Сериал - это еще цветочки, реальная школа еще хуже

Юрий Клавдиев начинал с того, что работал в Тольятти грузчиком и писал статьи о проблемах молодежи в местной газете. В постперестроечное лихолетье был и скинхедом, и рэпером. Всерьез увлекался фехтованием. В середине 1990-х начал писать пьесы, которые теперь активно ставятся в обеих столицах и провинции. Он - автор сценариев к фильмам «Кремень» (приз «Кинотавра» за лучший сценарий) Алексея Мизгирева и «Все умрут, а я останусь» Валерии Гай Германики. С 2005 года живет в Петербурге.

В прошлом сезоне в театре "Приют комедианта" прошла премьера спектакля по пьесе Клавдиева "Лето, которого мы не видели вовсе". Но поводом для беседы с обозревателем "Культурной столицы" послужил сериал "Школа", для которого Юрий Клавдиев пишет сценарий вместе с другими российскими драматургами.

Лера Германика не хочет денег

- Юрий, насколько ожидаемым было для вас необычайное возбуждение общества по поводу сериала «Школа»?

- Для меня оно было абсолютной неожиданностью. Дело в том, что, когда ты живешь и работаешь довольно долго в определенной тусовке, складывается впечатление, что мир состоит из адекватных людей. И даже если встречаются кликушествующие товарищи, ты понимаешь, что это чудачество в рамках разума. А тут я столкнулся лицом к лицу еще и с теми 125 миллионами россиян, которые совершенно неадекватным образом реагируют на обычные телепроекты.

В новостях каждый вечер рассказывают гораздо более страшные вещи. Для меня требование закрыть сериал «Школа» - это нечто совершенно дикое, из разряда: «Давайте отменим машины, потому что они нас давят» или «Давайте отменим города, потому что в них страшно жить».

- Как звучал заказ Первого канала?

- Все началось с того, что после относительного успеха фильма Леры Германики «Все умрут, а я останусь» руководство Первого канала (лично с Эрнстом я не общался, это были его представители) попросило нас разработать проект сериала про школу. Так, как будто нет ни цензуры, ни каких-либо других ограничений. Я, Сандрик Родионов, Макс Курочкин (российские драматурги. - Прим. ред.) сели на даче и, периодически созваниваясь с Лерой Германикой, придумали концепцию, героев.

Отправили Эрнсту. Нам сказали, что это не пойдет - жесть. Слишком мы, видимо, переборщили. А ближе к лету сформировалась другая команда сценаристов во главе с киевским драматургом Наташей Ворожбит. Я от сюжетных дел отошел сознательно - сюжетчиком работать вообще не люблю. Мне присылают эпизоды, а я пишу диалоги. Так и работаем. Не один, конечно, диалогами занимаюсь. Первую серию писал я. Мне приходилось много читать о том, что Лера Германика хочет денег, поэтому взялась за такой сериал. Да, друзья мои, если бы Лера хотела денег, она бы снимала «Дом-2». А я бы вписался в «Папиных дочек». И жили бы мы безбедно еще лет десять точно.

Так что я заявляю официально: мы не собирались специально создавать у людей негативный образ современного ученика и современной школы. Мы просто делали свое дело так, как мы его привыкли делать. Другое дело, что нам, конечно, хотелось обойтись без советского морализаторства, потому что, как мы думали, сериал будут смотреть взрослые люди, которые все понимают. Но оказалось, что не понимают.

- Дело не в том, что не понимают. Вы озвучили секрет Полишинеля - то, о чем все знают, но молчат. То есть объявили с трибуны, что отечественная школа прогнила до основания и требует немедленной реформы. Другой вопрос, зачем этот сериал нужен Эрнсту?

- Одна из задач Эрнста, как я понимаю, вернуть Первому каналу молодежную аудиторию, которая в последнее время стала терять к нему интерес. Не случайно сериал показывают и в прайм-тайм, и поздно вечером. А что касается реакции на сериал, то, разумеется, мы понимали, что резонанс будет.

Например, нам хотелось обратить внимание властей на то, что школьная реформа должна была произойти пятнадцать лет назад. Но в том-то и дело, что никакой реакции на сериал «Школа» государства, тех, от кого зависит сегодня система школьного образования, мы пока не имеем. А имеем вопли необразованных людей, которые боятся думать, боятся брать на себя какую бы то ни было ответственность, даже за своих собственных детей.

- Нужно отдельно, наверное, сказать, что люди, работающие над сериалом «Школа», - не случайная подборка подельников. Это команда драматургов, которые уже как минимум десять лет сочиняют современные тексты для театра в рамках движения «Новая драма». Эти тексты жесткие, нелицеприятные, в них нередко присутствует нецензурная лексика, но они поднимают те же проблемы, которые поднимают порядочные журналисты и публицисты.

