Михаил Бударагин: бронепоезд на запасном

С ЕГЭ снова скандал за скандалом: говорят, нагло списывают. На Дальнем Востоке проблемы, в Дагестане тоже, далее – везде. Но что-то во всей этой истории не так, что-то неправильно. Попробуем понять что.

Громкие скандалы с ЕГЭ – сначала на Дальнем Востоке, затем в Дагестане – породили уже своеобразный жанр: разоблачение экзамена. В Сети полным-полно роликов (не всегда понятно, какого они года), множество свидетельств очевидцев (проверить которые нельзя), пользователи яростно высказываются о том, что «все пропало, шеф».

Я очень не люблю ЕГЭ, но не так давно я наткнулся в своей ленте в «Фейсбуке» на категорическую ссылку о том, как плохи нынешние первокурсники, спасу нет. Ссылку обсуждали, и я даже не стал вмешиваться и писать о том, что три (!) года назад эту статью опубликовало одно из федеральных изданий.

Пусть.

Коротко о Дальнем Востоке

«Ключевая проблема ЕГЭ – не в ЕГЭ, а в том, что преподаватель вуза должен читать минимум часов. Четыре в неделю – вполне достаточно»

Мне кажется важным понять не медийную составляющую (она, в общем, ясна: память у людей короткая), а то, что происходит со школой и ЕГЭ в общем контексте, социальном, демографическом, образовательном.Мы очень любим оперировать мифами, один из которых звучит так: «ЕГЭ ненавидят учителя». Это не совсем правда или совсем не правда: сразу же после скандала с Дальним Востоком я побеседовал с Сергеем Новиковым, учителем математики, руководителем Елизовской физико-математической школы, о том, что он думает об экзамене, учениках и школе.

Главное, что сказал мне Новиков: ЕГЭ по математике адекватен, проблемы у экзамена есть, но все они технически решаемы, выпускников школ крайне мало и не хватит почти ни на что, возвращаться к старой форме сдачи экзаменов нельзя. Запомним эти выводы.

Не подходит

Следующая болевая точка – Дагестан. Две основные проблемы состоят в том, что именно он таинственно оказывается в центре общественного внимания из-за нарушений ЕГЭ (решительно не уверен в том, что дела в Ингушетии, например, обстоят принципиально иначе), и в том, что где-то существует огромная масса вошедших в пословицы «стобалльников», которых вузы устают отчислять после первого курса.

Где-то существуют, но кто бы их видел.

Итак, нарушения. Я беседую с Лидией Панченко, заместителем директора по учебно-воспитательной работе СОШ № 7 города Кизляр.

«Сказать, что негативная обстановка, нельзя. В большинстве своем все проходит на должном уровне. Технические проблемы есть, нарушения есть, их никто не отрицает, но это – единичные случаи. Такое происходит не только в Дагестане, не только на Северном Кавказе, но и в других регионах России. Любой случай, связанный с выходцем из Дагестана, максимально тиражируется. У всех на устах: мол, здесь что-то негативное, страшное происходит. А на самом деле замечательная молодежь», – рассказывает Панченко.

Спрашиваю об «экзаменационном туризме» (родители перевозят своих детей в поселки и аулы, чтобы легче было сдать ЕГЭ»: «Три–четыре района, насколько я знаю, где был всплеск регистрации».

Но «узкие места» есть, они состоят совершенно в другом.

«Поймите, Дагестан – это и высокогорные аулы, и малокомплектные школы, в связи с чем бывают технические проблемы именно в случае с ЕГЭ, – продолжает Панченко. – Играют роль и исторические особенности. Дагестан – многоязычный, многонациональный, есть дети, которые не очень хорошо говорят по-русски, мы стараемся давать больше программ на родных языках. Проблемы с русским языком встречаются. Вживую иногда ребенку проще показать уровень знаний, а тесты вызывают недопонимание».

При этом Панченко, в отличие от Новикова, полагает, что невозможно оправдывать прошлой коррупцией недостатки ЕГЭ: «Если думать только о том, что будет коррупция, то давайте вообще ничего не делать. Наоборот, нужно развиваться дальше, исправлять ошибки».

«Недостатки ЕГЭ – зазубренность, зашколенность, узконаправленность. Мы очень потеряли в системе воспитания, да, мы даем знание, но теряем воспитательный аспект, а это и культура общения, и умение адаптироваться в обществе», – подводит итог завуч школы № 7.

90% сдали бы

Закир Магомедов, журналист издания PublicPost, полагает, что в Дагестане не все так просто, но и не все так однозначно.

Мы говорим с ним коротко, мне важно понять главное – масштаб и необходимость подлогов.

«40% махачкалинских выпускников переехали в город, об этом говорят власти, – уточняет Магомедов. – Коррупция вокруг ЕГЭ очень велика, но на самом деле экзамен не сдать невозможно, планку очень занизили.

