Сталин: наследство, которого нет

Прошло 60 лет с того дня, как было объявлено о смерти Сталина, а споры сталинистов с антисталинистами идут в таком тоне, будто до сих пор продолжается раздел какого-то реально существующего политического наследства. Хотя на самом деле делить давно уже нечего. Память о деяниях Сталина останется навсегда, но все главные его начинания развалились гораздо раньше, чем пала советская власть.

Вечных режимов не бывает. Но одни существуют веками, а другим не удается пережить своего создателя. Сталинский как раз из вторых.

Политический проект Петра Первого продержался почти два столетия после его смерти – видоизменяясь, конечно, но сохраняя свои основы. Турецкий политический класс хранил верность режиму Кемаля Ататюрка 70 лет после его кончины, и даже сейчас пришедшие там к власти исламисты только частично сумели его демонтировать. Китайские номенклатурщики-ганьбу, которых Мао-Цзедун в конце своего правления миллионами вычищал с руководящих постов, вернувшись после его смерти из ссылок, не стали развенчивать вождя и сохранили его культ, хотя и признали за ним кое-какие грехи.

У нас соревнование за то, кто первым разоблачит Сталина, началось ровно в тот момент, когда стало ясно, что он не оживет. Хрущев в 1956-м сделал лишь то, что с весны 1953-го поочередно пытались совершить его неудачливые конкуренты Берия и Маленков.

Сталина развенчала вовсе не часть привилегированного класса, которая от него пострадала (таковых почти и не оставалось: провинившихся или просто подозрительных номенклатурщиков он предпочитал убивать, а не ссылать). От него отмежевались те, кого он сам выдвинул и возвысил, причем сделали это поспешно и, можно сказать, отпихивая друг друга. Если первыми от режима отрекаются те, кто вроде бы должны быть его столпами, значит, в этот режим заложены какие-то очень большие дефекты. Именно так дело и обстояло. Сталинская утопия просто не была приспособлена к длительному существованию и стала давать трещины еще при жизни основателя.

Начать с того, что сталинский проект и советский проект – это не одно и то же. Контуры советского проекта вполне определились уже к началу 1920-х. Сталин же стал первым лицом в государстве в 1925-м, когда распался его триумвират с Зиновьевым и Каменевым, а неограниченным правителем – в 1928-м, когда стало ясно, что так называемая правая оппозиция терпит поражение, и "коллективное руководство" больше не существует. Поэтому сталинский режим – это четверть века, с 1928 по 1953, и его политическое наследство – наследство именно этих лет.

Коллективизация и индустриализация были запрограммированы в советской системе с самого начала и состоялись бы при любом вожде. Руководя ими, Сталин показал себя не столько "эффективным менеджером", сколько хладнокровным и не особенно умелым экспериментатором над народом. Первая пятилетка, с ее повальным голодом в деревне и гигантскими буксующими стройками, провалилась. Вторая, в годы которой власть сообразовывалась с реальностью, удалась.

Любой из низвергнутых сталинских соперников, скажем, отправленный в отставку в 1930-м премьер Рыков, сообразовывался бы с реальностью с самого начала.

Расправа с миллионами подозрительных во всех общественных классах ("большой террор" 1937 — 1938) отчасти вытекала из сути советского режима, однако не была полностью предопределена и состоялась потому, что ее инициировал Сталин. Утверждения, будто он таким способом выдвинул талантливую молодежь (ту самую, кстати, которая потом его развенчала), не только циничны, но и неверны. Качество управления, будь то военное или гражданское, к началу 1940-х снизилось.

Такова сумма довоенных достижений Сталина. Если бы он сошел со сцены в конце 1930-х, его помнили бы только как тирана.

Великим государственным деятелем его сделали победа в великой войне с Германией и сопутствующее этому превращение СССР в сверхдержаву, управляющую почти третью человечества.

Не касаясь бесконечного спора о том, плохим или хорошим военным лидером был Сталин, стоит сказать, что победа над вермахтом, который в 1941-м был сильнейшей армией в мире, ни при каком руководстве не могла быть быстрой и легкой. Если бы Сталин сошел со сцены в 1945-м, его запомнили бы как исторического триумфатора, списав предшествующие преступления на какие-нибудь объективные обстоятельства.

Но он прожил еще восемь лет и успел осуществить свой личный политический суперпроект. Власть Сталина в те годы была неограниченной, и этот проект безусловно выражал глубинные его устремления, которые были утопичны практически во всем.

Абсолютно утопичной была идея создать полностью управляемую из Москвы внешнюю империю, от Восточной Германии и до Китая. В 1945 году, в Ялте и Потсдаме, западные лидеры смирились с тем, что страны Восточной и Центральной Европы останутся в советской сфере влияния. Более или менее примирились с этим и режимы, существовавшие или возникшие тогда в этих странах. Все подразумевали, что там сохранится внутренняя автономия и не будет силком насаждаться тоталитарный социализм. Но эта умеренная модель осуществилась только в Финляндии, доказав затем свою эффективность и долгосрочную приемлемость для всех участников. Прочим восточноевропейским странам в 1947-м – 1948-м были навязаны новые, чисто марионеточные режимы, сразу же ставшие тяжким бременем и для своих народов, и для Москвы.

Сталин сам выбрал именно этот вариант, вовсе не предопределенный заранее, а в качестве неизбежного приложения к нему – и гонку вооружений с Западом (США именно в 1948-м начали снова наращивать свои военные расходы и возвращать выведенные было войска в Европу), и перманентные конфликты с ускользающими из-под контроля вассалами. Первую потерю империя Сталина понесла уже при его жизни: в 1948-м со скандалом ушла титовская Югославия. Сталин ответил отчаянной кампанией, призванной оказать давление на правящие восточноевропейские компартии, в результате чего возникла атмосфера, породившая несколько лет спустя череду переворотов и восстаний в этих странах.

