Это мое государство: мы никогда так хорошо не жили

«Мы никогда так хорошо не жили, как до войны», - эту фразу я слышал и читал еще и в 70-х. Но вот когда я попытался узнать у отца хотя бы материальную основу этого утверждения, то уперся в давность событий и в его неважную память, вызванную, как я полагаю, тяжелым ранением отца в голову, полученным при обороне Одессы. Вспоминается разговор:

- А сколько стоили до войны продукты?

- Дешево ... Пойдешь на базар с 15 рублями, полную сумку принесешь и мяса, и овощей.

- А получал ты сколько?

- ...Наверное, рублей 700.

- А, скажем, костюм, сколько стоил?

- Рублей 200-300.

- Значит, ты мог каждый месяц покупать по костюму?

- ...Получается - мог.

- А сколько у тебя их было?

- Один.

- Так на что ты деньги тратил?

- ...Наверное, проедали...

На самом деле, не только проедали. Отец с мамой, еще и без детей, уже имели квартиру в заводском доме, потом разбомбленную немцами при бомбежке завода. Отец до войны увлекался фотографией, да и насчет костюма он, наверное, имел в виду только, так сказать, парадный костюм, под галстук, в котором он и запечатлен на им же сделанном большом, довоенном фото.

А вот Скотт в этом смысле молодец. Он много записал о том времени, чтобы можно было оценить, хотя бы принципиально, материальную сторону жизни. Мне остается только процитировать.

«После визита Орджоникидзе в Магнитогорск в 1933 году администрация комбината и местные политические руководители начали уделять серьезное внимание вопросам, связанным с потребительскими товарами. Под Магнитогорском были организованы специальные государственные сельские хозяйства (совхозы), чтобы снабжать город картофелем, молоком, капустой и мясом. К 1936 году продовольственный вопрос был решен. Иными словами, еды было достаточно, чтобы накормить всех. Однако все еще оставалась проблема распределения и доставки продуктов.

Постепенно была организована сеть магазинов и продукты стали доставлять на грузовиках, так что стало возможным купить запас продуктов на день, не выстаивая часами в очереди, и не надо было больше никому платить, чтобы кто-то стоял в очереди за тебя. С 1935 по 1937 год в Магнитогорске было пять образцовых гастрономов — продуктовых магазинов, которые были чистыми, хорошо организованными и имеющими достаточно большой выбор товаров, хотя цены в Магнитогорске были значительно выше, чем в магазинах Америки.

Следующая таблица может дать представление о ценах на продукты в Магнитогорске зимой 1937/38 года. Цены даны в рублях и копейках. (Один доллар равняется пяти рублям и двадцати шести копейкам по номинальному обменному курсу. В то время средняя зарплата рабочих в Магнитогорске составляла немногим более трехсот рублей в месяц.)

Молоко — 2 руб. за литр (кварту). Небольшие сезонные колебания цены.

Мясо — от 3 руб. 50 коп. до 10 руб. за 1 кг. в магазинах. От 5 до 20 руб. за 1 кг. на базаре.

Яйца — 1 руб. за 1 штуку.

Масло — от 14 до 20 руб. за 1 кг.

Колбаса — от 7 до 20 руб. за 1 кг.

Мука — от 2 до 5 руб. за 1 кг.

Рис —5 руб. 50 коп. за 1 кг.).

Другие крупы — от 3 до 5 руб. за кг.

Яблоки —3 руб. 50 коп. за 1 кг.

Картофель —50 коп. за 1 кг.

Капуста —75 коп. за 1 кг.

Репа, морковь и свекла — часто можно достать за ту же цену, что и капусту.

Сигареты — от 1 до 5 руб. за пачку (в пачке 25 штук сигарет).

Водка — 12 руб. за литр.

Различные сорта вин, включая шампанское, — от 6 до 20 руб. за бутылку емкостью в 1 пинту.

В 1937 году различными снабженческими организациями Магнитогорска было продано продуктов питания и одежды на сумму 212 миллионов 500 тысяч рублей. Однако это соответствовало только 80 процентам плана. План был не выполнен отнюдь не потому, что не хватало покупателей, а потому, что не хватало товаров для продажи».

