Гибель империи: к чему могут привести события в Бирюлево

1 ноября 7 тысяч московских старшеклассников и студентов вышли на митинг в Раменках против депортации из России таджикской школьницы Зейнаб Ташмухамедовой, а также 19-летнего студента из Армении Самвела Бабаяна. Акцию протеста поддержали и учителя. Сообщается о беспорядках в 14 школах Москвы. Митингующие несли транспаранты с лозунгами, призывающими к отставке министра образования Дмитрия Ливанова и министра внутренних дел Владимира Колокольцева. В рамках акции после занятий московские учителя и преподаватели МГУ распространили листовки и предложили подписать петицию против депортации.

Между тем по всей России продолжаются акции памяти пяти азербайджанских мигрантов, погибших при поджоге бытовки гастарбайтеров в Купчино, в Санкт-Петербурге. Напомним, что в результате нападения скинхедов, бросавших бутылки с зажигательной смесью, в огне погибли три женщины и двое малолетних детей, не сумевших выбраться из огня. 4 ноября, в День единства и согласия, в разных городах России прошли митинги солидарности с мигрантами, на которые собрались десятки и сотни тысяч граждан с горящими свечами, призывавших покончить с насилием и проявлениями неофашизма. Главный митинг состоялся в Петербурге на Дворцовой площади, его посетил премьер-министр Дмитрий Медведев; в то же время в Госдуме со стороны депутатов оппозиционных КПРФ и «Справедливой России» прозвучала критика президента Владимира Путина, который воздержался от участия в этом мероприятии. С началом митинга ровно в 12 дня в сотнях городов ударили колокола церквей.

Это не Comedy Club и не Фогньюс, это калька реальных событий во Франции и Германии, спроецированных на Россию.

Протесты против высылки двух мигрантов состоялись в Париже в конце октября этого года. А гибель гастарбайтеров – переложение событий 20-летней давности в Германии, печально знаменитого поджога в Золингене, который всколыхнул всю страну. Эти два эпизода показывают ту социальную и нравственную пропасть, которая лежит между западноевропейским и современным российским обществом. И выявляют ту ложь о «кризисе мультикультурализма и толерантности на Западе», которой нас потчуют официальные пропагандисты и патриотические кликуши.

В российских дискуссиях о мигрантах отсутствуют два важных элемента. Первый – это человеческое измерение (что совсем не удивительно в стране победившего социал-дарвинизма). Проблему мигрантов обсуждают со всех точек зрения: экономики, коррупции, рынка труда, национальной безопасности, уличной преступности, адаптационных механизмов общества, культурного иммунитета России, рассуждают и в биологических терминах «свежей крови», и в механических терминах «ассимилятивной машины», как Максим Соколов. Но никто, кроме, пожалуй, Андрея Архангельского, не сказал простейшей вещи: это прежде всего люди, годами и десятилетиями живущие рядом с нами и среди нас, со своими радостями, горестями и правами – не просто юридическими правами на въезд, пребывание и работу, но с общечеловеческими правами на жизнь, свободу от рабства, голода и унижения, с правом на приют и на справедливость.                       

Это очень сложно объяснить российскому обществу, которое за последние 25 лет ожесточилось и одичало до того, что постоянно создает своих собственных отверженных: стариков, бомжей, наркоманов, больных СПИДом; здесь можно вспомнить и бездомных собак, которые у нас считаются биологическим мусором, а не живыми существами со своими неотъемлемыми правами. Мигранты («звери» на жаргоне неофашистов) у нас что-то вроде тех же бездомных собак, полезность и популяцию которых общество может регулировать по собственному усмотрению: одних отловить и стерилизовать, других усыпить, третьих отправить в приюты. Гастарбайтеров рассматривают в качестве безликой биомассы, надо только договориться об их количестве, правильном использовании и мерах социальной и культурной гигиены.

Характерно, как российское общество за последние пару лет скатилось в самый примитивный расизм.

Речь идет не о пафосных плакатах «Русского марша» с лозунгом «ради будущего белых детей», где посреди пшеничного поля изображена крашеная блондинка с белокурым ребенком. Но вот даже рассудительный Владимир Ашурков, выпускник Физтеха и Уортона, приводит в «Ведомостях» классический цивилизаторский аргумент: «Мне ближе теория поступательного развития человечества, согласно которой с точки зрения общественной эволюции общества могут находиться на разных цивилизационных уровнях.