Принято говорить, что советская восточноевропейская империя развалилась в 1989-м, в результате горбачевской перестройки и "бархатных революций". На самом деле, Албания отпала еще в конце 1950-х, Румыния – в конце 1960-х, в Венгрии после 1956-го был шаг за шагом негласно реставрирован капитализм, а Польша с начала 1980-х стояла в империи только одной ногой. В 89-м была лишь поставлена точка в распаде сталинских владений, первые признаки которого успел увидеть еще Сталин. 

Платой за временное удержание этих недобровольных сателлитов стала гонка вооружений с Западом. С конца 1940-х она сделалась постоянным фактором мировой политики. Поскольку экономический потенциал США и их союзников был явно больше, результат мог быть только один – истощение и упадок советской экономики. Преемники Сталина предпринимали попытки выйти из этой гонки, но остановить набравший ход процесс оказалось гораздо труднее, чем его начать. Он тоже дошел до своей финишной точки.

Бесперспективной и утопичной оказалась и сталинская политика в Китае. Попытки обращаться с гигантской державой как с запуганными восточноевропейскими вассалами привела к первому, пока еще скрытому, кризису отношений уже в начале 1950-х. Именно тогда Мао Цзедун пришел к выводу, что Сталин цинично подставляет его, вынуждая нести главную, как он считал, тяжесть войны против Америки в Корее. Под бодрые звуки песни "Москва – Пекин, Москва – Пекин!" Пекин, с присущей ему методичностью, принялся наращивать свои требования к Москве, и к началу 1960-х превратился из младшего друга в одного из главных стратегических врагов СССР. Только в 1980-е последнее поколение советских руководителей нашло новую формулу отношений с Китаем и избавило себя от запрограммированной Сталиным вражды.

Но обреченная на распад великая внешняя империя была лишь частью сталинского политического суперпроекта. Другой его частью или, точнее, другой его стороной была реконструкция советского общества. И тут утопическая последовательность Сталина зашла еще дальше.

Начнем, однако, с того, что он вполне мог сделать, но не сделал. Победоносное окончание войны было идеальным моментом для того, чтобы начать плавно выводить советскую экономику из социализма. Среди крестьян ходили надежды, что в награду за жертвы и верность Сталин распустит колхозы и раздаст землю. В городах оживился рыночный сектор – артели и кооперативы, которым при желании можно было дать зеленый свет. Предпосылки для политики, которую 30 лет спустя начал в Китае Дэн Сяопин, были налицо. Советская социалистическая экономика именно тогда имела шанс шаг за шагом, без революций, превратиться во что-то нормальное. Но Сталин не дал ей этого сделать. Устройство советской экономики оставалось утопическим вплоть до полного ее краха.

По своему экономическому и социальному содержанию позднесталинское общество продолжало быть революционной утопией, зато по форме оно сделалось утопией ультраконсервативной. Идеалом для Сталина, видимо, служила Российская империя его детства, но не такая, какой она была на самом деле, а такая, какой ее запомнил полуграмотный провинциальный семинарист. Школьники и школьницы в гимназических мундирчиках и передничках. Погоны и форменные одеяния для всех разновидностей военных и гражданских. Строжайший изоляционизм, страх перед внешним миром и культ неосведомленности о нем. Запрет практически всех научных дисциплин, возникших в XX веке, за вычетом имеющих узковоенное значение и дозволенных только в закрытых от постороннего глаза заповедниках. Специально выведенное искусство, якобы следующее национальным традициям, а на самом деле совершенно бескорневое, непрофессиональное и никому не нужное.

Достаточно проглядеть творения, удостоенные сталинских премий. Сталин, не жалея времени, прочитывал и даже правил романы, просматривал киносценарии и лично разъяснял, как их ставить. Надо было быть законченным фантазером чтобы воображать, что эта продукция через несколько лет все еще будет кому-то интересна.

Именно таким утопистом-мечтателем Сталин и был. Общество, которое он лепил, должно было выглядеть сверхтрадиционным, но реальных носителей каких бы то ни было традиций Сталин люто преследовал или просто истреблял. Держава, которую он создал, не должна была меняться в динамичном мире, поэтому ее архаичность во всем, кроме военной сферы, должна была быстро нарастать. Что же до военной мощи, то навязчивое стремление изобразить ее еще большей, чем она была на самом деле, объединяло против империи такие силы, которые даже ей было не одолеть.

Такая система просто не могла быть долговечной. Ее разрывали внутренние противоречия. Она была неподъемна для народа, нелепа для мыслящих людей и страшна для собственного привилегированного класса. Пока был жив Сталин, панический ужас, который он внушал, притормаживал ее распад. Как только его не стало, демонтировать сталинскую систему бросились буквально со всех сторон.

Разрозненные колесики и винтики сталинизма уцелели до сих пор, но главные узлы давным-давно рассыпались. Сталинской системы в сегодняшней России нет и быть не может. Есть фарсовые стилизации под сталинизм, создаваемые лицемерами, абсолютно не готовыми к жертвам и опасностям той эпохи. И есть нескончаемый спор сталинистов с антисталинистами, десятки лет обменивающихся одними и теми же доводами.

При всем своем желании, чтобы этот спор закончился в пользу антисталинистов, скажу, что еще важнее, чтобы он просто закончился. Прошлое надо знать и помнить, но надежды на то, что оно поможет понять сегодняшний день, очень преувеличены. Наследие сталинизма так или иначе изжито. Тревожиться надо не о нем, а о том, чтобы потом не пришлось десятки лет спорить и сокрушаться о наследии нынешней эпохи.