Я уверен, что более 90% учеников сдали бы ЕГЭ, но все перестраховываются. Важно получить не просто хорошие, но высокие баллы, чтобы поступить в тот или иной вуз, особенно ценится химия, которая позволяет учиться на медиков».

Благодаря Закиру Магомедову я связываюсь с Расулом, молодым человеком, который заполняет тесты за учеников. Это – тоже Дагестан, но уже совершенно иной.

Расул просит не афишировать технических подробностей, чтобы не стало понятно, где именно происходит дело, но говорит вот что: «Да, химия самая дорогая, 75–100 тысяч рублей за экзамен, все расписано на несколько лет вперед, есть очередь, договоренность. Технически же все просто – родители скидываются, всем платится: правоохранительным органам, учителям, наблюдателю от министерства – и все покрывают. Работы ксерокопируются, копии выносятся, человек их быстро заполняет, это не так сложно, копия возвращается, ученик просто перерисовывает ответы, времени на это много не нужно».

С официальной точкой зрения об «отдельных недостатках» Расул не согласен категорически: «Все это повсеместно происходит, и родители, и ученики выбирают самый легкий путь».

Где отчисления?

Логично было бы предположить, что школьники, которые поступают в вузы, должны не выдерживать первой сессии и вылетать из вузов пачками. Списавшие работы ученики (речь идет не только о Дагестане) должны пополнять ряды отчисленных круглый год и с завидной регулярностью.

Однако ничего подобного.

Нескольким преподавателям столичных и петербургских вузов я задаю один и тот же вопрос: «Вы сталкивались с мифическими «стобалльниками» из Дагестана, Ингушетии, Чечни? Как они сдают сессии?»

Ответы удручающе похожи: «Нет, не встречались». Александр Котов, сотрудник ГУМРФ им. адм. С. О. Макарова, пояснил: «В тех вузах, где я работаю, представителей Северного Кавказа сравнительно немного. Принципиального отличия от местных не вижу: среди последних сейчас тоже попадается много людей, с трудом разбирающих русские буквы и не знающих, что Волга впадает в Каспийское море».

Толп выброшенных на улицу студентов нет. В вузах – недобор, финансирование, нагрузки, удержание преподавателей – все это толкает учебные заведения держать всех. Исключения из правила редки, массовых «неудов» нет, потому что учить тому количеству преподавателей, которое есть сейчас, и так некого.

«Учитель должен иметь право на двойку», – говорит в интервью о школе Сергей Новиков. По факту права на двойку уже лишены и вузы: зарплата преподавателей крепко завязана на часы, а сокращать группы – ставить под удар своих же ученых.

ЕГЭ списывают? Его не могут не списывать. Двоечники спокойно учатся? Им нечего бояться. Проблема в том, что единый экзамен плох? Вовсе нет, ЕГЭ, в принципе, уже вообще ни при чем: если завтра обеспечить стопроцентную честность сдачи экзамена (это не так трудно сделать), вузовская система страны рухнет.

На ключевой вопрос на самом деле нет готового ответа. Ужесточать ЕГЭ не имеет смысла: все равно не мытьем так катаньем всех возьмут. Сокращать преподавателей массово нельзя, это будет масштабная социальная катастрофа. Кого-то и по каким-то критериям увольнять все равно придется, но, разумеется, кого и по каким критериям – пока совершенно не понятно.Выход есть, но в то, что на него пойдет министерство, я не верю.

Ключевая проблема ЕГЭ – не в ЕГЭ, а в том, что преподаватель вуза должен читать минимум часов. Четыре в неделю – вполне достаточно. Остальное время он должен заниматься наукой. Это позволит сократить цифры приема и начать, наконец, отсеивать тех, кому этот вуз нужен для галочки. Это позволит разгрузить преподавателей и подходить к каждому студенту с совершенно иными требованиями. Это, наконец, позволит всерьез разработать механизмы защиты ЕГЭ.

Почему Министерство образования не идет на эти самоочевидные шаги, стоит спросить у самого министерства.

Оно, впрочем, не очень любит отвечать журналистам, уж и не знаю почему. Не барское это, наверное, дело.

Могу выдвинуть одну версию, очень простую. Первый, кто решит ввести конкуренцию в вузы, кто попытается вернуть высшему образованию статус высшего (де-факто ведь речь идет скорее о ПТУ), кто возьмет на себя ответственность за то, что из 700 тысяч выпускников в вузы попадут 350 тысяч, будет порван родительской общественностью на британский флаг.

Тут и пост министра не спасет, ведь нет оружия страшнее родителя. Этот бронепоезд смотрит на нас всеми своими стволами, и пушки там заряжены, кто бы сомневался.