Салам алейкум, бычьё

14 декабря прошлого года при вручении традиционной независимой литературной премии «Дебют» произошло знаковое для нашей отечественной литературы событие. Суть которого по-настоящему, кажется, так никто и не понял.

Речь идёт о присуждении премии в номинации «крупная проза» молодому литератору, уроженке Дагестана Алисе Ганиевой за повесть «Салам тебе, Далгат»! (первоначально повесть вышла под авторским псевдонимом «Гулла Хирачев»)

Почему я настаиваю на том, что событие это знаковое? Да потому, что, пожалуй, впервые, в нашей современной литературе кавказский, дагестанский прозаик написал о жизни родного края абсолютно честно, без всяких прикрас и экивоков в чью-либо сторону. Всё как есть, всё как видим, слышим и чувствуем. Это проницательный и ясный взгляд изнутри.

В повести с неприкрытой откровенностью показана чуть ли не вся подноготная мира современных, городских, люмпенизированных горцев — тех, кто на рубеже 90-х массово хлынул с гор на равнину. Мира, о котором подавляющее большинство людей в России не имеет даже малейшего представления. Ведь не секрет, что восприятие русскими людьми кавказцев, как правило, сводится к нескольким расхожим клише, каждое из которых довольно далеко от истины.

Исходя из этого надо признать, что награда присуждена автору абсолютно заслуженно, по делу. Поэтому не надо искать в решении жюри политический или какой-либо ещё подтекст, как сразу начали делать некоторые. Уверен, что в данном случае ничего подобного не было.

Герои повести «Салам тебе, Далгат» узнаваемы и понятны любому, кто хотя бы некоторое время прожил в Дагестане, в Махачкале. Они абсолютно, в чём-то даже до неприличия реалистичны, так как списаны с жизни. И это, пожалуй, является одним из основных достоинств повести. Она правдива и честна. И Ганиева, несмотря на уже начавшиеся на неё нападки в прессе некоторых дагестанских квасных патриотов, может гордиться по праву, ибо о высказанной правде жалеть никогда нельзя.

Впрочем, все эти нападки на молодого автора в дагестанских СМИ вполне ожидаемы и прогнозируемы. Прочитав произведение, я сразу понял, что Алисе Ганиевой их избежать не удастся. Ещё бы! В кои-то веки местный литератор описал в своём произведении махачкалинскую жизнь такой, какой она есть. По сути, к коллективному портрету современного дагестанского общества поднесли хорошее зеркало.

Безусловно, это поступок человека, обладающего гражданским мужеством. И именно поэтому можно было сразу предсказать, что повесть Алисы Ганиевой придётся не по душе очень и очень многим. Ведь очень многие в Дагестане (впрочем, это, пожалуй, относится почти ко всем кавказским республикам) привыкли, чтобы любой автор, пишущий об их крае и народе, только и делал, что воспевал лишь древние обычаи и благородный нрав местных жителей. Чтобы он писал исключительно хвалебные оды. А они, в особенности, местная национальная интеллигенция, взахлёб читая очередные самовосхваления, тешили бы собственные мелкие амбиции, удовлетворяя комплекс нарциссизма, столь присущий многим малым народам.

Кстати, очень показательна на сей счёт одна сцена в повести. Та, в которой описывается заседание местного литературного сообщества в здании Национальной библиотеки в Махачкале.

На нём все присутствующие взахлёб, по-азиатски льстиво, аж до неприличия расхваливают некую кумыкскую поэтессу Гюль-Бике, которая, ничуть не смущаясь, едва ли не раздувается от чувства собственной значимости.

