Об удивительном превращении бывшего главного гея России

Кем был Николай Алексеев до прошлой недели? Маркированным ЛГБТ-активистом, главным спикером по гомосексуальной проблеме для всех, кому вообще может быть нужен спикер по этой проблеме.

Продюсеры на новостных радиостанциях (обычно это девочки с факультета журналистики, устроились на работу, сидят на телефоне и ждут, что если будут хорошо сидеть, то их переведут вести новости) знают, что если надо поговорить в эфире про геев, то звонить надо именно Алексееву. «Алло, Николай, прокомментируете?» – и Николай комментирует, все довольны.

А теперь так не будет, потому что никакого Николая Алексеева теперь нет. Есть отказавшийся от активизма непонятный человек, который произносит что-то антисемитское, активно оперируя словом «жид». Слово «жид» – удивительное слово в том смысле, что произнести его можно только однажды, второго раза не будет, никуда не позовут, не дадут слова, не будут слушать, и ничего вообще не будет. Просыпаешься в темной комнате, а в ней только ты и полковникКвачков. А ты привык к Элтону Джону и Людмиле Алексеевой, но их теперь не будет – только полковник Квачков и еще какие-нибудь того же порядка безымянные люди, с которыми только про жидов и можно поговорить. Ну, про Русь святую еще, если повезет. Жизнь кончена, вообще-то. Никаких тебе больше гей-парадов, не позвонят больше с радио, да что радио – старые друзья на смску не ответят. Не будет вообще ничего.

Говорят, его как-то кто-то обидел, американцы какие-то, лекцию, что ли, отменили, и вот он таким образом на это отреагировал, психанул то есть. В эту версию не верю совсем – каждый из нас хоть раз в жизни психанул, но кто при этом кричал «жиды»?

Нет, здесь что-то более серьезное и глубокое, и если фантазировать, то было, наверное, так. Сидел Николай Алексеев дома, не знаю, чай пил, или телевизор смотрел, или спал просто, а тут звонок в дверь. Открывает, сначала не может понять, кто это – незнакомый какой-то человек. Но человек уже входит в квартиру, садится за стол, и вежливо так, как только они умеют, начинает – ну как, мол, живете, слышал тут вас недавно по радио, очень здравые вещи говорили, да-да. Алексеев стоит такой, хлопает глазами, не понимает ничего. А гость так небрежно – кстати, помните тот разговор с моим коллегой, ну тогда (называет место)? И у Алексеева по спине холодный пот, потому что, да, конечно, он помнит тот разговор. Он бы мечтал о нем забыть, тем более – сколько лет уже прошло, и не звонил никто все эти годы, не напоминал, да он и забыл почти, только по ночам, когда не мог заснуть, иногда накрывало; что в том разговоре было – мы не знаем. Может, фотографии какие-то (компромат на ЛГБТ-активиста – допустим, он на фотографиях занимается сексом с женщиной, черт его знает), может, деньги, может, просто дал расписку, что обязуюсь сотрудничать и информировать, может, еще что-нибудь, но мы этого никогда не узнаем, потому что гость спрашивает – помните? И Алексеев кивает – да, мол, помню, конечно, все в силе.

И они вместе садятся к алексеевскому компьютеру, гость диктует, а Алексеев пишет, с трудом попадая по клавишам: «Жиды, ненавижу вас». Потом сидит, обхватив голову руками, и гость уходит, захлопывая за собой дверь. А Алексеев так и сидит, жизнь закончилась.