Небольшой комментарий. Надо учесть, что тогда еще не пришло время электрических холодильников, скоропортящиеся продукты нельзя было покупать в больших количествах. У меня в памяти о временах 50-х годов осталось стояние в магазинных очередях с бидончиком за молоком и полулитровой банкой за 200-300 граммами сливочного масла. И покупал я 200 грамм масла не потому, что больше не отпускали, а потому, что оно быстро портилось (хотя масло и хранили в стеклянной банке залитым холодной водой). С молоком было проще – его сквашивали, порой мама отжимала творог, но мы и так любили кислое молоко.

Еще отмечу, что и в мое время Урал был зоной дорогих продуктов, в 1972 году я удивлялся, что там даже государственные цены на продукты дороже общесоюзных (и украинских) процентов на десять.

Поэтому если прикинуть, что я на месте отца мог бы купить в то время на базаре за 15 рублей, то это с килограмм мяса на кости (кость для борща), возможно, пару килограмм муки для блинов и вареников, вилок капусты килограмма на три, килограмма 4 картофеля, килограмм яблок. Это и будет примерно 15 рублей и 11 килограмм веса.

Продолжу цитировать Скотта из его донесений в Госдеп, в котором он цены несколько уточнил:

«Качество промышленных товаров (например, обуви, костюмов и тканей) было, как правило, низким, хотя некоторые вещи, например новые коротковолновые радиоприемники, были сравнительно высокого качества.

Цены на промышленные товары были ужасающе высоки. Хорошая пара обуви в 1936 году стоила двадцать рублей, а в 1938-м — триста рублей. Хорошие шерстяные костюмы достать было практически невозможно, а если они и появлялись в магазине, и кому-то везло настолько, что удавалось купить один костюм, то за него надо было заплатить от пятисот до тысячи пятисот рублей (ежемесячная зарплата квалифицированного рабочего).

В 1937 и 1938 годах появилось много новых промышленных товаров, например пылесосы, взбивалки для яиц и тому подобные предметы; очереди за обувью, хлопчатобумажными и шерстяными тканями стали короче, магазины — чище, а обслуживание улучшилось.

В Свердловске. Челябинске и Магнитогорске в продаже было масло, но его продавали с ограничениями. Нельзя было купить его столько, сколько захочется. Иногда продавали масло высшего качества по 15 руб. 50 коп. или 13 руб. 50 коп. за килограмм. Однако большая часть масла была низкого качества — от 5 до 8 рублей за килограмм.

Крупы, мука и другие продукты были в довольно большом выборе. Молоко можно было купить ежедневно и в магазинах, и у частных торговцев на улице. Магазинная цена составляла 1 руб. 50 коп. за литр, частники продают его по цене от 1 руб. 80 коп. до 2 рублей за один литр.

Одежды было гораздо больше, чем год назад, и выбор был обычно лучше, чем в Москве, особенно это касается мужской, женской и детской обуви. Цены держались в пределах от 20 рублей за обувь для самых маленьких, мужскую и женскую матерчатую обувь и обувь на резиновой подошве до 200 рублей за самые лучшие женские вечерние туфли. Сравнительно хорошие мужские кожаные ботинки можно было купить за 150 рублей. Рабочий может за 60 рублей приобрести кожаные ботинки на резиновой подошве не самого лучшего качества.

Полушерстяные женские и мужские пальто продавались по цене около 400 рублей, что значительно превышает среднюю ежемесячную заработную плату на промышленных предприятиях. Что касается текстильных изделий, то я обнаружил, что Магнитогорск в этом отношении снабжается хуже, чем Свердловск и Челябинск. Однако во всех трех городах очень трудно приобрести костюмы, а штучные товары и ткани в кусках практически невозможно купить.

В этой связи хочу сказать, что в Челябинске я видел, как человек пятьдесят стояли в очереди за шерстяной материей, а другая очередь приблизительно такой же длины выстроилась в этом же магазине за мужскими нижними рубашками. Я также видел в Свердловске женщин, стоявших в длинной очереди за чулками».