Для того, чтобы читатель в России живо представил себе атмосферу подобных дагестанских торжеств, будь-то творческий вечер местного культурного деятеля либо просто чей-либо юбилей, приведу цитату из повести:

«Ваши стихи, Гюль-Бике Акаевна, — это гимн человеческому труду и упорству, — с чувством читал мужчина. — Сегодня они знамениты во всем Дагестане, известны в России и за рубежом. В них ярко отображены история родного края, его неповторимые красоты, великолепие заоблачных гор, равнин, седого Каспия, аулов, сел, городов, населяющих их людей. У вас, Гюль-Бике Акаевна, большое и горячее сердце, через которое проходят все радости и боли родной земли. Вы пишете о трудной судьбе женщины степи и гор, мужестве самоотверженных сынов Дагестана. Ваши стихи нравственно воспитывают молодежь и являются жизненным маяком для подрастающего поколения. Поздравляю вас с выходом пятнадцатой книги. Пусть растут и крепнут ваши творческие успехи и достижения! Спасибо!

Раздались шквалистые аплодисменты. Расчувствовавшаяся Гюль-Бике привстала и, вся сияя, дважды поклонилась, сначала в сторону трибуны, потом — залу. Выступавший мужчина, так же светясь от счастья, бережно сложил официальное обращение, снял очки и откашлялся.

— Вы меня извините, пару слов от себя скажу тоже. Я давно влюблен в поэзию виновницы нашего торжества. В ее стихах ярко встает образ кыпчакской женщины, наездницы, повелительницы тюркских степей. Гюль-Бике — женщина Великой Степи. Она уже легенда при жизни. Ее поэзия глубока, как Каспийское море, и высока, как наши Кавказские горы. Расул Гамзатов, когда читал стихи Гюль-Бике, говорил: «Вот поистине народная поэзия». И я каждый раз потрясаюсь, когда читаю ее стихи о любви, о душе, о природе, о народе. И еще, Гюль-Бике, тут я теряюсь прямо, что сказать. Она очень великолепная женщина. Она прямо как душистый цветок на склоне Тарки-Тау. И сейчас я держу ее новый сборник «Избранное» и с благодарностью читаю дарственную надпись «Дорогому Калсыну, дорогому брату, дарю ноты моего сердца. Твоя Гюль-Бике». Я, милая Гюль-Бике, тоже пришел к тебе со стихами. Надеюсь, они хоть чуть-чуть сравнятся с твоей красотой.

Гюль-Бике разомкнула ярко-красные губы и чуть подалась вперед. Раздались сдержанные аплодисменты.

— Республиканской библиотеки тихо двери распахнув,

Я пришел к тебе на вечер, дорогая Гюль-Бике.

Что могу тебе сегодня как джигит я предложить?

Только звук кумыкских песен, дорогая Гюль-Бике!

Наши предки величавы, ты такая, как они!

Книги Пушкина читаешь, пишешь даже лучше ты!

Любоваясь, я склоняюсь перед милой Гюль-Бике,

Твоя книга заблистала, как алмазы при луне!

— читал невзрачный мужчина.

Думаю, комментарии здесь излишни. В подобных кругах межличностные отношения строятся по принципу петуха и кукушки, и Ганиева совершенно верно подметила этот момент.

Представляю, с каким неудовольствием прочтут эти строки некоторые «известные люди республики». Так как сквозь маски художественных персонажей живо прорисовываются их реальные прототипы вроде «народной поэтессы Патимат» с башнеобразной конструкцией волос на голове. Кому надо, тот сразу поймёт, кто именно был выведен под этим именем.

Впрочем, это ещё наиболее адекватная и безобидная часть местного общества, описанного в повести.

Все остальные её персонажи, за исключением, пожалуй, главного героя, значительно примитивнее, брутальнее, вульгарнее.

Конечно, не моё дело давать авторам советы, но, на мой взгляд, более подходящим названием для повести Ганиевой было бы нечто более лаконичное и ёмкое. Не «Салам тебе, Далгат»! к примеру, а просто «Бычьё». Или что-нибудь в этом духе. Ведь молодые герои повести в массе своей относятся именно к этой социальной группе.

Поясню для русского читателя: «бычьём» в Дагестане называют грубую, агрессивно-примитивную молодёжь, вчерашних сельчан, массово наводнивших города. Оторвавшись от своих горских корней (многие из них — навсегда), в одночасье утратив архаичную горскую культуру, в непривычных для них условиях городов они мгновенно превратились в маргиналов и люмпенов. Тех, что разъезжают по улицам, выставив босые и волосатые ноги из окон машины, грязно матерятся и грубо пристают к девушкам, задирают прохожих, ломают скамейки в парках и заплёвывают подъезды. Словом, чем-то напоминают русских гопников, только ещё грубее, примитивнее и агрессивнее.

