ПРО, отказ от вето по Ливии в СБ ООН – проявление слабости в противоречии с национальными интересами, – думал Путин. Главное – переждать, а потом он все исправит, говорил он себе, де-факто начав возвращать полномочия с сентября 2011 года, съезда партии власти, ставшего политической капитуляцией Дмитрия Медведева и похоронами всех надежд на плюрализацию.

Вернувшись, Путин оказался в ситуации стратегического кризиса. Управленческая система выстроена, все под контролем, руки на руле, нога готова надавить на газ. Но КУДА? Разочарование «лицемерным Западом» усугубилось, к нему прибавился и растущий страх перед вмешательством извне. «Они» нам не доверяют, «они» ждут, когда мы развалимся, «они» готовы содействовать этому всеми доступными способами. Мечта о полноценном членстве в G8 сменяется попыткой построить большую Евразию. И непременно с Украиной. Украинский вектор становится центральным во внешней политике России в последние два-три года. На этом, пожалуй, внятность стратегического целеполагания путинской России 3.0 заканчивается.

Завершив формирование вертикали и надежной системы управления, Путин вдруг столкнулся с тем, что теперь пора куда-то двигаться. Но каждый раз практически каждое решение, начинаясь с информационного грохота, заканчивается пшиком или отводом назад. Занося дубину, Путин на полпути передумывает, наслаждаясь испуганными глазами и похлопывая по-отцовски по плечу. Майским указам помешал кризис, но для секвестра бюджета не хватает политической воли. Борьба с коррупцией – реальность или блеф? В первые месяцы третьего президентства Путина в СМИ проносится слух, что «свыше» дано указание избавиться от зарубежных активов – курс на национализацию элит. Искренне? Конечно! Путин искренне убежден, что вот сейчас, во враждебном окружении, нужно предпринять набор важных превентивных мер, которые лишат загнивающий Запад возможности давить изнутри и снаружи. Но принимаемые меры буксуют. Закон о национализации элит приняли в ограниченном виде: чиновникам разрешили иметь зарубежную недвижимость. Не хватило Путину смелости продавить закон в изначальном виде. Именно смелости: а что, если все посыплется, ведь там, на Западе, центр интересов буквально каждого чиновника-депутата, их дальних-близких родственников, помощников-советников.

Кто-то имеет там дома, кто-то уже гражданство, не говоря о счетах, бизнесе и детях. Путин поставил перед собой нереальную задачу, от которой был вынужден отказаться под давлением обстоятельств, оказавшихся ему неподвластными. Путин – президент нереальных задач. Это одна из типичных особенностей новой путинской власти, и в этом управленческая слабость президента.

Коррупция? Он искренне верил, что его авторитета и цыканья хватит, чтобы хотя бы снизить масштабы разворовывания, которые перешли все границы приличия. Элите велено умерить аппетиты, назначен «смотрящий» чекист, бывший мент Евгений Школов, который вместе с Сергеем Ивановым сдают народу в ноябре каких-то давно уволенных и разжалованных пешек, хвастаясь большими разоблачениями, которых просто нет. Борьба с коррупцией сводится к попыткам по-тихому надавить на чиновников, потому что иначе – страшно. Всех не пересажаешь, говорит себе на ночь Путин. А что же Сердюков? Ну не может себе позволить Путин такой роскоши, как «посадка» бывшего министра обороны, – это приведет к значительному падению реальной лояльности элиты, живущей за счет близости к бюджету с высочайшего путинского позволения (побочный эффект восстановления государства). Лояльность в обмен на возможность воровать – это была сделка Путина с бюрократией. Нарушение условий сделки приведет к совершенно новой внутриэлитной войне с такими подставами, которые не оставят от вертикали и костей.

В этом еще одна особенность Путина 3.0: вынужденное пренебрежение к перегибам со стороны «своих». Мочить Сердюкова в СМИ Путин, возможно, не давал указания, лишь – разобраться. А дальше наступает большая инерция, которая выливается в самодеятельность, построенную на расширенном понимании путинского «добро». Арест Навального в зале суда 18 июля и освобождение на следующий день – один из самых знаменательных сюжетов уходящего года, где так ярко проявляется рассогласованность власти в решении одних и тех же задач. Одному (Володину) поручено провести конкурентные выборы в Москве, другому (Бастрыкину) – «заняться» внесистемной оппозицией: каждый из них прикрывается путинским поручением, пока Путин занят геями.

Сейчас режим работает исключительно и только на самосохранение, на войну с любыми внутренними угрозами. Консервативная волна, которая сначала приняла вид безумных законов, а затем начала очень быстро идеологизироваться и обвешиваться «традиционными ценностями», как новогодними игрушками, оказывается ни чем иным, как попыткой прикрыть отсутствие движения вперед. «Смысл консерватизма не в том, что он препятствует движению вперед и вверх, а в том, что он препятствует движению назад и вниз, к хаотической тьме, возврату к первобытному состоянию», – цитировал Путин Бердяева в своем послании. Зачем Путин убеждает нас, что мы не идем назад? А куда мы идем? Ни назад ни вперед? Мы стоим на месте, потому что теперь, видимо, путь на Запад закрыт (а это и ценностный ориентир), путь на Восток – только в придатки. Теперь у Путина нет иного пути, кроме как «третьего». А значит, будем строить свою «суверенную демократию» с традиционными ценностями, которые вот-вот пропишут в Конституции.

И ведь как Путину не хочется быть злодеем, насколько сильны в нем внутренние ограничители, не позволяющие ему идти по пути лукашенизации! Это внутреннее сопротивление при одновременной внутренней психологической ломке ведет к зигзагам политических решений. «Двушечка» для Pussy Riot – амнистия, третье «дело ЮКОСа» – помилование Ходорковского, закон об «иностранных агентах» – гранты «агентам»-НКО. Игры? Блеф? Запугивание? Ответ прост: это кризис стратегического целеполагания. Путин, привыкнув к роли спасителя, оказался в ситуации, когда спасать приходится исключительно свою власть, и как-то ему все это неудобно. Нужны же великие цели, великие миссии! А какая миссия в удержании власти? Это отчаянная попытка оправдать свои 12 лет президентства, которые рождают страхи и злость в глазах этого «бездушного» «креативного класса». Только дай ему волю… Хочется «давить», но быть праведником, угрожать, но оставаться милосердным. Путину хочется войти в историю любимым, но не получается. Реформировать, сажать коррупционеров – значит, скоро «погибнуть»; закручивать гайки – значит, растить ненависть в сердцах оппонентов.

Парадигма первых двух сроков – «достойная жизнь достойного человека» – сменяется парадигмой «духовных скреп и традиционных ценностей». Тут нет ничего антизападного, это попытка навязать Россию всему миру такой, какая она есть, другая, не всегда «европейская», но духовная, семейная и патриотическая. Путин хочет быть принятым на Западе таким вот особенным, но ни в коем случае не отвергнутым. Как же он гордился своей ролью в Сирии! «Особый путь» – это и попытка обосновать народу, что безальтернативность Путина приобретает иное качество: он несменяем, потому что таких «одухотворенных» больше нет. А альтернативные модели управления по западным образцам разрушают не только государства, но и души. Путину нужна новая легитимность на ближайшие десять лет. Легитимность для того, чтобы не дать порулить другим, чтобы выиграть время. Ему так кажется… Но мы можем позволить себе быть более честными. Режим Путина 3.0 – большая и деструктивная инерция большого хаотично движущегося корабля, чей капитан теряет направление, а свита перехватывает руль.