Почему они не страхуются?

Вопрос о том, чем для российской экономики является сырьевой сектор — гирей на ногах, мешающей широко шагать по пути модернизации и всеобщего процветания, или спасательным кругом — важный, но не главный в сегодняшней ситуации.

Сырьевой сектор — далеко не вся российская экономика. В ее структуре производство сырья составляет всего около трети. Зато для федерального бюджета сырье (точнее экспорт нефти) — едва ли не главный источник доходов. Именно благодаря высоким ценам на нефть во втором полугодии дефицит бюджета в прошлом году оказался гораздо ниже, чем планировалось в апреле при окончательной корректировке бюджета на прошлый год. Незапланированные нефтегазовые доходы 2009 года составили 1,267 триллиона рублей.

Можно, конечно, воспринимать дорогую нефть как очередной подарок мирового рынка, незаслуженное везение, благодаря которому Россия сумела к началу кризиса накопить огромные правительственные резервы и резервы ЦБ, досрочно расплатиться с львиной долей внешнего госдолга, а из самого кризиса начать выбираться быстрее и интенсивней многих других стран.

Можно и дешевую нефть воспринимать как разрушительную аномалию, до крайности напугавшую правительство и депутатов, которые в течение полугода — с октября по апрель — не могли принять поправки к бюджету и распечатать Резервный фонд, что стало еще одним фактором, совокупность которых привела к плачевному результату первого полугодия прошлого года.

Как бы там ни было, но цены на нефть — категория малопредсказуемая, что заставляет правительство стараться исходить при составлении бюджета из консервативных сценариев, которые, как в прошлом году, время от времени на поверку оказываются излишне оптимистичными.

Споры о том, какую цену на нефть закладывать в бюджет, ожесточенно ведутся каждый раз, когда Минэкономразвития начинает составлять макроэкономический прогноз, на основании которого Минфин потом верстает федеральный бюджет.

Традиционно консервативный Минфин, несущий ответственность за устойчивость бюджета, прилагает всякий раз титанические усилия для того, чтобы исходить из низких цен, чтобы потом не приходилось прибегать к секвестру или распечатывать резервы. Минэкономразвития, ответственное за экономический рост и диверсификацию экономики, норовит забить цену повыше, чтобы иметь возможность снизить налоговое бремя на ненефтяной сектор экономики.

Возникает резонный вопрос, можно ли снизить зависимость бюджета от нефтяных колебаний или увеличить точность макроэкономического прогноза МЭРа, а еще лучше — застраховать нефтяные доходы государства. Своеобразной «страховкой» служит пресловутый Резервный фонд. Однако и его доходы можно застраховать, используя для этого периоды, когда нефть стоит дорого.

Собственно, именно для такого рода страхования изначально и был придуман «срочный» рынок, где производители и потребители тех или иных товаров могут гарантировать себе за относительно умеренную плату определенную цену. В выигрыше и покупатели, и продавцы: и те, и другие могут строить среднесрочные планы развития бизнеса.

Если кто-то возьмется утверждать, что нефть в декабре этого года будет стоить 81 доллар 25 центов, а в декабре 2011 года — 84,3 доллара, и предложит российскому Минфину на основании этих цифр верстать бюджет, этого человека, скорее всего, сочтут не совсем вменяемым. Но именно на этих отметках закрылись торги нефтяными фьючерсными контрактами на декабрь 2010 и декабрь 2011 года в Нью-Йорке в минувший четверг. Для того чтобы не держать на нью-йоркской бирже больших залогов и не нести там убытков в случае, если нефть взлетит выше 100 долларов, можно воспользоваться другим финансовым инструментом — опционом. Это контракт, покупатель которого за определенную премию получает право купить или продать товар в будущем по фиксированной уже сегодня цене.

В том же Нью-Йорке при помощи опционов можно гарантировать себе цену на декабрь на уровне выше 70 долларов за баррель, ограничив потенциальные убытки. Причем делать это таким образом, чтобы получать все сверхдоходы от продажи нефти в случае, если цена поднимется выше 90 долларов.

Понятно, что государство само нефтью не торгует, и страховать весь объем российского экспорта, равно как и идти на поставку, смысла не имеет. Но нефтяные доходы бюджета застраховать можно. Так, кстати говоря, поступает Мексика. В прошлом году эта страна потратила миллиард долларов на то, чтобы гарантировать себе продажу на весь этот год по цене минимум 57 долларов за баррель — примерно такую цену изначально закладывало в бюджет российское правительство.

Мексиканские власти страхуются от обвала нефти уже не первый год. В начале прошлого года, когда российские власти никак не могли решить, будет ли потрачен Резервный фонд за год или за полтора, Мексика получила дополнительно 8 миллиардов долларов, благодаря тому, что в 2008 году обеспечила себе продажу на 2009 год нефти по 70 долларов за баррель.

Понятно, что государство, как правило, отвратительный игрок на фондовых и финансовых рынках. Понятно, что информация о выходе государства на срочный рынок будет нещадно эксплуатироваться людьми, имеющими к ней доступ. Понятно, что ликвидность по контрактам с дальними сроками поставки не всегда позволяет реализовать нужный объем (хотя, следует отметить, что обороты на срочном рынке многократно превышают торговлю реальной нефтью).

И все же преимущества использования финансовых инструментов по их прямому назначению слишком велики, чтобы ими пренебрегать. Чтобы использовать эти возможности, Минфину пришлось бы выработать четкую стратегию и жесткий регламент, ограничивающий «самодеятельность» непосредственных исполнителей. Но это все технические вопросы, которые можно и нужно решать, как бы ни была удобна Минфину существующая система. Поскольку высвободившиеся в результате ресурсы можно было бы пустить в Фонд национального благосостояния и обеспечить долгосрочную устойчивость пенсионной системы без необходимости наращивать фискальное бремя на экономику.