Кстати сказать, о гопниках.

В 2002 году немалый шум произвела книга Владимира Козлова «Гопники». О жизни рабочей молодёжи белорусской глубинки перестроечной эпохи. Если не ошибаюсь, она тогда номинировалась на соискание другой независимой литературной премии — «Национальный бестселлер». Не знаю, читала ли Ганиева Козлова, но кое-какие параллели между ними прослеживаются. По крайней мере, в области жанра. От «Салам тебе, Далгат»! с его массой по-женски метких наблюдений и натуралистичных подробностей отдаёт трэшем. Конечно, не таким брутальным, как у Козлова с его ненормативной лексикой прямо в авторском тексте, но всё же. Этакий мягкий трэш. И в этом, безусловно, не минус, а большой плюс произведения. Оно и должно было быть написано именно так.

Точно воспроизведённый и переданный жаргон, на котором говорит большинство героев повести — безусловное литературное преимущество. Он действительно тянет на «неизвестный нашей словесности мир», как верно отметил в своей рецензии один из авторов «Новой газеты». Жаргон дагестанских быков, основанный на примитивизированном и исковерканном русском языке и сдобренный отборной матерщиной (её, впрочем, Ганиева воспроизводить не стала) — это что-то сродни вымершему французскому арго или почти вымершей нашей воровской фене. Этот языковой мир реально существует, и на нём говорит добрая половина жителей Махачкалы. Все эти абсолютно специфичные и присущие именно дагестанцам выражения типа: «ле», «жи есть», «чё стало», «зарубились», «дрифтует», «нежданчик», «гонимый», «мочканули», «кентухи», «ва-ба-бай», «лапа», «хайван», «саул», «ай-ляззат», «маймун» и т.д. на самом деле тянут на отдельный разговорник. Ибо понять этот жаргон несведущему человеку со стороны довольно проблематично.

Мир бычья с его «движениями» описан очень точно. Причём, что характерно, именно в таких же жаргонных выражениях герои Ганиевой говорят не только о своих разборках из-за отобранных мобильных телефонов, но и о религии:

— Вот ты этих аташек видел у ворот? Хажи, машалла, траву не пробует, а то я его поломаю. А эти ослы мажут, или просто сидят, бакланяться, или к девушкам пристают полуголым. Куда катится этот кяфирский мир, скажи? Клубы здесь понастроили, дискотеки, женщины посмотри как ходят! Это что такое? Если бы у нас шариат был, этого наджаса бы не было здесь, скажи?

— Бесполезно с тобой говорить, Арип, — снова вздохнул Далгат…

— Ты Камиля знаешь с Изберга? — перебил Арип.

— Знаю, и что?

— Вот он дурак. Из-за таких, как он, ислам не любят. Он за джихад говорит, только все неправильно. Фетвы мне по аське присылал. Я ему говорю, ле, Камиль, вставай на верный путь, ты что? Тебе голову задурили, о матери подумай своей! Не послушал он никого, в лес ушел. Все грехи, говорит, сауны, взятки, туда-сюда, от России, надо шариат сделать и неверных убивать.

— Ты тоже так думаешь? — спросил Далгат.

— Про шариат они правильно говорят, но с Россией надо быть, харам от нашей верхушки идет. Верхушку надо поменять. А то одну нацию поставят же есть и начинают воровать от души. А если голову отрубать за каждую взятку, не брали бы…

Арип на прощанье крепко пожал руку и сказал:

— Вещи делай, вещи! Подумай о Всевышнем. Вот держи Фарз айн.

Арип протянул Далгату тонкую книжечку с описанием молитвенной техники.

Далгат сунул ее в папку, пообещал почитать и пошел за Хаджиком.

В этой сцене описан диалог героя с так называемым «традиционным мусульманином», который, несмотря на желание установить в республике шариатские порядки, считает, что всё же «c Россией надо быть».