Только делают это в художественной форме.

- Да, спасибо. В том-то и дело, что мы десять лет пишем пьесы и манифесты. Ими полон Интернет. Проводим фестивали и читки текстов по всей стране. Наберите в сети: «Наталья Ворожбит», «Владислав Дурненков», «Юрий Клавдиев», «Вадим Леванов», - и вы найдете пьесы, по которым ставятся спектакли во многих театрах страны, в том числе в Москве и Петербурге. Другое дело, что театральная тусовка достаточно герметична. И в масштабах России, с трибуны Первого канала, мы высказываемся впервые.

«Моя школа была гораздо хуже»

- Сколько лет назад вы закончили школу?

- Девятнадцать. И знаете, если бы мне поручили сделать сериал про тольяттинскую школу № 3 на улице 50 лет Октября, в которой я учился, - вот это была бы жесть. Потому что как раз мои 8 - 10-й классы пришлись на 1988 - 1990 годы. В 1990-м была первая бандитская война. А с 1988-го все мальчики мечтали быть бандитами, а все девочки - проститутками. Реально на улицах стояли 15 - 16-летние девочки, продавали себя. Я после школы пошел в газету и о них писал.

Я отлично помню, что до 1988 года отучился нормально, а начиная с 1988-го можно было запросто получить за серьгу в ухе, за длинные волосы, за джинсы. Причем и в школе, и на улице. И никто ничего не контролировал. То есть защищаться ты должен был сам. По сравнению с ситуацией 1990-х то, что происходит в сериале «Школа», - нежные цветочки. И у вас ведь в Купчине то же самое было. И на Просвете тоже.

- Кроме того, что сериал «Школа» - это работа, вам лично хоть сколько-то все это интересно? Чем?

- Мне хочется наконец разобраться, почему в школе такие дела происходят? Почему дети там становятся такими жестокими? Вот Епифанов такой плохой, а почему? Да потому что у него, оказывается, преждевременно и насильственно наступающее взросление. Поскольку с такими семейными обстоятельствами человек не может себе позволить оставаться ребенком. Девяносто процентов вещей он делает от отчаяния. А учителям же обычно совершенно плевать, что там у кого в семье происходит. У нас в сериале еще не самые плохие, между прочим, учителя. Они еще обсуждают на педсоветах внешкольные проблемы учеников.

Я вот часто слышу, что учителя не обязаны за те деньги, которые они получают, перетруждаться, но если ты хочешь быть учителем и пошел в педагогический институт - ты должен работать честно. У меня в школе, например, были отличные учителя. Любовь Степановна Шатохина - учительница литературы и наша классная руководительница, к Зинаиде Прокофьевне она отношения не имеет. Или вот по истории была у нас шикарная учительница.

Она умудрялась эти байки о Ленине, которые вместо истории преподают в 4-м классе, вбить в голову настолько, что я до сих пор помню все псевдонимы вождя. Математичка организовывала какие-то арифметические поезда, в которые надо было покупать билеты, решая задачки. Такие учителя - это главное, что школа потеряла.

Вообще, этому миру сегодня не хватает учителей и гуманистов. Солдат, ментов - предостаточно. Ментов, вон, сокращать даже собираются. А заинтересованных людей в школе мало. И я не думаю, что их так трудно привлечь. Вадим Леванов при поддержке британцев устраивает в школах так называемые «класс-акты» - учит детей писать пьесы. И всякий раз, когда он меня просит помочь, я делаю это с радостью. И вижу перед собой тридцать молодых людей, которые общаются с нами без мата и хамства, с большим интересом. Денег мы за это получаем мало, но не из-за денег же мы этим занимаемся.

Эрнст внакладе не останется

- Вы бы пошли в школу вести факультатив?

- Два раза в неделю сходить в школу, поучить детей писать пьесы и сценарии - да с удовольствием бы.

- У вас лично в сериале есть какой-то любимый герой?

- В «Школе» то? Епифанов, конечно. Он там единственный нормальный.

- А из девчонок?

- Девушек я вообще слабо понимаю, поэтому я даже не участвовал в их разработке.

- Как по-вашему, что будет дальше с сериалом? Не закроют его?

- Нет. Митинги, думаю, могут быть у школы, где проходят съемки сериала. Пожалуй, доброхоты напишут письмо патриарху. А в итоге будем сочинять второй сезон. Еще 65 серий. Не тот человек Константин Львович Эрнст, чтобы так рисковать средствами Первого канала.