Чем активнее мы боремся с коррупцией, тем больше ее масштаб

При этом понимание того, что такое коррупция, в обществе отсутствует.

Тема коррупции и, соответственно, борьбы с коррупцией, превращается в некую мантру. С коррупцией борются все – МВД, ФСБ, Следственный комитет, прокуратура, журналисты, государство, оппозиция, официальная пресса, оппозиционная пресса… Подтвердилась информация и о создании особого антикоррупционного управления в администрации президента. Хотя сразу после появления этой информации ее всячески опровергали.

Рассказывают, что когда Андропов создавал в КГБ особое управление по борьбу с идеологическими диверсиями, его предостерегали от этого шага, говоря, что само наличие такой структуры означает институализацию интереса в сохранении и расширении идеологических диверсий и людей ими занимающихся. Ведь если есть специалисты в некой сфере деятельности, то они заинтересованы в сохранении этой сферы деятельности, то есть – в своей востребованности.

Не будет коррупции – не нужны будут борцы с коррупцией – ни журналисты, ни следователи. Отсюда, строго говоря, вытекает, что борцы с коррупцией заинтересованы в существовании коррупции. А коррупционеры – в борцах с коррупцией, как заинтересованных в сохранении своей сферы деятельности. Поэтому, как ни парадоксально, но факт: чем масштабнее декларируется борьба с коррупцией, тем больше в стране бывает коррупция.

При этом само понятие «коррупция» остается с одной стороны полумифическим, с другой – не вполне понимаемым. По данным опросов, примерно три четверти опрошенных в целом по стране говорят, что никогда и ни в каком качестве не были участниками коррупционных действий. С другой стороны, при опросах такой специфической аудитории, как слушатели «Эха Москвы», уже три четверти говорят. что имели дело с коррупционными проявлениями и принимали в них участие. Строго говоря, это никакое не противоречие, а показатель того, какие социальные группы являются слушателями «Эха Москвы».

Однако важнее другое: ясное представление о том, что называется коррупцией, в обществе отсутствует. В собственном значении термина, коррупция – это разложение, продажность, то есть такое положение вещей, когда, скажем, извлечение личной выгоды осуществляется в ущерб тем задачам и функциям, которые должен решать тот или иной человек, занимающий значимое положение.

Российский закон, как это часто бывает, толкует это много более запутанно и маловразумительно.

Но дело и не в этом. Просто с коррупцией часто смешивается подчас схожее явление – то, которое обычно называют «казнокрадством». То есть ситуации, когда тот или иной носитель государственных полномочий начинает рассматривать «государственную казну» - то есть принадлежащие государству ресурсы - как подлежащие личному использованию и личному присвоению.

С известной точки зрения слово «казнокрад» звучит во многом хуже, чем «взяточник»: потому что первый обкрадывает государство и народ, второй – особенно если речь идет именно о взятке, а не о поборах (имеется в виду, что первое – это продажа того или иного своего служебного решения в ущерб интересам дела ради интересов взяткодателя, а второе – получение платы за добросовестное исполнение своих обязанностей).

Однако разница в том, что если ущерб интересам дела ради личной выгоды всегда является ущербом интересам дела, почему и несет характер разложения и продажности, то «казнокрадство», то есть присвоение государственных или общественных ресурсов, в разных ситуациях может играть разную роль – и в одних быть во вред государству, в других – оказываться ему выгодным.

Естественно, что в институализированном, стабильном и утвердившемся государстве присвоение государственных ресурсов оценивается однозначно негативно. На более же ранних стадиях оно, как ни парадоксально, выгодно, да и вообще является чуть ли не фундаментом государственности. Самый хрестоматийный и растиражированный пример – казнокрадство Александра Меньшикова и Григория Потемкина: сосчитать сколько именно они присвоили казны – наверное невозможно в принципе. Только то, что принесла их государственная деятельность – все равно оказывается много больше. Сколько бы ни присвоил золота Потемкин – освоение Малороссии, Крыма и создание Черноморского флота все равно стоит дороже. Сколько бы миллионов не растратил Меньшиков – Нотебург и Полтава одни тоже все это окупили.

И дело не в сакраментальном «Великому позволено». Дело в том, что именно так и строится государственность: через создание в носителе государственных функций чувства личной выгоды от государственных успехов. Диалог из культового фильма «А ты не путай свой карман с государственным! – А я между прочим тут на то и поставлен, чтобы блюсти государственные интересы! (как свои личные)» - на деле много глубже, чем кажется с первого взгляда.