А вот уже его разговор с самым настоящим «вахом», напрямую связанным с «лесными», то есть, с боевиками:

Мурад хмыкнул и спустил волосатые ноги под брызги прибоя.

— Кто его не знает? Вор. Вот там, за Каспийском, дома видел большие? — Мурад потянул руку вправо — У него там три дома было.

— Почему было? Жив же еще, — бормотнул Далгат.

— Он муртад, отступник. Стал как все эти кяфиры и нацпредатели со своими джахилийскими штучками.

Мурад сплюнул в подбегающую волну.

— Все из-за куфра.

— Из-за чего?

Мурад повернулся к Далгату и почесал обросшую щеку.

— Куфр не знаешь! Кругом он, кругом! Морали нет, неверие, в чудеса Аллаха не верят… На свадьбе сейчас эти, Мала и Рашид, хвастались, что даже больше, чем пять раз намаз делают. Ослы!

— Ну и что?

— Намаз делают, а пиво пьют. Это нифак, знаешь? Айдемир этот тоже две мечети построил, а его сын чуть ли не десять наших сестер изнасиловал, каких-то студенток. Еще на телефон снимал и по блютузу передавал всем.

Мурад достал из кармана зеленую тюбетейку и надел ее на голову.

— Я к тебе вечером приду, помнишь? Тебе много объяснить надо. Ты один с мамой живешь, никому не нужен, никто тебя на работу не устроит нормальную из-за кяфирских порядков. Надо бороться. Вот знаешь, — продолжал Мурад, — эти суфии все места себе захватили. Они во всех мечетях имамы, в мусульманских управлениях сидят. Подыгрывают русне и кяфирам. Это неправильно, это всеобщий таклид. Умма не должна разделяться, иначе будет раскол, фитна, понимаешь? Мы, салафиты, говорим, что надо возвращаться к истинному исламу, который был при Пророке, мир ему. И чтобы был независимый имамат.

Как говорится, найдите десять стилистических отличий в речи, которая, помимо прочего, ещё и весьма красноречиво характеризует интеллектуальный уровень этих людей.

Трагизм ситуации в том, что нарастающая как снежный ком исламизация дагестанского общества, его ментальное отторжение от России, массовое рапространение мракобесия происходит, во многом, и от полного разложения системы образования. Регресс в этой сфере поразителен — такое впечатление, что население дичает не по дням, а по часам. Для неразвитых, тёмных людей исламская религия, причём, в самых её радикальных и примитивных формах, становится путеводителем по чуждому, страшному, неведомому миру современной цивилизации XXI века.

Стремительная интеллектуальная и культурная деградация — это, безусловно, трагедия не только для Дагестана, но и для всей страны, последствия которой будут сказываться на протяжении многих лет. Туда, откуда уходит наука и просвещение, неизбежно приходит мракобесие и воинствующее невежество.

Впрочем, вернёмся к повести. Она, между прочим, навевает очень грустные мысли. Прочитав её, становится понятно, почему автор давно живёт за пределами Дагестана и вряд ли собирается в него возвращаться. И не только он, но и многие из тех, кто выехал за пределы республики в 90-е и «нулевые» годы. В то общество, в тот мир, который описан Алисой Ганиевой в повести, невозможно вернутся. Ибо людям интеллектуальным, начитанным, культурно развитым в нём просто нет места. Главный герой Далгат представляется неприкаянным и одиноким. Вроде, не бык, не жлоб и не тупица, но общается или, как говорит подобный контингент, «лазиит» с такими, не имея в себе твёрдой воли изменить собственную жизнь.

В общем, всем тем, кто интересуется современным Кавказом, Дагестаном и дагестанцами, с повестью Алисы Ганиевой ознакомиться необходимо. Ведь именно сошедшие с её страниц персонажи массово наводняют улицы русских городов. И именно с ними часто приходится сталкиваться нашим людям.

Они должны отчётливо понимать, с кем именно имеют дело.

Поэтому «Салам тебе, Далгат»! к прочтению обязателен.