Отец Павел Адельгейм. Из рода героев

На модерации Отложенный

Почившего отца Павла Адельгейма вспоминают иконописец священник Андрей Давыдов и матушка Марина Турнова.

Мы познакомились с отцом Павлом Адельгеймом 20 лет назад, осенью 1993 года. Это были первые дни, как мы с женой и 4-мя детьми, пожив 6 лет в глухих деревушках Литвы и Латвии, по приглашению архимандрита Зинона перебрались во Псков. Я стал настоятелем в храме 12 века Соборе Рождества Иоанна Предтечи. Отец Павел пришел к нам буквально в первые дни нашего переезда, в атмосферу неразобранных коробок и наскоро сколоченных из строительных досок столов и полатей – видимо, зная по собственному опыту трудности, с которыми сталкивается семья многодетного священника, переехавшая на служение в полуразрушенный храм, приспособленный под гараж, в полуотапливаемое чадящими печами здание бывшей монастырской просфорни с проживающими там бомжами.

От епархии помощи не предвиделось. Прихожан на новооткрытом приходе было тогда меньше, чем пальцев на одной руке. Протянутая рука дружбы и участия, с которыми появился отец Павел в эти первые месяцы нашей непростой, но прекрасной жизни во Пскове были очень необходимым человеческим поступком. Его приход Жен Мироносиц находился поблизости, это был ближайший храм к нашему собору. Помню, наши младшие дочери в первые минуты хотели было испугаться его «скрипучей ноги», но не успели—сразу приняли как своего и полюбили. Его простота и открытость располагали к нему всех, и детей и взрослых.

Мы уселись на какие-то нераспакованные коробки и разлили найденный для такого гостя в загашнике, привезенный нами из полузаграничной тогда Латвии сверхдефицитный индийский чай «со слоном». Сразу же начался искренний и горячий разговор. Как всегда со времен «русских мальчиков» из Братьев Карамазовых,– сразу обо всем, о самом важном и на полную глубину штыка лопаты. О Евангелии, о жизни, о судьбах Церкви, о соборе 1918 года и прочее. Так мы и подружились, и все прекрасные 14 лет нашего пребывания во Пскове было радостно сознавать нашу человеческую и даже территориальную близость. Впоследствии, когда и у нас, при Соборе Иоанна Предтечи сложилась своя евхаристическая община, на праздники мы ходили в гости на приход отца Павла, а его приход приходил к нам. На школьные каникулы мы брали детей из детского дома, который он опекал. После моего отъезда из Пскова в Суздаль некоторые члены общины остались при нашем храме, а некоторые перешли в храм Жен Мироносиц, где служил отец Павел.

Эта близкая дружба имела для нас и негативные последствия. Все шишки, которые падали от начальства на голову отца Павла, рикошетом отзывались и на отношении ко мне и к нашей общине. «Окопалась там на Завеличье интеллигенция» – это наиболее мягкое из того, что произносилось на наш счет свыше.

Если фигура старейшего в епархии протоиерея, упомянутого в преподаваемой в семинарии истории церкви ХХ века не позволяла доставать его по мелочам, а только по крупному, то нам на долю доставалась мелкая, но «ежедневная необъявленная война». В конце концов мы уехали. Отец Павел написал, что меня «выжили». Я бы не сказал однозначно, что это было именно так. Я уехал по собственной воле, чем, похоже, очень порадовал правящего архиерея. Многие священники терпят не меньший, а часто и больший прессинг различных обстоятельств. Но для того, чтобы плодотворно заниматься созидательной, художественной деятельностью, писать иконы и фрески, чем я занимаюсь всю мою жизнь— эта атмосфера бесконечной войны, изгойства и неприятия – забирала слишком много той малой энергии, которая подарена на нашу долю.

Отец Павел был из другого, редкого ныне теста. Из рода исповедников, героев и борцов за идею. Его мученическая кончина подтверждает, что жизнь его была целостна и искренна. Сейчас, в эти дни не надо размахивать знаменами и навешивать звучные определения. Время все назовет само лучше и точнее нас. Для нас важно еще и то, что при всех конфликтностях и конфронтациях отец Павел оставался членом Церкви. Никогда не слышал я от него никаких разговоров о переходах в другие юрисдикции и сменах конфессий. Он болел болью нашей, своей Церкви, ощущал себя ее частью и терпел и горячо желал исцеления от того, что ощущал как неправильное и инородное Ей. Его позиция была не позиция стороннего наблюдателя извне Церкви, но неравнодушная позиция деятельного члена, видящего жизнь и проблемы изнутри. «Где родился, там и пригодился», — как говаривал отец Иоанн Крестьянкин.

В наше компромиссное время нам будет очень не хватать бескомпромиссных и смелых людей подобных ему. Светлая память, дорогой отче!

«Во блаженном успении Вечный Покой…».