Прерву Скотта. При таком обилии денег на руках строителей Магнитки, давать много товаров в магазины было бы неправильно, это сильно бы раздражало трудящихся. Ведь Скотт не объясняет, кто именно стоял в очереди, когда все нормальные люди были на заводах?

Скотт не пишет, что дефицитные товары и тогда покупали, чаще всего, спекулянты, и жалобы на это шли и шли в партийные органы. Машковцев в этом плане более откровенен, он пишет, что «прямо на участки стройки привозили кожаные куртки, костюмы, сапоги, плащи, отрезы сатина, ватные одеяла — для вручения победителям соревнования. Агитационный язык иногда упрощал соревнование. Выходил прораб перед бригадами и кричал: «Победившей бригаде будут вручены три кожаные куртки, четыре пары сапог, два одеяла и полмешка крупчатки на оладьи!» Примерно такое же соревнование было и у спецпереселенцев».

Скотт продолжает:

«Что касается электротоваров, инструментов и тому подобных вещей, то уверен, что уральские города снабжаются лучше, чем Москва. Здесь есть в продаже советские пишущие машинки за 9500 (видимо, переводчики поставили лишний ноль, - Ю.М.) рублей, электропылесосы за 400 рублей и различные домашние электроприборы по ценам, вполне доступным высокооплачиваемым рабочим и техникам. Имеется также большой выбор кухонной посуды и фарфора по довольно-таки приемлемым ценам.

Здесь легче найти и снять комнату, чем в Москве, причем плата за нее будет несколько ниже. Зарплата приблизительно такая же, как и в Москве.

Во время своего путешествия я пришел к выводу, что уровень жизни населения постепенно повышается и что среднему, хорошо оплачиваемому рабочему становятся доступными многие материальные блага, а я считаю, что именно в этом средний советский гражданин заинтересован больше, чем в чем-либо еще.

Ни разу за время путешествия я не видел никаких признаков голода или нехватки продовольствия. Во всех поездах, на всех железнодорожных вокзалах и станциях есть буфеты, где можно купить булочки, хлеб, колбасу, сыр, а иногда масло. Цены на некоторые продукты ниже, чем в Москве. Например, апельсины стоят 1 рубль 25 коп., а сыр — 12 рублей килограмм».

Ну, что же, очередями нас не удивишь и сегодня, но интересны нравы того времени, уже ранее отмеченные Скоттом:

«Едва мы купили сигареты, как начался шум и гвалт в очереди за хлебом. В магазин вошел комсомольский работник и встал впереди всех, чтобы купить хлеб без очереди. Привычные ко всему русские домохозяйки восприняли это как должное — но не финны. Они подхватили молодого большевика под руки и спокойно вынесли из очереди. Служащий магазина, пряча веселую улыбку, стал кричать, призывая к порядку. Комсомольский деятель был в ярости. Он вернулся обратно и снова пошел в начало очереди. Наконец, один из финнов открыл рот и пророкотал по-русски с сильным акцентом: «Мы стоим в очереди — ты стоишь в очереди». После этих слов три или четыре огромных финна осторожно и мягко подхватили его, вынесли из магазина и только там поставили на землю. Большинство домохозяек пришло в восторг. Комсомольский работник больше не пытался получить хлеб, и мы видели, как он, ругаясь, уходил по улице от магазина».

Отметим и цены на самолет (тогда – четырехместный): «Я разыграл роль важного иностранного специалиста, притворился, что не говорю по-русски, и, наконец, отошел, получив билет на Магнитогорск через Челябинск с двухдневной остановкой в этом городе, причем все это стоило ровно столько же, сколько билет на обычный рейс Свердловск — Магнитогорск (сто двадцать рублей, насколько я сейчас помню)».

Отдадим Скотту должное, пересекая границу он, возможно, невольно начинал задумываться не только на темы денег и репрессий в СССР.

«В Советском Союзе экономика была дефицитной, а страны капитала боролись с избыточной экономикой. Я уже знал об этом, однако все значение этой фразы смог полностью осознать только выйдя из здания вокзала Гар дю Нор в Париже, после того как провел в Советском Союзе пять лет.