Потому что когда для представителя государства служение государственным интересам становится его личным делом – это означает, что его личный интерес не отделен от государственного. И государственному интересу он отдает себя всего. А когда отделен – он четко знает, что до шести вечера он служит государству – а после шести живет своими интересами и государственные дела ему безразличны. Понятно, конечно, что лучше всего, когда он все это делает исключительно ради идеалов, но, кстати, идеалы - это тоже форма личного интереса. Скорее всего Меньшикова можно было подкупить, но только не в вопросах, касающихся преданности Петру и государственным интересам России. Как, впрочем, и Потемкина.

Государственность вообще начинается с того, что некто, объявивший себя королем некой земли, посылает в некий край своего соратника и поручает ему обеспечивать лояльность этого края, защиту его рубежей от соседей, сбор налога с жителей, создание дружины и ее участие в воинских походах короля, а также дает ему право «кормиться» от этого «графства». То есть – обогащаться за его счет.

Понятно, что это называется «ранний феодализм» и по идее должно было бы остаться далеко в прошлом, и в 21 веке нужно было бы иметь иные формы государственности. Но только надо учитывать одну немаловажную деталь: 22 года назад государственность страны была почти полностью разрушена. И разрушалась далее все 90-е годы. Конечно, если иметь под руками партию большевиков и полки вооруженного пролетариата, то за последующие 10-15 лет можно было бы создать и нечто большее. Но что делать, если их нет?

В этом случае можно только создать примерно то, что есть сейчас, а в этом состоянии может иметь место либо некая форма соединения личного интереса и интереса государственного, либо государственность вообще не из чего будет складывать и она будет замещаться криминальными структурами либо колониальной администрацией.

Тут дело уже не в том, хорошо это или плохо с нравственной точки зрения – а в том, что по факту это действительно так: «казнокрадство», отождествление государственных ресурсов с личными ресурсами на этом этапе – материал создания государственности. Его цемент. И здесь мы сталкиваемся с самым главным и самым важным. Если дело обстоит действительно так, то «борьба с коррупцией» на этом этапе развития страны - это разрушение, раздробление того первичного материала, «цемента», материала, из которого складывается государственность.

В России государственность была практически разрушена в конце 1980-начале 1990-х гг. Процесс ее изничтожения во многом продолжался и все 90-е годы. В 2000-е она так или иначе начала восстанавливаться. И как раз с развитием этого процесса – примерно с середины «нулевых» годов, в обществе активизируется тема обвинений власти в коррупции, причем активизируется она по инициативе представителей сил и интересов 1990-х гг., утративших свое доминирование в политической и экономической жизни. За пять-восемь лет эта тема стала постоянно муссируемой и модной – и сама власть, обвиняемая в коррупционности включилась в ретранслирование этой темы.

Возникает цепочка: происходит срастание, восстановление государственности; – один из строительных материалов этого процесса – отождествление носителями власти государственного и личного интересов; - разворачивается активная «борьба с коррупцией», под понятие которой незаметно подводится и данное отождествление интересов.

То есть получается, что ведется борьба не против «коррупции, как разложения», а против «цемента» скрепления государственности. Причем в первую очередь именно теми силами, кто выступает явным противником и оппонентом этой государственности. И тогда весь этот навязчивый разговор о «противодействии коррупции» есть лишь элегантный способ борьбы против восстановления государственности и ее суверенности.

Налицо ловушка для общества – сознательное представление элементов восстановления – элементами разложения. И способ развернуть здоровое и естественное неприятие разложения на противодействие восстановлению.

Схожим образом в конце 1980-х естественное и здоровое стремление к развитию и восхождению социализма на его более высокую ступень было использовано как средство и способ его разрушения. Причем сейчас, как и тогда, сама власть попадет в расставленную ловушку, и становится средством и тараном разрушения того, за оздоровление чего, как ей кажется, она начинает бороться.

И это замещение реальной цели целью ложной осуществляется (вполне продумано и технологично) теми, кто преследует свою реальную цель – не дать восстановится сильному государству, причем сделав это так, чтобы оно само по мере своего укрепления как можно более активно начинало бороться за свое же разрушение.