Республика без "властной вертикали"

Смена руководства Дагестана привлекла к себе повышенное внимание обозревателей, как внутри России, так и за ее пределами.

Сегодня нет недостатка в прогнозах относительно той роли, которую предстоит сыграть Рамазану Абдулатипову, назначенному исполняющим обязанности главы самой крупной северокавказской республики. Его рассматривают и как потенциального борца с клановостью и коррупцией в Дагестане, и как слабого чиновника, не имеющего крепких тылов у себя на родине. Высказывается немало экзотических версий и предположений. Так, известный американский специалист по национальной политике в России и странах постсоветского пространства Пол Гобл заявил, что Абдулатипов при определенном раскладе может стать лидером независимого дагестанского государства и привести его к европейским стандартам.

Между тем, на сегодняшний день делать далеко идущие прогнозы и предположения – занятие неблагодарное. Какой бы яркой и масштабной ни была личность нового руководителя Дагестана, не стоит превращать его в демиурга. Тем более, что многие проблемы, которые ему предстоит решать, складывались не один год и даже не одно десятилетие. Многие из них не являются к тому же исключительно дагестанскими проблемами. Однако некоторые выводы из смены руководства Дагестана можно сделать.

Само назначение Абдулатипова было окутано дымкой слухов. В течение недели в СМИ муссировались предположения об отставке его предшественника Магомедсалама Магомедова. При этом даже пресс-секретарь Владимира Путина не смог четко и однозначно сказать, состоится ли смена первого лица Дагестана. Вся эта обстановка снова продемонстрировала, что Кремль предпочитает внятной стратегии кулуарные комбинации. Причины важного кадрового решения остались непонятны широкой общественности, как, впрочем, и "оргвыводы", которые сделал центр.

Магомедов не справился с управлением? Косвенно это подтвердил Владимир Путин во время первой публичной встречи с Абдулатиповым 1 февраля: президент тогда заявил, что несмотря на многие достижения последних лет, в республике много нерешенных вопросов. Но почему в таком случае Магомедов получил высокий пост в администрации президента России?

Много вопросов вызывают и первые назначения нового главы республики. Так, Путин сказал о том, что предшественник Абдулатипова сдвинул ситуацию в Дагестане с "мертвой точки". Таким образом, предполагается, что к этой самой "точке" республику привел первый ее президент Муху Алиев, оставивший свой пост в 2010 году. Но одним из первых кадровых назначений Абдулатипова стало приглашение в правительство на пост

вице-премьера Абусупьяна Хархарова. Этот человек долгое время стоял во главе Махачкалинского морского торгового порта, но оставил свою должность как раз в 2010 году. Для многих он был "человеком Алиева". Можно ли говорить о том, что Абдулатипов возвращается к наследию первого президента Дагестана? Или здесь на первый план выходят совсем другие критерии? Но тогда хотелось бы понимать, какие именно.

В своем первом выступлении в новом качестве перед депутатами Народного собрания Абдулатипов описал тот круг проблем, которые стоят перед республикой – от отсутствия "обратной связи" между властью и населением, до провалов в социальной сфере, внутриисламских и межэтнических конфликтов.

Какие качества нового лидера будут способствовать решению этих вопросов, а какие окажутся его "слабой стороной"?

Ни один представитель Москвы вслух не произнес слов о том, что новый глава республики по сути является "варягом". Но этот фактор обсуждается в СМИ и среди экспертов, как, пожалуй, наиболее важный.

Абдулатипов сделал успешную карьеру сначала на общесоюзном, а потом и на общероссийском уровне. При этом он не терял связей с республикой, ее проблемы ему хорошо знакомы и по министерской, и по депутатской работе. Наверное, отсутствие связей с республиканскими кланами можно рассматривать, как большой плюс – у Абдулатипова будет больше свободы маневра для принятия кадровых решений. Но в то же время эта свобода таит в себе и определенные проблемы.

В Дагестане, в отличие от Чечни или Ингушетии, не было традиционно понимаемой "вертикали власти". Это относилось и к тому периоду, когда в республике не было института президентства, и после того, как он появился в 2006 году (позже всех других образований в составе РФ). И дело не только в широко известном принципе этнического квотирования при формировании властных институтов, но и в намного более мощной и самостоятельной роли дагестанских муниципалитетов. Мэры Махачкалы, Хасавюрта или Дербента – не просто, как это часто бывает в других регионах, "приводные ремни" региональной системы власти. У них есть свои ресурсы влияния и даже отдельные выходы на различные кремлевские "башни".

Кроме того, нельзя преуменьшать роль и значение "московских дагестанцев", то есть представителей крупного бизнеса федерального уровня (Сулейман Керимов, Зиявудин Магомедов). Эти фигуры также обладают значительной автономией и серьезным влиянием на процессы в республике. Следовательно, попытки жесткого административного прессинга в Дагестане проблематичны. Теоретически можно вывести из игры

какого-нибудь оппонента и даже сделать это цивилизованно и корректно, без крайностей. Но поможет ли это решению системных проблем, существующих в Дагестане?

Сегодня в журналистских и экспертных кругах бытует представление о дагестанской ситуации, как о проблеме регионального уровня. Между тем, положение дел в республике во многом стало таким из-за политики Москвы. Взять хотя бы такой острый вопрос, как внутренняя миграция. В силу кризиса традиционного хозяйства и урбанизации в Дагестане происходят значительные передвижения масс населения, как внутри республики, так и за ее пределами. Это не проявления какого-то имманентного экстремизма, а следствие масштабной рыночной трансформации. Но отсюда и конфликты с жителями других регионов (Ставрополье, Кубань, Москва), и внутренние противоречия.

Как решить этот вопрос на уровне одного Дагестана, если он касается эффективности национальной, миграционной, экономической политики страны? Тот же пресловутый исламизм связан не столько с успехами саудовской или пакистанской пропаганды, сколько с провалами российской судебной системы. Не имея возможности обеспечить решение имущественных вопросов или даже личную безопасность, люди обращаются не к светским, а к иным авторитетам, среди которых есть и проповедники радикальных воззрений.

Если эти факторы помножить на отсутствие качественной национальной политики, мы в итоге имеем отрыв Дагестана от остальной России, а также двустороннюю и даже многостороннюю враждебность и ксенофобию. Однако решение дагестанских проблем вне общероссийских контекстов невозможно.