Я зашел в ресторан и заказал себе лучший шатобриан, какой только у них имелся. Пока я его ел, двое крепких, здоровых французских рабочих, по всей вероятности безработные, вошли туда просить милостыню. Во всей России вам было бы не найти куска мяса, так хорошо приготовленного и поданного, как тот шатобриан, который я ел, но вы могли проехать весь Советский Союз из конца в конец и не нашли бы двух здоровых и крепких, горящих желанием работать, мужчин, которые не могли бы найти себе работу. С другой стороны, эти двое французов — chomeurs (безработные) — были одеты лучше, чем большинство русских квалифицированных рабочих.

Уровень жизни во Франции и, особенно, в Соединенных Штатах несравненно выше, чем в Советском Союзе, и это бросалось в глаза на каждом шагу во время той поездки в 1937 году. …У французских рабочих обеды были гораздо лучше; у них имелись велосипеды и обычно две-три комнаты на одну семью. Русские семьи, как правило, жили в одной комнате, велосипеды считались роскошью так же, как и хорошие кожаные ботинки и шерстяная одежда.

Бросалось в глаза и еще одно различие. В России за те пять лет, которые я там провел, материальные условия улучшились, по крайней мере, на сто процентов. Во Франции они остались такими же, возможно даже ухудшились. В Америке, вероятно, слегка улучшились, хотя я сомневаюсь, чтобы они изменились намного. Может быть, у русского рабочего было всего не так уж много, но он чувствовал, что в следующем году получит больше. Его дети учились в школе и были уверены, что потом им будет предоставлена работа. Русский рабочий был обеспечен на тот случай, если он заболеет, точно так же, как и его дети. Безработица уже была забыта. Таким образом, он был, в сущности, настроен бодро и оптимистично, хотя его и беспокоили насущные проблемы, которых не было у большинства трудящихся других стран.

Я обнаружил, что мои старые друзья в Америке обеспокоены безработицей, ростом налогов, возросшей платой за медицинское и стоматологическое обслуживание, они беспокоились о том, как дать своим детям возможность закончить колледж, и, вероятно, больше всего их беспокоили общая тенденция развития американского общества и надежность социологических и экономических принципов, на которых оно было основано».

Надо несколько отвлечься на сравнение зарплат, поскольку Скотт их сравнивает только за пятилетний период, а не лишне их сравнить со временами царской России, когда ни о чем бесплатном и речи не шло. В 1913 году в металлургическом цехе только три сменных старших мастера получали по 10 рублей за 12-ти часовую смену (200 рублей в месяц), а средний рабочий-металлург за эту смену получал всего 1 руб. 68 коп, то есть, примерно 33 рубля 60 копеек в месяц. А ведь от 1913 года прошло едва 25 лет с годами тяжелейших разорений.

И, наконец, впечатления Скотта от собственной жизни:

«Маша закончила институт через несколько месяцев после рождения Элки и начала работать преподавательницей математики в средней школе, только организованной в особом районе города, где жили раскулаченные элементы. У нее было в среднем пять часов занятий в день, и она получала около пятисот рублей ежемесячно; столько же получал и я.

…Мы жили счастливо. У нас было столько денег, сколько было нужно, и мы обычно тратили меньше, чем зарабатывали. Наше домашнее хозяйство было хорошо организовано, так как материальное снабжение города в целом улучшилось. Маленькая Элка понемногу взрослела, у нее появился свой характер, и мы с Машей были влюблены, в нее по уши. К тому времени, как родилась ее сестренка, я уже понял, что и она, и Маша, и Элка стали самой важной заботой в моей жизни».

У советских людей, к сожалению, были и другие заботы – война наваливалась на наши границы, и защита государства было самой важной заботой, в первую очередь, это и была забота и о своих женах и детях.

Государство народа

Скотт начал писать книгу 22 июня 1941 года, закончил, когда немцы подошли к Москве, и ему уже не пристало информировать американцев только о плохом (по сравнению с американцами) материальном обеспечении русских рабочих. Нужно было и пояснить американцам, почему оно было такое плохое.