Николай Сванидзе: сон после обеда

«Концептуальные основы историко-культурного стандарта», то есть базовые принципы школьного преподавания истории, поначалу не вызывают отторжения. Скорее даже наоборот.

- Главная задача — привить школьникам интерес к истории.

- Российская история — неотъемлемая часть мировой.

- Революции и гражданские войны являются не результатом внешнего или внутреннего заговора, но следствием объективно существующих противоречий внутри страны.

- Необходимо формировать современную, толерантную личность, готовую к восприятию этнического и конфессионального многообразия мира.

Однако наряду с этими разумными, бесспорными установками и как бы в развитие, в уточнение, а на самом деле совершенно вразрез с ними, идут иные. Иногда осторожно, иногда откровенно. Иногда через умолчание.

«…В историческом прошлом России были и огромные достижения и успехи, но также и ошибки и просчеты».

Велик и могуч русский язык! Вот вроде бы верно сказано, действительно всякого хватало в нашей истории, и светлого и темного. Но подбор слов четко обозначает соотношение масштабов исторических побед и неудач. «Огромные достижения и успехи» — «ошибки и просчеты». Вот Иван Калита ошибся, когда сдал Орде Михаила Тверского со всем его великим тогда городом и княжеством. У Ивана Грозного случались просчеты. Скажем, взяв Казань и Астрахань, он не смог остановиться и с разгону утопил в крови и разграбил Новгород Великий, еще его дедом завоеванный. Ну и Сталин, возможно, ошибся пару-тройку раз, о чем еще пойдет речь. А с кем не бывает? И на старуху, как говорится… Не ошибается тот, кто ничего не делает.

И дальше, в том же вкрадчивом, но доходчивом стиле:

«В школьном курсе должен превалировать пафос созидания, позитивный настрой в восприятии отечественной истории. Трагедии, разумеется, нельзя замалчивать, но…»

Особенность разделительного союза «но» во всех языках мира известна: важно то, что говорится после него, а то, что до него, можно засунуть куда угодно.

Дальше — больше. То есть откровеннее.

«Следует подчеркнуть, что пребывание в составе Российской империи имело положительное значение для ее народов». Весьма позитивный тезис. Правда, не бесспорный. Интересно, согласятся ли с ним финны, поляки, граждане стран Балтии? А народы других, ныне суверенных государств?

Теперь — о высоком.

«История религий, в первую очередь православия, должна излагаться системно и пронизывать собой все содержание учебника». Ну, системно — это хорошо, все должно излагаться системно, на то и учебник. Но почему «пронизывать»? Ведь речь идет о светской школе в светском, отделенном от церкви государстве. И почему «в первую очередь православие»?

Сама идея единого учебника была выдвинута Путиным на заседании Совета по межнациональным отношениям и имела вполне конкретную базовую цель — установить некое умиротворяющее единообразие исторических трактовок во всех регионах России. Цель, между прочим, благая, другой вопрос — насколько достижимая. Но как, каким образом с ней согласуется подчеркнутый приоритет православия при всем понятном преобладании этой конфессии в нашей стране?

А никак не согласуется, просто есть другая задача, поглавнее первой: подарить детям историю правильную, полезную, как набор поливитаминов или послеобеденный сон, озаренную светом духовности и отеческими улыбками власти. А заодно выбить почву из-под ног очернителей и критиканов всех мастей, дать отпор фальсификаторам и их зарубежным покровителям.

И решающее поле битвы — конечно, Сталин, его эпоха.

Здесь акценты расставлены твердо и определенно.

После перечисления многочисленных достижений второй половины 20-30-х годов, авторы флегматично отмечают, что в рассматриваемый период «возможности развития гражданского общества сократились». Подобная оценка, будучи обращенной к новейшим, сегодняшним реалиям, представлялась бы неадекватно мягкой. Применительно же к периоду раскулачивания, голодомора и Большого террора, она выглядит не иначе как издевательством.

Но апофеоз впереди. Вот он: «Вслед за Конституцией 36 года, впервые в истории страны декларировавшей всем гражданам равные политические права, начался период жесточайших массовых репрессий, ставивших целью ликвидацию потенциальной пятой колонны в условиях нараставшей военной опасности».

В этом пассаже, по-своему даже талантливом, присутствует все.

Лицемерие: «жесточайшие репрессии» упомянуты, но ненавязчиво оправдываются благой целью.

Скрытая ложь: при комплиментарном упоминании сталинской Конституции нет ни слова о том, какое отношение она имела к реальности.

Прямая ложь: Большой террор — фабрика смерти. Просто фабрика. С плановыми установками по уничтожению людей, которые спускались в регионы, и встречными планами с дополнениями, которые направлялись в центр. Никаких красивых объяснений, «пятых колонн», «военных опасностей» и прочей дребедени, придуманной позднейшими поколениями сталинистов.

Наконец, авторы очевидно подсказывают вывод, что массовые репрессии ограничивались периодом конца 30-х годов, что также абсолютно не соответствует исторической правде.

Как не соответствует правде выразительная фигура умолчания о важнейших фактах, связанных с войной.

Ничего не сказано о том, как и когда Советский Союз вступил во Вторую мировую войну. День 17 сентября 1939 года, когда советские войска, в соответствии с секретными договоренностями между Сталиным и Гитлером, вторглись на территорию Польши, среди рекомендованных к запоминанию исторических дат отсутствует.

Вскользь, пробросом и без расшифровки, упомянута некая «депортация» неизвестно кого и куда. Так что непонятно, что имеется в виду, и нет уверенности в том, что авторы намереваются не то что рассказать, а хотя бы сообщить о страшной, эпической трагедии многих народов Советского Союза, о фактической и во многом успешной попытке этнического геноцида, осуществленной в годы войны сталинской властью.

Здесь снова налицо неразрешимое политическое противоречие, которое встроено в саму идею создания единой исторической концепции. С одной стороны — успокоить пережившие национальную катастрофу народы и те миллионы граждан России, которые, независимо от национальности, в силу семейных, образовательных или иных причин, хранят бдительную память относительно недавней истории. С другой — не обидеть еще более многочисленные группы населения, которые правды не хотят или совершенно по иному ее себе представляют и при этом составляют социальную и электоральную опору власти.

Есть и другое противоречие: мировоззренческое, ценностное, и еще более глубокое. Сказать правду — значит признать, что право человека и гражданина выше, чем право государства. Соврать или умолчать — значит подтвердить, что возвышение государства или даже сохранение власти оправдывает любые жертвы. Что власть — это и есть право, и пока ты у власти, ты прав.