(…) Постепенное превращение неевропейцев в европейцев — длительный, сложный и болезненный процесс, но ему нет альтернативы с точки зрения развития общества и страны». Так могли рассуждать прогрессисты в конце 19 века, когда Киплинг писал о «бремени белых», а граф де Гобино о расовом превосходстве, когда неевропейцев возили по миру в клетках и показывали в цирках, а английская реклама мыла предлагала отмыть чернокожих. Подобную аргументацию немыслимо представить в западных газетах или том же Уортоне, где она вызвала бы остракизм автора и судебные иски, но в России 2013 г. это считается нормальным уровнем дискуссии.

Ключевым заблуждением российских поборников расовой чистоты является представление о том, что существует некая «наша» идентичность, «наш» город, в котором «мы» являемся «хозяевами», а «они» «гостями». Это идеологическое заявление, а не социальная реальность: Россия, и тем более Москва – это по факту общая жизненная среда, в которой механизмы этнической интеграции работали и работают дольше и успешнее, чем в самых толерантных европейских странах, просто мы упрямо не хотим признавать этот факт. Россия как евразийская цивилизация, находящаяся на стыке культур, легко ассимилировала инородцев в качестве завоевателей (татары) или покоренных народов (Кавказ). Никогда Россия не была «чистой» нацией, а вечным колониальным фронтиром, со славянско-татарскими генами, остзейско-кавказской элитой и лесостепной душой. И главным плавильным котлом в этом замесе была Москва, уже больше 600 лет переваривающая эти человеческие потоки, расы и религии. Александр Баунов напоминает нам мультикультурную топонимику московских улиц: «Татарские улицы Большая и Малая с одноименными переулком и мечетью в пешей доступности от Большого театра. Армянский переулок возле Лубянки. Грузинские улицы Большая и Малая примыкают к Тверской. Маросейка и Хохлы…». 

Нет, Россия не была раем толерантности, в нашей этнополитической истории масса классических примеров колониализма, невежества и насильственной русификации, черта оседлости и черносотенцы, погромы и переселение народов, но все же это была империя, умевшая работать с различиями и ставившая их себе на службу. И тем более Москва, в отличие от Петербурга, всегда была городом-базаром, огромным транзитным хабом, площадью тридцати трех вокзалов, и  в эпоху глобализации роль столицы как гигантского клапана по перекачке сырьевых, финансовых и человеческих ресурсов Евразии только возросла.

И здесь открывается второй провал современного русского национализма: в поисках «крови и почвы» он отказывается от огромного имперского наследия, от великодержавной широты и умения жить с Другим. Удивительно, что этого не видят имперцы, шагающие под черно-желтыми знаменами на «Русском марше»: им ли не знать, что Россия – это имперский, а не русский этнос, что империи дала нам великую историю, но отняла русскую нацию? Требуя очистить город от мигрантов, отделить Кавказ, ввести визы со Средней Азией, националисты хотят окончательно превратить Российскую Федерацию из наследника российской и советской империй в провинциальную страну.

В этом главное отличие сегодняшней России от других бывших империй – Франции, Британии, Голландии: в эпоху постколониализма они сумели переплавить свой имперский опыт в чувство ответственности за народы, которые они столетиями угнетали, в про-активную политику иммиграции, ассимиляции и толерантности. В осознании моральной ответственности за колониализм – постимперское великодушие крупных наций, не боящихся за свой генофонд и культурный иммунитет. России, если она хочет быть глобальным игроком, влиять на события в Сирии и на Балканах, говорить на равных с США и Китаем, тоже придется осознать свою ответственность за века колониализма, за «своих» таджиков и дагестанцев, за рынки и этнические кварталы, за строителей и уборщиц, за маршрутки и киоски с шаурмой, за «Черные глаза» и лезгинку на улицах.

Это – нормально, это – наследие империи, и великодержавность сегодня включает в себя и великодушие.

К сожалению, слово «великодушие» не входит в российский политический лексикон. Нестройным «русским маршем» с ряжеными казаками, нацистами, язычниками и фанатами Россия движется от империи к провинции, в глубокое глобальное Бирюлево.